Индульгенция

Когда игра заканчивается, король и пешка падают в одну и ту же коробку. (Итальянские пословицы)

***

      Чувствовать на себе прожигающий взгляд и давить желание вгрызться в нижнюю губу, разорвав на ней тонкий слой кожи: вот она – истинная вершина самоконтроля. Горло першит, хочется глотнуть, но слюны нет. Отвратительное чувство, она уверена, что именно так себя чувствуют циркачи, ходя по тонкому канату. Хотя нет, у них есть страховка – у Рей страховки нет. Только желание пробить головой пол, размазать мозг по паркету красивой кашей и глупо надеяться, что все обойдется.       Это место не вызывало доверия, только страх закрался в поджилки, который Аоки не показывает. Гордо держит голову, сжимая в руках маленькую папочку и молиться, чтоб на той не осталось отпечатков пальцев от пота. Дышит через раз, старается не громко, но в этой осевшей тишине по-другому не выходило. Кажется пора начать считать ту еще одной своей подругой – преследует по пятам и щекочет нервы.       – И вы считаете, что мы вам поверим? – Грубо на повышенных тонах заявляет один из стариков, прячущих свое лицо за тонкой ширмой. Аоки думает, что вопрос вполне обоснованный.       – Именно, мы видели тело. Ни один шаман не способен возродиться после стольких повреждений. – Добавляет другой голос, доносившийся откуда-то справа. Чуть хриплый, мерзкий. Рей чувствует как по спине ползет воображаемый таракан.       – Я никогда не позиционировала себя как шамана. – Отвечает, смотрит в сторону скрытых лиц Старейшин. Их тут много и все как одни, трусливо прячутся, будто крысы по норам.       По комнате проходит шепот. Тени двигаются друг к другу, показываются лишь края дорогой, вышитой золотыми нитями, одежды. Сиплые голоса гуляют по кругу, огибают ее тело и доносятся из-за спины. Гиблое место, действительно болото, одни жабы да клещи. И как Годжо выдерживает ежемесячный отчет, да не раскидал еще их всех по разным уголкам Японии? Рейчел уже чувствует как неустойчивая психика шепчет на ухо не самые гуманные предложения.       – Предположим, мы вам верим, Аоки Рей. – Имя произносят с пренебрежением, плюются буквами ей же в лицо, и она разумно сглатывает. Прикрывает глаза, делает глубокий вдох, прежде чем продолжить эту безобразную игру: “Кто кого оскорбит лучше, не переходя на личности.”       – Что заставило вас явиться в Совет, так еще и используя столь грязный способ как подкуп? – А нет, игра отменяется. На личности все-таки перешли. Хриплый голос доносится со спины. Неприятное чувство, не знает куда смотреть. Эти трусы со всех сторон сидят и ее рассматривают придирчиво, будто товар на аукционе.       – Я предлагаю вам сделку. – Говорит с уверенностью и ей можно смело завидовать. Не каждый бы смог, особенно сейчас, когда одно ее предложение вызвало взволнованную волну тихих переговоров.       – Да как смеешь ты! – Возмутился один из стариков, тень его ширмы дернулась вверх, будто тот действительно смог бы ей что-то сделать. Рейчел умирала два раза и каждый раз возвращалась в мир живых. Это уже в ее природе: отдельный человеческий вид, чьим представителем сама себя нарекла.       – Сидите, господин. Дайте девочке закончить. – Перебивает другой голос. Насмешливо заинтересованный, который прежде Аоки слышать не приходилось. Поворачивает глаза влево, смотрит на довольно большую, неожиданно не старую тень. Мужчина за ней не сидит сгорбленный, того не мучает ни ломота в костях, ни грыжа. Даже тень его, и та выражала тихую горделивость, которая вызывала рвотный позыв.       В зале воцаряется тишина, удивительно быстро, стоит одному человеку сказать слово. Рейчел слегка сужает глаза, прожигает в неизвестной фигуре дырку, старается заглянуть за завесу тайны, узнать лицо того, кто решил дать ей шанс. Стянуть прочь ширму и заглянуть в глаза, к сожалению, нельзя, не время. В случае успешной сделки она, так уж быть, последует правилам, но это только если Старики будут достаточно дружелюбно настроены.       – Сосуд Сукуны. Есть человек способный им стать. – Сердце разрывается вместе с вопием совести в груди. Сглатывает скопившуюся слюну, а она, будто стекло, режет внутренности. Хочется сделать глубокий вдох и плакать, но нельзя, не сейчас. Одна жизнь против нескольких миллионов других это не цена, это подарок.       – То есть? – Хриплый голос сзади вновь достигает ушей. Аоки смотрит в ответ безразлично, прячет за маской холода собственные переживания.       – Я называю вам имя, вы с помощью мальчишки можете собрать все пальцы и навсегда избавиться от упоминания Короля Проклятий. – Заверяет Рейчел. Прикрывает глаза, смиренно склоняя голову, предчувствуя как сейчас лопнет нитка терпения.       – Вздор! Ни один человек не способен на подобное! – Ожидаемый истерический ответ. Старейшины, что должны своей мудростью решать проблемы, лишь гнилые люди, которые за счет влияния, собственную жизнь омывают золотым великолепием. Даже в этом мире власть остается властью.       – Мы должны верить этой непонятной девчонке, которая представилась мертвым человеком?! – Возмущение заполняет уши раздражающим звоном. Мужские голоса стараются перекричать друг-друга, задавить подобных себе авторитетом, не осознавая, что все они одинаковые под копирку.       Рейчел стоит, склонив голову, завязанные в высокий хвост пряди волосы, вылезли из зализанной прически и упали на закрытые глаза. Дышит, считает до десяти и обратно, душит ненависть растущую в груди разгоряченным пламенем. Мерзко, пробирает до костей, крики режут уши. Слова превращаются в какофонию звуков, разобраться в которых оказалось сложнее, чем представлялось. Кто-то яростно ударил по маленькому столику, расплескав воду. Дорожка бесцветной жидкости змейкой проползла по полу, касаясь темных сапог.       – То есть теперь вы называете меня человеком? – Перебивает хаос голосов и раскрывает глаза, уставившись в мокрый пол. Вода огибает ее обувь, и струиться дальше. В той отражаются ярко сияющие солнца, в мраке, почти что глаза зверя. И даже теплые блондинистые волосы, напоминающие расплавленные нити золота, не делали ее более человечной.       – Мы всегда…       – Нет. Аоки Рей – аномалия мира шаманов. Не человек, и человеком вы меня никогда не считали. Даже тело не похоронили с достоинством, оставили на осмотр ради препарирования. – Голос холодный, режет застывшую тишину сталью. Продолжает смотреть в пол, разглядывая как переливается раскаленное железо в ее глазах. Она жертвует всем ради спасения их же, но они идиоты, не знают будущего, считающие себя умнее всех живущих ныне и прежде. Тело, распотрошенная каша из органов, и то исполняет роль лабораторной крысы. Ни гроба, ни красивых похорон, ни даже кремации, не светит истерзанному сосуду.       – У нас нет никаких оснований верить в ваш бред. – Вставляет старик. Она поднимает лицо, глаза широко распахнуты, и даже за тканью ширмы он видит как те ярко сияют в полумраке. “Чудовище!” – хочется крикнуть, позвать на помощь, потому что так сияют глаза только у диких животных в лесной чаще.       – Я вам их предоставлю.       Крик наполненный ужасом и звуки разбитых фарфоровых ваз, что покатились по деревянному полу. Яркий свет залил взгляд: ослепляет и дезориентирует мозг, так что любые попытки поползновения в сторону, обрекали на провал. Тела попадали на пол гулким звуком, маленькие вычурные столики перевернулись и рассыпались по полу пеплом, превращаясь из дорогой мебели в бесполезные крошки дерева. Проморгавшись, один из Старейшин открывает глаза. Тот, что самый молодой из них, встречается своими карими с обжигающим янтарем, переливающегося оранжевыми цветами. Только потом понимает, что смотрит не на ограненный камень, а в глаза той, что разрушила зал Совета взмахом руки. Ширмы на полу загорелись ярким пламенем, которое грозилось перейти на деревянный пол.       – Ты выглядишь как самый разумный из этого клуба анонимных диванных критиков, – Губы напротив растянулись в усмешке и мужчина поспешил сбежать, врезаясь головой в стену, в ту же секунду принимая поражение. – Я сделаю так, что вы больше никогда не столкнетесь с проблемами вызванными пальцами Сукуны. Вы же сделаете так, что я больше никогда не столкнусь с проблемами, вызванными вами. Идет?       Он молчит, рассматривает как в мраке комнаты ее черты лица расплываются, перед глазами рябит яркий свет горящего пламени. Оглядывается, в попытке найти поддержку у других Старейшин, но находит лишь вялые тела. Живые, они корчились на полу, стоная от боли обгорелой кожи. Тело покрылось пузырями от ожога, наверняка впоследствии оставившего шрамы. Слышит стук каблуков и поднимает голову к потолку, в очередной раз смотрит на девушку. А девушку ли вообще? А человека ли вообще? А кто она? Ответ один – аномалия шаманского мира, взявшая имя Аоки Рей.       –Идет. – Хрипит голос.

***

      Шум людей и запах спирта. Перед самым лицом проезжает инвалидная коляска, на которой сидит невысокий, седовласый мужчина – это больница. Место, что Рей ненавидела всей душой и презирала каждый кирпичик, вложенный в это здание. Здесь всегда воняет проклятой энергией погибших, мерзкий холодок связывает щиколотки ног, стоит пронестись рядом маленькому проклятью с сотней выпученных глаз.       Больницы – рассадник скользких и мерзких существ, которые поселились в пристанище чистоты и добродетели. Здесь люди в белых халатах, бахилы шуршали о пол, блестящий от чистоты, здесь пахнет химикатами, которыми обеззараживают приборы, но проклятьям плевать. У них тут их собственный рай, а смерть каждого несчастного человека выступает в качестве еды: шведский стол из негативных эмоций.       Девушка не спеша перебирает в руках журнальчик, останавливается на броских рекламных акциях, а потом перелистывает, дабы сменить кухонный отдел на одежду. Рядом с ней громко стучат каблуки, садиться фигура, женская, взрослая. Проклятая энергия холодная и текучая, сочится между пальцев, будто вода из под крана. Этого человека она знала, ждала здесь исправно уже пятнадцать минут, слушая новости по рядом стоящему телевизору.       “Вчера в полдень, в районе Тайто, произошел взрыв, повлекший за собой пожар в одном из частных строений. Пострадавшие уже перевезены в больницу, пятеро получили ожоги третьей степени и находятся в критическом состоянии. На данный момент причину происшествия выявить не удалось, следователи предполагают, что возгорание произошло в результате замыкания старой проводки…”       – Твоих рук дело? – Женский голос рядом звучит необычно серьезно, возмущенно, скорее даже с легким отвращением. Слова ведущего новостей не привносили в этот серый день красок, а приближающийся Парад Ста Духов, толкал все ближе к обрыву психической стабильности.       Рейчел глаза не поднимает, продолжает разглядывать иероглифы на цветастой странице журнальчика. Перелистывает каждую, будто действительно интересуется, дабы спрятать в душе желание сбежать за пределы мерзопакостного места. Мей рядом тишину не оценила. Самодовольно хмыкнула и слегка толкнула недошамана плечом. Легкое прикосновение посылает по коже стаю мурашек, а место начинает покалывать зуд.       – На что повлияет ответ? – Отвечает, а в голосе холод леденящий душу. У нее глаза не блестят уже так ярко, а окровавленная одежда давно сменена на чистую: джинсы и карамельный свитер, горло которого душило и перекрывало кислород. От Мей аура исходит неприятная, горькая, тягучая и вязкая, отражающая ее человеческую суть.       – Просто интересно, – Женщина пожала плечами, а на ее губах расцвела ядовитая ухмылка, которую Аоки удалось словить боковым зрением. – Угрожать Старейшинам, уничтожить зал совета и при этом выйти сухой из воды, не каждый шаман бы смог.       – Я не шаман. – Отрезала Рейчел, взглянув на Мей Мей испепеляющим взглядом. Яркие солнца вместо глаз, и она готова поклясться, что перед ней сидит далеко не человек. Слишком неидеальный идеал, к которому и прикоснуться хочется, даже зная, что непременно обожжешь руки.       Хлопает обложкой журнала и откладывает тот в сторону. Шаман приподнимает бровь, смотря игриво на то, как Рейчел встаёт с кресла. Разглядывает мимо проходящих людей, следит за движениями, цепляет взглядом мальчишескую фигуру. Розовые волосы неизменно торчали вверх, на губах яркая улыбка, невинная и нетронутая колючим будущим. Руки в карманах школьных брюк, когда главный герой останавливается перед больничной стойкой регистрации. Девушка за ней приветливо улыбается, видя подростка, который исправно навещает своего деда. Итадори Юджи – имя колет сердце и Аоки сглатывает, не отрывая глаз от юношей.       Мей прослеживает направление, сама встаёт рядом с девушкой и слегка наклоняется, дабы насмешливо прошептать на ухо:       – Так это и есть Сосуд Сукуны? – Рейчел почти вздрогнула, но сумела сдержать внутренний порыв. Незаметно кусает губу изнутри и натягивает на лицо улыбку. Делает аккуратный шаг в сторону, плавно проплывая между врачей с сидящими на плечах проклятиями.       Маленькие монстрики вздрагивают, ощущая горячую ауру и спешат спрыгнуть с людей, удирая в темноту коридоров. Мей проходит следом и на фоне блондинки, даже с ее необычайно красивой внешностью, остается лишь тенью. Останавливается рядом с Итадори, смотря на него с высоты собственного роста, Рейчел протягивает руку в европейской манере. Мей Мей остается рядом, на лице привычная вежливая улыбка скрывающая полнейшее непонимание.       – Аоки Рей. – Итадори оглядывает ее с сомнением, неуверенно пожимает руку и потом слегка склоняет голову, краснея при виде улыбающийся Мей.       – Итадори Юджи. – Мямлит подросток, почесывая затылок. Глаза бегают по помещению, на что Рей спокойно улыбается. Главный герой, который ещё не успел познать все тяготы жизни. Смотрит на мир наивным взглядом, не понимая, какая мерзость творится вокруг. – Чем могу помочь?       – Ничем, – От ответа Аоки, Юджи теряется ещё сильнее, мнется на месте, смотря то на девушек, то на работницу больницы, которая продолжала растягивать улыбку на лице, явно не собираясь принимать участие в диалоге. – Помогать буду я.       – Простите? – Юджи думает, что она странная, очень странная. И взгляд у нее слишком знающий, отвратительно величественный.       Перед его глазами почему-то предстала фигура девушки, вымокшей от дождя и в летней одежде. От той веяло беспомощностью, безнадежной пустотой. Ту Рей было жаль, а эту – нет. Эту хотелось внимательно слушать, вкушать ее мелодичный голос. Парень был уверен, что не могут быть они одним человеком. Но что-то было между ними общее – теплота, исходящая размеренными волнами.       Рейчел достает из сумки кошелек, пересчитывает пальцами купюры с несколькими нулями на конце. Оставляет их на стойке, слегка подталкивая в сторону работницы:       – На счет Итадори поставьте. – Глаза Юджи распахнулись, он густо покраснел и замахал руками, не ожидая такой щедрости со стороны незнакомки.       – Не стоит! – Воскликнул, но деньги перехватывать не спешил. Разрешил заплатить за него, а значит против на самом деле не был. Девушка этому не удивилась. Лечение всегда было дорогим, а Итадори не был из богатой семьи, чтобы подобное без труда оплачивать.       – Это Мей Мей, – Аоки указывает на стоящего рядом шамана, а потом слегка улыбается, опираясь локтем о стойку. – С этого дня она твой опекун.       Удивление проскочило в глазах обоих, не ожидал ни тот не другой и потом, когда подросток скрылся за поворотом больницы, промямлив лишь жалкое “А… ну хорошо?” Аоки обернулась к возмущенной женщине. Теперь насмехалась уже сама Рей, которая, протянув подписанную доверенность, с непонятно откуда взявшийся подписью Мей, только подтвердила свои слова. Старейшины, а в частности запуганный ей мужчина, с легкостью предоставил нужные документы. Договор оставался договором, а Аоки использовала все возможности, дабы удостовериться, что будущее преклонит перед ней колени.       Рейчел пожала с Мей Мей руки, передавая в те собственную банковскую карту. На ней денег столько, что можно жить еще лет десять, не отказывая себе ни в чем. Сказала твердо, следя глазами за дорогой и мчащимся из стороны в сторону машинами:       –Итадори Юджи должен жить в свое удовольствие. За каждую его покупку ты будешь получать десять процентов, так что его благополучие в твоем интересе. – Ветер прошёлся по блондинистым волосам, погладил распущенные нити, играющие перед глазами и скрылся вдали. Морозный воздух проник в легкие вместе с машинными газами. Такси остановилось на обочине дороге, водитель открыл дверь, ожидая пока Рейчел сядет во внутрь.       Женщина кивнула, довольно растянула уголок багровых губ и прокрутила между пальцами собственный джекпот. Коварные глаза сощурились, спрятали темные радужки за густыми ресницами, вопрос прозвучал из женских уст:       – Тебе от этого какая польза? Решила стать героем? – Вопрос казалось потонул в шуме улицы, слился с множеством других, на которые ответ никогда не прозвучит. Аоки села во внутрь машины и прежде, чем дверь захлопнулась и спрятала аномалию от гуляющего мира, ответила:       – Чистый гуманизм. – И она впервые не солгала. Хлопок на секунду оглушает, машина трогается с места. На заднем сиденье девушка зарывается в копну золотистых нитей, тяжело выдыхает, чувствуя как ее знание будущего ускользает водой сквозь пальцы. Страшно представить, чем обернется ее своевольность. Какие ужасы она только что породила, останутся и для неё загадкой.

***

      Двадцать четвертое декабря – число обведенное красным кружком в мнимом календаре. Как назло утром шел снег, красивыми хлопьями касался земли, погружая сознание в зимнюю сказку. Жители Токио не представляли чем закончится этот день. Не думали даже, что некоторые, возможно, не вернуться в теплые постели и исчезнут навсегда, оставшись бесформенной фигурой в воспоминаниях. Рейчел не спалось, нервы терзали внутренности и скребли душу когтями. Сердце, будто плохой танцор, все время сбивалось с ритма: то успокаиваясь, то ускоряясь, доводя сознание до края благоразумия. Девушка выходит на балкон, смотря на розовый рассвет. Холодок бежит по щиколоткам и трепещет легкую ночнушку. Зимняя погода отрезвляет сознание, морозит босые пальцы с забавным, кривым мизинцем.       Выдох превращается в облачко пара, которое убегает ввысь, рассеиваясь. Локтями облокотилась на железный заборчик, перебирая пальцы рук в надежде успокоиться, но паника до конца не бросает. После этого дня все изменится, будущее поменяет свое направление, станет размытым и неизвестным, таким, что по спине мурашки бежали. Аоки привыкла всегда знать, что будет, какой следующий шаг судьба сделает, а она тряпичной куклой повинуется ее движению. Закусывает губу, проводит рукой по плечу, чувствуя как зима добирается до костей. Вдыхает и выдыхает, сердце в очередной раз бьется быстрее нужного, раздражает так, что вырвать хочется из груди. Сегодня ей предстоит убить Сугуру, замарать руки кровью, которую отмыть не сможет, потому что от тела придется избавиться. Искалечить до состояния, чтобы Кендзяку не смог его забрать, а потом спокойно смотреть в глаза Годжо.       Слышит как открывается балконная дверь, за спиной звуки шагов. Теперь ее тело обвивают сильные руки и притягивают ближе к груди.       – Вспомнишь солнце – вот и лучик. – Тихо говорит Рейчел, стараясь не испортить утренний покой, хотя бы другого человека. Их двоих ждет тяжелый день, но для Сильнейшего вдвойне.       – Прекрати думать о всякой мерзости. – Руки закрепляются на талии, а виска касаются сухие губы. Девушка не дергается, потому что привыкла и это греет сердце лучше любого виски. Колючая кожура была снята исключительно для Годжо и сейчас он мог смело наслаждаться сладким фруктом внутри.       Аоки тихо фыркает, поворачивается в его руках, оставляя ладони на крепких плечах, скрытых за бархатным халатом. Скользит вверх, большим пальцем касается челюстной кости и нежно заводит руки за голову, пробираясь в белоснежные волосы. Удивительно, что из всех женщин в этом мире он выбрал ее – истерзанную прошлым и искалеченную будущим. И вовсе не из-за красивой оболочки, а потому что душой подошла. Какой бред: романтичные сопли для подростков с привкусом ванили на губах.       – Я не думаю о мерзостях. – Нагло врёт, смотря в небесные опалы. Сатору улыбается нагло, скользит пальцами по позвоночнику и тянет на себя, ближе, тело к телу. Нос касается носа, дыхание становится одним на двоих.       – Врешь, – Целует уголок губ, игриво сверкая глазами и тянет вовнутрь квартиры, когда чувствует на своей коже холодные пальцы. Балконная дверь щелкает, тепло оплетает тело.– У тебя всегда этот пустой взгляд, когда думаешь о чем-то плохом.       Ее садят на край кровати, намекая на продолжение сна, но Рей качает головой. Не сможет уснуть, ведь слишком много переживаний скопилось в голове. Годжо понимает, а потому не заставляет, рад что она просто находится рядом, а не сбегает как обычно. Доверилась, протянула руку в ответ, сплела их вместе, так что теперь утонут только вдвоем. По крайней мере он хотел в это верить.       – Когда ты уходишь? – Спрашивает девушка, наблюдая как ее мужчина отходит к шкафу, достает глаженную рабочую форму и стряхивает с плеча халат. Тот спадает вниз, обнажая идеальную спину. Рей следит за отточенными движениями рук. Как он надевает штаны, застегивает змейку и оборачивает вокруг ремень. Длинные пальцы фиксируют бляшку на середине.       – Через пол часа. – В его голосе слышится недовольство, которое прерывается, стоит женским рукам пройтись по голым плечам и играюче провести кончиками пальцев по позвонкам. Она видит как молочная кожа покрывается мурашками от легких прикосновений и тихо хмыкает. Бабочки вспорхнули в животе когда ее слух уловил рваный вдох со стороны шамана. – Если ты продолжишь, то я опоздаю на работу.       – Ты разве не всегда опаздываешь? – Губами касается кожи, оставляя мокрую дорожку из поцелуев. Ее пальцы накрывают мужские, слегка сжимают и дергают в сторону, отрывая от занятия. Лицо к лицу, нос к носу, глаза в глаза. Прекрасное утро, ее личная сказка, которую она намеренно затягивала. Не хотела отпускать туда, наружу, окончательно ломать его и так искалеченную душу. В ее глазах вместо радужки, янтарные камни, умоляющие остаться здесь, с ней. Притвориться, что никаких проклятий нет, что весь мир, не больше чем глупая игрушка, на которую плевать. Аоки готова утонуть, умереть в третий раз, лишь бы не терять дорогое сердцу чувство, но решение было принято. Сказка заканчивается, и увы, не всегда хорошо.       – Обещай, что никуда не влезешь. – Голос необычно серьезный. Рей молчит, разглядывает его глаза и длинные белоснежные ресницы. Ненадолго накрывает его губы своими.       Сладкая ложь оседает на кончике языка:       – Обещаю. – Слова оставили шрам на сердце. Сегодня она убьет Сугуру Гето. Сегодня она убьет единственного лучшего друга Годжо.       “Я стану убийцей.” – слова застряли в горле и осели в тишине недосказанностью.

***

      – Аоки?! – Кажется ее убьют раньше.       Маки, от которой по ощущениям исходил пар, вгрызлась ногтями в плечи подруги, начиная трясти ее из стороны в сторону, видимо в попытках выкинуть из головы остатки мозгов. Рейчел невинно улыбалась, будто не ее тело недавно лицезрели разобранным по кусочкам.       – Как? Что? Почему? А? – Стоящий рядом Окоццу недоумевал от происходящего не меньше девушки, которая не знала милости и продолжала агрессивно трясти Рей.       Внезапный визит неизвестной в Токийский Техникум не остался незамеченным двумя учениками, которые, по указу Сильнейшего, остались охранять территорию. Попытка Маки напасть на блондинку оказалась тщетной, будто предугадав будущее, та увернулась и отошла в сторону, избегая удара. То же самое девушка проделала и со вторым и с третьим ударом, но вот четвертый пришелся ровно в середину лица, да так метко, что кровь брызнула из носа, а незнакомка, пропищав что-то на английском, упала на землю, пачкая дорогое пальто.       Удивление настигло двух учеников когда раненная представилась именем почившей сокурсницы и без особых проблем, смогла самостоятельно дойти до медпункта, дабы вложить в разбитый нос две скрученные ватки. Зенин не верила в разъяснения долго, продолжала спрашивать каверзные вопросы, стараясь уличить Аоки во вранье, но та отвечала на все точно. Помнила и их первое знакомство, и начало дружбы, и то как получала по лбу во время тренировок. И только после того как показала золотистые нити, разбрубившие яблочко на ровные дольки – ей поверили. Но поверили не значит простили.       – Сначала тебя похищают, потом приносят разложенной, будто сранные кубики Лего, а теперь ты заявляешься в техникум как к себе домой?! – Продолжала возмущаться Зенин, грозно хмурясь, желая насладиться муками подруги. Никогда не признается, что после ее смерти спала черти как, не в силах смыть с лица дорожки слез.       – Я могу уйти. – Проверка ее вестибулярного аппарата подошла к концу, когда слова вылились из ее губ медленным ручейком. Руки Маки наконец отпускают Рей в покое, а сами тянут назад зеленые пряди, вызывая головную боль.       Молчание нарушает тихий бубнеж ученицы, нарезающей круги по классу. Рейчел сложила руки в карманы черных брюк и села на учительский стол. Рассматривала класс с привычным безразличным взглядом, останавливаясь на окнах, уже представляя в каком хаосе находятся улицы Токио. Но она знала, что все будет хорошо. Сейчас на сцене играют главные герои, ее выход в конце, перед самым закрытием красного занавеса. Зрители увидят лишь ее силуэт, пахнущий лавандой и желтые радужки в темноте.       – То есть ты… вы…? – Начало было Оккоцу, но запнулся, не зная как теперь обращаться к новой Рейчел, чье тело явно не походило на подростковое.       Аоки хмыкнула, оглянулась на него и пожала плечами. Для неё понятие возраста уже давно перестало иметь значения. Без разницы когда отмечать всеми ожидаемый день рождения, сколько цифр в паспорте и когда настанет день ее кончины. Она не боялась, что время заберет ее, страшнее было, что время заберет у нее.       – Ты. – Избавляет Юту от мучений с выбором обращения. Парнишка благодарно кивает, подходит чуть ближе, вспоминая о тех моментах, где Рей грозилась свернуть ему шею. По спине пробежали мурашки, но набравшись смелости он все-таки заглянул той в глаза, только для того, чтобы увидеть в них едкое равнодушие.       – Как это вообще возможно? – Интересуется Оккоцу, проворачивая на пальце кольцо, явно нервничая от присутствия аномалии. Рейчел в ответ на это только многозначительно усмехнулась. Знал бы он через какой путь пришлось той пройти ради просто нахождения здесь, точно не завидовал бы. Тот факт, что она жива – это простое везение и доброта Сулиса, решившего подарить ей новогодний подарок слегка заранее.       – Прежнее тело видел? – Спрашивает, опираясь руками об учительский стол сзади и подтягивая корпус. Волосы нитями золота спустились, доставая почти что до копчика своей длинной. Не удобно, но обрезать такую красоту Рей было жаль. Долго в прошлой жизни растила, чтобы в этой так бесчувственно выбросить.       Получила в ответ кивок и продолжила:       – Эта маленькая часть от полноценной цены. – Добавила, а потом отвернула голову. В радужках цвета солнца отражается розовый закат, украшенный, нарисованными на небе белым акрилом, облаками. Юта открывает рот, намереваясь задать очередной вопрос. Прерывает его внезапный взрыв во внешнем дворе.       Время тикнуло, стрелки часов встали в начальную позицию и с этого мгновения Рейчел начинает отсчет. Чувствует проклятую энергию, чужую, величественную, чем-то напоминающую Годжо, но эта давила на мозги сильнее. Выворачивала ее наизнанку, выдергивая из воспоминаний очертания поместья, где ее держали взаперти. Сугуру Гето – имя само вспыло в сознании, вызывая вместе с этим болезненное покалывание. Для нее он уже мертв. Для других – живая угроза шаманскому обществу. Аоки переживать не о чем, все должно идти своим чередом. Здесь у нее иная цель.       – Что это было?! – Воскликнула Зенин, оборачиваясь телом в сторону окна. Юта, тоже ощутив приближение чего-то темного, подорвался с места, цепляясь глазами за улицу. Маки быстро оказалась рядом, обвела взглядом вход в техникум, замечая пару проклятьев, следующих за лидером в монашеских одеждах.       Девушка четырехнулась, обернулась в сторону Рейчел:       – Сидеть здесь, я займусь. – Рейчел на месте уже не было. Стол пустовал, пустовал также весь класс, словно пришедшая и исчезнувшая с глаз девушка, была игрой воображения. – Чего?!       Парень находился в ступоре. Они ведь даже не услышали звука открытия двери. Растворилась в лучах света, остатками сна. Будто не было ее вовсе. Приоткрыл рот, решившись позвать ту по имени, но Зенин его опередила, прижав ладонь в губам. Облизала собственные пересохшие и проговорила тихо:       – Нет. Нельзя дать знать, что мы тут есть. Используем эффект неожиданности. – Отвешивает указание Маки, предпочитая не думать о том, куда могла исчезнуть их сокурсница. Юта кивнул, намекая на то, что стоит убрать руку со рта. Получил указание одними лишь пальцами, чтобы он сидел здесь и не высовывался. Глаза девушки сверкнули раздражением и уверенным холодком, а потому парень разумно решил послушаться.       И пока Маки, заручившись нагинатой, вступила в битву, Рейчел, спокойно обходя техникум, искала пальцы Сукуны. Избежать будущее легко, надо лишь убрать главный двигатель истории – Итадори Юджи. Не будет его – не будет битвы в Синдзюку. Не будет Кендзяку – Не будет объединенной группы проклятий. Все просто: надо избавиться от главного протагониста и антагониста истории, тогда прогресса не будет. Главное хуже не сделать, а насчет этого Аоки не уверена, осталась только теплая вера в груди, и надежда, которую отрыла где-то в остатках разбитой души.       Где-то недалеко ломается стена, проклятая энергия бушующим пламенем окатила коридор, так и не добравшись до Рей. Ее губы смыкаются, теплое, легкое мычание скользит в воздухе, превращаясь в мелодию. В голове воспоминания плещутся волнами, первый раз, попав сюда, она проклинал это место всеми фибрами души. Сравнивала его чуть ли не с адом, а Годжо считала дьяволом, восседающем на троне из костей. Под ногами поскрипывают дружелюбно доски в ритм заданной мелодии. Так Аоки старается отвлечься, не думать о том, что сейчас, в нескольких несчастных метрах ее подругу вбивают в землю. Расцарапывают кожу и ломают кости, вырывая из губ стоны боли. Не думает и о том, что сейчас, где-то недалеко, нервно кусает губы Оккоцу, мысленно подбрасывая в воздух монетку. Решка – пойдет на помощь. Орел – будет сидеть в укрытие.       Солнце медленно укладывалось спать в пелерину облаков. Лучики играют на нежной коже, поглаживая профиль лица и нос с горбинкой. Ресницы смыкаются, сзади очередной шум, который пропадает в каше сознания. Мелодия, почти птичья трель ранним утром, продолжает играть, не сбиваясь с ритма. Девушка останавливается около входа в душевых, на ее памяти возникает забавная сцены, после которой ее нарекли званием извращенки. Глаза слегка щурятся, улыбаясь, сияя ностальгией. И плевать глубоко, что сейчас, совсем близко к ней, Маки теряет сознание, плюясь вязкой слюной с багровым оттенком. Это часть игры, часть пьесы, которая сейчас велась вовсе не ее руками. Автор ее творец, а она писк в ушах, исчезнувший без напоминания. Неприятная, колючая, холодная, отвратительно эгоистичная особа, чью броню смог осилить только Сильнейший, которого она прежде презирала. Тихо смеясь, Аоки продолжила движение, под ногами скрипнула доска, летящая в воздухе монетка оказалась с двумя решками.       Орлянка изначально имела лишь один исход, а Рей это знала, потому не переживала. Пальцы Сукуны, кстати, на вид еще более мерзкие, чем на нарисованной бумаге.

***

      Чувствуете как легкие сжимаются под давлением жизни?       Как последние секунды растягиваются, превращаясь из полета лепестка в длинную, однотипную жизнь?       Железный вкус во рту. Вязкая слюна. Заходящее солнце провожает в последний путь. Лучи касаются кожи, гладят, целуют в висок, шепча слова прощания. Нежный смех матери в голове. Твердые ладони отца, защищающие от напасти, наконец отпустили плечи. Горло стягивает мнимой болью, связки режут, крик застывает внутри, разрывая душу. Ему казалось у него той не осталось – растаяла, как снег в первый день весны. Выдох превращается в горький смех. Проигрыш, такой очевидный и такой нечестный, что больно в груди совсем не от ранения. Он хотел сделать мир лучше. Спасти всех. Спасти его.       – Ты опоздал, как обычно. – Голос хрипит, пряча за собой ноющую боль. Рука тяжело сжимается на плече, обгоревшую кожу пронзает болью, но на лице и толики не видно. Только улыбка и Годжо уверен, что именно так улыбается солнце.       – Те проклятья в Киото были под твоим контролем? – Такой вопрос глупый. Просто молчать невыносимо было. Тишина душила, а Сатору отчаянно искал в себе хоть каплю ненависти к другу, и не находил, не мог.       – Да. Каждое из них. Кто бы что не говорил, а я ненавижу этих обезьян. – Хмыкнул Сугуру. Шаман, который вызывал дрожь в коленях Старейшин, теперь обессиленно сидел у стены. Длинные черные волосы превратились в спутанную паутину, глаза потухшие, черные дыры вместо души и улыбка обреченная. Оба прячутся за стеной построенной годами, попыткой унять кривые чувства, царапающие настоящие. – Передашь от меня?       В пальцах оказывается карточка, с которой на учителя смотрит ученик. Неловкая улыбка и щенячьи глаза, добрые, нетронутые годами боли, они мило щурились. Рядом, печатными иероглифами, выведено имя: Юта Оккоцу. Сильнейший чувствовал как вся нарощенная сила стекает вниз по пальцам, окропляет каменистую дорожку под ногами и просачивается в мир. Губы поджались, превратились в тонкую полоску. Глаза посветлели, напоминая лазурный берег и омывающие его волны. Волна отходит, прячется от рук – коснуться не дано никому. Серьезное лицо мужчине не идёт, выглядит неественно больно – это чувства просачиваются сквозь трещины на сердце. Пластыри с милыми звездочками отпали под напором, осыпались, превратились в бесполезный хлам.       – Направил в техникум своих учеников? Умно. – Слабый смех касается обветшалых стен, кирпичи неприятно трут спину. Глаза Сугуру благоговейно прикрыты и тот не выглядел жестоким убийцей. Запутался, потерялся, ступил дорогой, которая вела к обрыву – оправдание его действий, которые сам Гето и выслушивать не станет. О своем выборе он не жалеет, сделал то, что считал нужным.       – Я верил в тебя. Верил, что такой принципиальный человек как ты, не станет рушить жизнь молодым шаманам. – Отвечает не кривя душой. Они знали друга-друга: каждый потаенный секрет, каждую родинку на теле, каждый недостаток. И теперь они незнакомцы знающие друг о друге все. Школьные года, такие родные минуты жизни, и все ради того, чтобы конец наступил столь мерзким способом. Гето хотел построить мир, где шаманы, подобные Сатору, не будут служить на благо тех, которые этого оценить не могут. Тогда возможно, только возможно, белобрысый мальчишка с океанами глаз, перестал бы считать себя оружием в руках Старейшин.       – В отличие от тебя, я – хороший человек. – Посмеялся над ситуацией мужчина, склоняя голову в сторону друга. Лучшего друга. Волосы все также сияли в лучах солнца, отливали серебристым блеском, подобно луне в ночном небе. Сатору Годжо поистине прекрасен, неизменно идеален в своей внешности и порочен в своей натуре.       – Твоя семья в безопасности. Каждый сбежал и находится в надежном месте. – Словно уверяя в обратном, упрекает Сильнейший. Присаживается на корточки, желая взглянуть в темноту ещё раз, а темнота всегда смотрит в ответ. В ярких голубых опалах отражается лицо родного человека. Вот только вместо холодной ночи, он видит бархат и тепло костра в зимний холод. – Последние слова?       – Просто прокляни меня напоследок. – Искренний, хриплый смех касается утреннего света. В остатках сумрака, тени прячут последние секунды жизни доброго человека. Того, чья душа, закутанная в слои льда, пробивалась через разбитые куски. Ветер шепчет на ухо прощание, в последний раз играется с вороньего цвета волосами, желая по матерински перебрать смоляные пряди.       Годжо поднимает руку, пальцы сгибаются в заученном жесте, но на глаза ложится ладонь. Запах лаванды пробивается в нос, заполняет легкие, вырывая из души воспоминание сегодняшнего утра и губы, пачкающие невинный день в сладкой лжи. Обзор прикрывают. Его щеку щекочут кончики золотистых прядей, излюбленных до невозможности. Сатору хочется кричать, остановить, не брать на себя его грех. Не пачкать нежные руки в крови человека, оставить это на его плечах. Но голос, такой тихий и твердый, оставляет надежду.       – Проклинаю на лучшую жизнь. – Гето не успел ответить, только улыбнулся благодарно, прежде чем нити, сотканные из лучей солнца, обвили тело. Натянулись, пустили кровь и разрезали на множество маленьких частей, так быстро, что боли не чувствовалось. Такое тело Кендзяку использовать не выйдет, а значит придется ему ждать еще несколько лет, прежде чем обрушить катастрофу на мир.       А Рей надеется, что Сатору умрет раньше, чтобы любимые голубые бриллианты не видели боли учеников. Пусть останется ребенком в душе, пусть улыбается искренне, а она не против и дальше калечить собственную душу. Сломанное однажды, второй раз не ломается. Рейчел убирает руку с глаз лишь на несколько секунд, чтобы тот не увидел останки тела своего единственного друга. Сверху одевает темную повязку и целует лоб, еле касаясь губами.       Аоки Рей – аномалия шаманского мира, которая изменила вектор истории. Убила на благо великого, по крайней мере так себя оправдывала.