Чья-то жизнь

Глава 1 Я взглянул на часы, было около 9 часов вечера, и мое уставшее уже немолодое тело отчаянно нуждалось в сигарете. Я натянул какую-то смятую серую футболку, обулся и вышел из квартиры. Небо было на удивление крайне безоблачное, казалось, облака вовсе не желали появляться и радовать кого-то вроде меня, заядлого курильщика. Лишь тишина и собственные мысли были моими спутниками в этот безоблачный вечер. «А вдруг так было всегда, тишина, чистое небо и этот теплый свет окон? Вдруг только сейчас я начал замечать это?». Мои мысли все еще стихийно прыгали от одной к другой, я лишь пытался их собрать, попутно выпуская дым из своих легких. Вчера мой дорогой товарищ, старый сосед, с которым мы всегда здоровались и выкуривали на ночь сигаретку, умер во сне… Не помню даже сколько ему было лет, вроде чуть больше 75. Мой мозг все еще помнил запах его ужасно дешевых сигарет, его старые глухие причмокивания и морщинистые пальцы, так крепко жавшие мою руку. Как оказалось, я последний, кто видел его в тот день и тем более разговаривал с ним. Я рассказывал ему, о том, как мне надоел мой босс, чьи шутки сводились к месту ниже пояса, и о своей первой собаке, дед же лишь жадно причмокивал сигарету и говорил, что это все не имеет значение, когда ты будешь стар. Это был его извечный совет, и он всегда работал… Дед был прекрасным слушателем, при этом никогда рассказчиком, его попытки чем-то поделиться всегда были какими-то обрывками его мыслей. Как-то мне было нечего ему рассказать, и повисла тишина, но в ней не было неловкости и неудобства, это была тишина между друзьями, которым не обязательно было что-то говорить. По крайней мере, мне так казалось, пока я не повернулся и не посмотрел на деда, его лоб нахмурился и покрылся складками из морщин, губы судорожно двигались, выписывая непонятные буквы. Это были трудные минуты размышления для деда. — Гхм… Не понимаю… Зачем?.. Платье…юродивый… — только и мог разобрать я. Сколько б вопросов я не задавал и не пытался предположить, о чем это он, тот лишь, махнув рукой, вытащил новую сигарету. Больше и не случалось того, что он хотел бы мне что-то рассказать или поведать. Через 2 дня будут его похороны, вряд ли я пойду на них, никто не отпустит меня с работы из-за того, что один из моих соседей умер. Да я и не особо и хотел бы идти на них, мы были просто соседи, просто два старых человека, которые любили покурить на свежем воздухе. Хотя на самом деле мы были знакомы намного ближе, чем я говорю, я был влюблен в его дочь, в прекрасную Катю, с которой я провел все детство. Но это время прошло, сейчас мы с ним даже не вспоминали об этом, мне даже казалось, что это была вовсе не его Катенька, а какая-то другая далекая и незнакомая Катя, которая так и не выросла, и осталась навсегда в моем детстве. Сигарета уже закончилась и, затушив её о край мусорного ведра, медленно бросил. Я поднимался по ступенькам обратно к себе в квартиру, лишь на мгновенье остановившись около квартиры соседа. Почему-то мне вдруг так отчаянно захотелось представить и услышать звуки рыданий его жены-старушки, как она, сгорбившись, держит его вещи и громко обливается женскими слезами. Но в глубине души, я хотел услышать Катеньку. Ту её незабываемую истерику, которую она всегда устраивала, если кто-то отбирал или случайно портил её игрушки. То, как она, широко расставив ноги, долго смотрела в глаза, в которых накапливалась вода, и словно по сигналу, сложив руки на груди, отчаянно громко вопила и пускала из своих серо-голубых глаз литры слёз. Я желал снова испытать чувства страха от того, что не знаю, что делать, бегать и пытаться её успокоить, и развеселить. Полностью вымотавшись, сесть на травку, обняв колени руками, уткнуться вниз головой в колени и тихо шмыгать носом, который все больше наполнялся соплями от обиды и собственной вины. Чтобы она подошла ко мне с довольным победившим видом, села рядом и погладила мои, растрепанные от бега, волосы. — Думаю, если ты будешь давать мне поиграть в твои игрушки пару часов каждый день, я тебя прощу…- с внутренним превосходством, произнесла бы Катя. И я весь поникший, вытер бы рукавом свои сопли, и, взглянув исподлобья, с надеждой спросил: — Правда простишь? — Прощу, ведь такое же не повториться больше, — как бы одновременно утешая меня и предупреждая, сказала бы она. И я бы тогда поднял голову, радостно вскочил и кричал бы: «Бери, бери любые! Сколько захочешь!». А она, лишь улыбнувшись, медленно встанет с лужайки, и со взглядом полным победы посмотрит на меня, захлебывавшимся от радости. Именно такими всегда и были наши отношения, её победа и моя радость проигрыша. Но сейчас я просто стою около её двери, и жду, что она поймет, что проиграла, а я смогу принять то, что наконец то выиграл у неё. Да это ужасно, считать своим выигрышем то, что я последний общался с её отцом. Но я всегда так злился на её силу, на то, что она не могла быть хоть иногда чуточку слабее, чтобы я смог стать чуточку сильнее. И даже сейчас, черт возьми, она все равно сильнее, хотя бы потому что не ведет счет, как я, так и не дождавшись желанного, я томно выдыхаю и поднимаюсь к себе, к своей семье. Настя, моя жена, уже оставила мне на столе кружку чая и тарелку с различными печеньями, предварительно включив мой любимый телеканал с новостями, сама же, наверное, готовила ко сну нашего сына, Лёшку, или уже спала в нашей спальне. «Предусмотрительно и заботливо…» — подумал бы каждый, и каждый был бы прав. Именно эти два слова характеризовали Настю, ну можно было бы еще добавить «добродушная» к этим двум. Она была такой, и когда мы познакомились, и когда мы поженились, когда была беременной, даже когда возилась с кричащим маленьким комком «радости», как она называла Лёшку. Она лучшая жена, из всех которые могли бы у меня быть, но я перестал её любить, спустя несколько лет после свадьбы. Я просто возненавидел эту заботу, эту вечную правильность и осторожность в её словах, ненавидел то, как она спрашивает у меня, что я хочу на завтрак, как бы я хотел провести вечер. Потом она забеременела, и я лишь надеялся, что она начнет капризничать, закатывать истерики, что в ней появится какой-то огонёк, пусть маленький, но появиться. Но она была все так же правильна и смиренна, она говорила, что пойдет погуляет, когда начинала злиться или хотела плакать. А я так и не смог признаться ей, в том, что хочу, чтобы она стала неправильной, плохой женой. Сейчас я уже принял её полностью такой, какой она всегда была, и люблю её за то, что она выбрала когда-то меня и жизнь со мной, что родила мне сына, здорового и крепкого. Думаю, из нас двоих, она большим пожертвовала и больше страдает, но смиренно принимает. Настоящая, классическая «Бедная Настенька», которая живет с неблагодарным мужем и лишь ребенок — солнце и радость в её жизни. Я выпиваю чай и съедаю пару очень соленых мучных изделий, выключаю телевизор, кладу кружку в раковину и иду к сыну. Приоткрываю дверцу, он уже спит и видит сны, мысленно желаю, что эти сны были хорошими и приятными, я намереваюсь закрыть дверь, как тело перестает слушать меня и замирает. Мышцы сковывают меня, руки и ноги не слушаются, а глаза, тупо уставившись на спящего сына, начинают наполняться слезами. Мой мозг дал эту команду телу, и он же погружает меня в волну моих воспоминаний, прям там, в детской комнате, в дверном проеме. Глава 2 Кроны деревьев устало качает ветер, по небу лениво плывут кучерявые облака причудливой формы, в моем рту сочный и сладковаты вкус колоска, до которого я просто дотянулся, лежа посреди маленькой лесной полянки. Солнце слепило глаза и лицо, я накрыл маленькой шляпой лицо и услышал этот голос. Голос сумасшедшей девчонки с двумя аккуратно сплетенными косами в желтом платье и белых гольфах, которые добавляли её образу еще больше правильности. Но мелкие выбившиеся пряди волос, еле заметное серое пятнышко на гольфах выдавало необузданный её характер. — И что ты разлёгся, ты думал я тебя не замечу, если ты укроешься этой дурацкой синей шляпой посреди цветущего поля?! — она была еще далеко от меня, но голос её достиг меня с той же четкостью и ясностью, которую она в него вкладывала. — С чего ты решила, что я прячусь от тебя? Разве похоже, что я прячусь? — не снимая шляпы с лица, прокричал я ей. — А что тогда? — я слышал, как она приближается и как увеличивается звук её голоса — Ты решил, что ты слишком крут, чтоб играть со мной? — она легким движением сняла с меня шляпу и откинула её. — Успокойся и не выдумывай глупостей, ложись рядом — я погладил рукой траву, призывая её лечь рядом. — Я испачкаю платье… — я посмотрел на неё, её лицо ждало, что я что-нибудь предприму, ведь лечь то она хотела, но также жадно хотела поступок от меня. — Когда тебя это останавливало? — безразлично и грубо сказал я, нащупав рукой шляпу, накинул её обратно. — Ну, тогда я буду стоя смотреть, что ты там хотел мне показать, — её голос слегка дрогнул в начале, но дальше она показательно произнесла «мне», чтобы я не забывал кто она, а кто я. — Шея заболит, ладно уж, — я приподнялся, снял с себя джинсовую потрепанную куртку и постелил рядом. — Пойдет? — Идеально — она непринужденно, даже не взглянув на меня, пододвинула мою куртку ближе и легла с довольной улыбкой. — И на что мы тут смотрим? — А я и не смотрел не на что, закрой глаза и почувствуй все телом. Почувствуй эти солнечные лучи, которые касаются твоей кожи, и этот звук, звук жизни, которая течет в этом лесу. Разве ты не чувствуешь от этого спокойствие и такое странное чувство, что все хорошо, что мир такой тихий и удобный, — я говорил это с таким воодушевлением и грустью одиночества от этой мысли. — И часто и долго ли ты так лежишь? — она не поняла меня, это вопрос был от непонимания меня, и грусть окатила меня с новой волной. — Какая разница, пойдем отсюда, — отрезал я и, взяв за руку, поднял её с травы, натянул шляпу сильнее, пытался скрыть свои эмоции. — Эй, куда ты, давай еще полежим, — пытаясь поспеть за мной, она уже осознавала, что ответила неправильно. — Может мне нужно побольше времени, и куда ты, собственно, собрался. Я не знал куда, подальше оттуда, от моего места, ей не стоило показывать его, она все испортила. — Мы забыли куртку, отпусти, я сбегаю за ней. — она вырвалась из моих рук с легкостью, потому что я уже не мог быть сильным, мне хотелось исчезнуть на ровном месте, провалиться в землю, стать камнем, твердым и бездушным, хотелось убежать со всех ног далеко и навсегда. Она вернулась меньше, чем через минуту, но этого было достаточно, запыхавшаяся и с порезом на коленке от травы она увидела меня с руками на лице, дрожащего от внутренней борьбы. Шляпа съехала набок и был виден мой лоб покрытый холодным потом, подгибавшиеся ноги и усталые плечи. — Я принесла куртку… — она накинула их на мои плечи. — Хочешь мы просто молча дойдем до дома и никогда больше не будем говорить и вспоминать об этом? — Хочу. Глава 3 Этот момент моей жизни не говорит обо мне, как о смелом и безбашенном мальчугане, но я таким и не был. Я родился в семье рабочих, мама работала на заводе швеёй, отец в хлеб производственном отделе, в очень грустную дату для моего государства 26 апреля 1986 года. Было время, когда я стыдился этой даты, произнося её в уже сознательном возрасте людям, те кивали головой и медленно опускали глаза, и говорили что-то вроде: «Эх, было ужасное время, однако…» «Жестокий и роковой день». И я стал врать и говорить, что родился 27 апреля, и, поразительно, люди не обращали на эту дату ровно никакого внимания, это число еще не прославилось трагическим событием и не покрылось ужасными воспоминаниями в умах людей. Сейчас в 21 веке я вернулся к своей дате, потому что уже многие не помнят точную дату Чернобыльской трагедии, и даже точный год. Я родился далеко от Чернобыля и Припяти, в маленьком городке возле города Тамбова, и никто из моих родственников не имел связи с АЭС, так что все что объединяло меня и мою семью с ужасами того года эта только злосчастная дата моего рождения. Мы жили в большой широкой серой хрущёвке, и все детство я провел во дворе этого дома. Я выбегал из дома в тапках с тарелкой еды из квартиры и делился с соседями. Сверстниками и друзьями. Двери мы почти никогда не закрывали, как и соседи, а летом открывалась и дверь в подъезд, и мы с ребятами засекали время кто быстрее добежит до дома Виталика, который жил на 5 этаже, считали время мы, по совести, кто-то считал: «Раз Чертополох, Два Чертополох», другие просто говорили, что телом чувствуют, когда начинается следующая секунда. И им нельзя было не поверить, выпятив свою детскую мужскую грудь, подняв гордо голову, они клали руку на грудь и клялись в своей честности. Из таких непримечательных вещей, как открытые настежь двери, плохая звукоизоляция и общий двор, создавалось какое-то незримое, но ощутимое соседское братство. Каждый хотя бы внешне знал всех своих соседей, многие были неразлучными друзьями, чьи ссоры обсуждали также живо, как и новые любовные интриги дома. Эта был не просто дом для жилья, это была определенная ячейка общества, в котором царили свои законы и правила, своя страсть и печаль. Я, как и все, знал всех своих соседей, но интересны мне были только лишь те, в которых жили мои ровесники. Именно с ними я проводил все своё свободное время, познавал мир, дружил, ссорился и влюблялся, шутил над соседями. Если зимой мы укутывались в колючие шарфы, надевали отцовские валенки, шапки, которые еле держались на бровях, купленные на вырост, изношенную дубленку и прыгали в мягкое холодное облако, упавшее из белоснежного небо, и пытались продержаться как можно дольше, а затем, как только какая-то снежинка попадала за шиворот, со всех ног бежали домой, летом же мы проводили вместе весь световой день. Гонялись за бабочками, катались на велосипедах, играли в различные игры во дворе и доставали соседей. Я был обычным ребенком, ничем не отличающимся и не примечательным, но где-то с лет восьми я начал замечать за собой странное увлечение. Когда игры с соседскими детьми не занимали мое внимание полностью, я часто поглядывал на своих соседей, любил следить и предполагать, что же у них происходит в этот самый момент. Я придумывал сюжеты и истории из того, что мог увидеть, сначала это было детским любопытством и игрой воображения, но чем дальше, тем в более серьезную манию и зависимость это превращалось. Я мог часами наблюдать из окна за соседями, спрашивать у дворовых друзей, не слышали они что- либо про того-то или про другого. Мама и все мои друзья считали, что я просто хочу стать сыщиком, и не видели в этом ничего дурного или плохого. Однажды, когда мне исполнялось 10 лет, отец отпросился пораньше с работы, чтобы успеть к праздничному ужину. И мы всей семьей терпеливо его ждали, послышались шаги, я вскочил с дивана и мигом побежал его встречать. На пороге стоял отец, и в руках у него было что-то темно-коричневое, какой-то кусок ткани. — С Днём Рождения, сынок, это тебе, — он протянул эту ткань мне и, увидев мое удивленное непонимающее лицо, добавил. — Это плащ, настоящий плащ для детективов, как у Шерлока Холмса! Я подпрыгнул и обрадовался, искренне ли, не знаю, меня никогда не привлекали книги про него, да и сама разгадка тайн тоже, но родители были рады, когда я им подыгрывал, и я тоже, смотря на них. В начале я тоже был убежден, что я просто хочу стать сыщиком, что мне нравится следить, разгадывать, находить улики, но с каждым разом мне становилось от этого еще скучнее и в конце концов совсем перестало нравится. И я стал подыгрывать родителям, говоря, что иду расследовать, а на деле садился на качели и просто наблюдал за всеми, кто приходил домой и придумывал какую-то тайну про какого-нибудь соседа и рассказывал, как я её разгадал. Они были спокойны и счастливы, и я тоже, потому что никто меня не доставал и не отвлекал от того, что я любил. Я наблюдал за всеми понемногу, но у меня были и свои любимчики. Это были 4 семьи, точнее квартир, которые были так непохожи и одновременно так одинаково близки мне. Глава 4 Сигарета тлела в моих руках, но мой взгляд был устремлен наверх, на крайнюю квартиру слева. Она стояла на балконе в нежно-голубом шелковом платье и курила сигарету, не замечая меня внизу. Мне хватило одного взгляда на неё и её глаза, чтобы чуть не задохнуться от боли. Боль имеет свойство накапливаться, как пыль около телевизора, сколько бы ты её не убирал, она вернется с двойной силой. И она повсюду, ты можешь её не чувствовать и не замечать, пока не зайдешь в комнату, где пыль уже победила и лежит там, где ей заблагорассудиться, и тогда будет достаточно одного чиха, а ты чихнешь, обязательно чихнешь, и всё, вся пыль накинется на тебя и окутает с ног до головы. Так же и с болью, когда её становиться слишком много, когда она уже составляет большую часть тебя, достаточно маленькой символичной детали, и твоя жизнь превратиться в руины той, счастливой и беззаботной. Я курил и смотрел на неё, не отрывая глаз, я чувствовал её боль в тот день, чувствовал собственным телом, как её дыхание и сердце осторожно билось. Я ощущал, как мышцы стонут от усталости и постепенно становятся дряблыми и вялыми, как глаза отчаянно желали проронить слезу и выплакать всё от чего сердцу было так больно, но слёзы не шли, только боль монотонная и сдавливающая и её подруга бессонница окутывают тебя. Думаю, каждый хоть раз в жизни сталкивался с такой ситуацией, когда, видя грустного человека, ты так проникаешься и как будто делишь с ним эту грусть в этот момент. Думаю, что-то похожее произошло и тогда, в тот момент, но если я действительно взял половину от её боли, и то, что я почувствовал и пытался выдержать, является всего лишь половиной, что же чувствовала она, насколько сильна была цельная часть её боли. Я не мог этого узнать и не узнаю никогда, но я лишь пытался представить эту боль от любви, боль от жизни. Я пытался на секунду стать ей, этой таинственной женщиной, которая докуривает сигарету и возвращается к себе, к своей кровати, к своей жизни обратно, после той сигареты, которая хоть на несколько минут давала ей отдых от своей жизни, давала минутку отдышаться от боли этой жизни. Она прошла внутрь штор, закрыв дверцу балкона, тяжело выдохнула, повернулась, посмотрела на мужчину в своей кровати и прошла мимо. Её чувства больше не повелевали ей, больше не даст она им власть вершить суд на ней. На смену страстному необузданному чувству любви пришла её вечная сопутствующая подруга — боль, она не имела привычки церемониться и как то постепенно входить в её жизнь, она вошла быстро в тот самый момент наивысшего наслаждения, когда тело содрогалось в конвульсиях счастья, а взгляд случайно упал на смс на телефоне от жены и ярко подсвеченную картинку на экране с красивой молодой семьей. Вот так таинственная незнакомка встретилась с болью, вот так она разлилась она по её телу, заполняя все её мысли в голове. Боль не задавала вопросов: откуда, почему, кто это, кто она для него. Боль уже знала ответ, вопросы лишние и бесполезны, они тоже пропитаны болью и страхом ответа. Таинственной незнакомке оставалось лишь принять этот удар и выдержать его, и то и то было нестерпимо сложно. Я знал её уже много лет, знал про её боль так много, но имя узнать я так и не смог за всё это время. Она переехала сюда с бабушкой, когда я ещё был подростком, всегда помогала ей во всем, но держалась особняком от всех соседи. Думаю, из-за своего возраста, она была слишком молода для того, чтобы дружить и общаться с моими родителями и слишком взрослая, чтобы возиться с глупыми подростками вроде меня. Плюсом она работала круглыми сутками, а если не работала, то ухаживала за своей бабушкой. Но она всегда создавала образ милой, доброй и романтичной девушки. Много парней я встречал под её окнами, которые пели ей серенады, писали мелом любовные послания, с цветами и букетами. И она как героиня романтических фильмов, улыбалась и смущалась, принимая их подарки. Видел я и громкий конец всех этих историй, когда она кричала и кидала с окна в них ранее подаренные ими подарки. А потом звуки слёз и слова поддержки от доброй старушки, обнимавшую юную влюблённую девушку. Спустя пару лет, когда я уже учился в другом городе, мама мне рассказала, что старушка из 5 квартиры скончалась. С тех пор радость и веселость пропали с лица этой некогда молодой и наивной девочки. Она с каждым годом становилась всё печальнее и серьезнее. А спустя еще пару лет, она съехала с нашего дома. Я уже думал, что не увижу её больше и никогда не узнаю её историю, её конец. Но на моё счастье, этого не случилось, правда теперь она стала приезжать всего на пару месяцев с каким-то мужчиной. Сила и статусность сквозила в его взгляде, одежде и походке, он пах дорогой жизнью и успехом, и он прекрасно это знал. Она рядом с ним снова была той маленькой, юной девочкой, которая впивалась в его руку, активно что-то рассказывая и влюбленно всматриваясь в его глаза. И я так завидовал им, ведь они были именно той идеальной парой, которой хотел стать я с своей Катенькой. Глава 5 «Катенька… Что же я упустил? Где я всё испортил? И испортил ли я вообще? Возможно, это было так суждено? Наш разрыв… Или я мог что-то исправить, догнать тебя и сказать, что изменюсь и стану лучше, стану богатым, статусным деловым мужчиной, который с полной уверенностью и гордостью будет держать твою руку и вызывать твое уважение.» Почему-то после смерти моего товарища «по курению» я все чаще думаю о прошлом. Возможно, я просто задумываюсь о смерти, о значение жизни, о том, насколько я готов умереть, успел ли все сделать, жалею ли я о чем-то, вспомнит ли меня кто-то. Хотя я в глубине души знал ответы, я уже давно потерял «нить жизни», которые позволяли мне управлять ей, поэтому я просто плыву по течению, надеясь, что оно верное. Сигарета истлела и больно прижгла мои пальцы. Опять я слишком долго «витал в облаках» и снова нужно возвращаться в реальность. Я подхожу к подъезду и вижу объявления о похоронах соседа, они пройдут завтра днём. Как я и думал, мне туда не попасть. И как только я это понимаю грусть пронзает моё сердце. Почему? Я же знал, что так и будет, почему же оно почувствовало такую резкую грусть и горечь. Я поднимаю по лестнице, пытаясь разрешить эту сложнейшую тайну. Но не найдя ответа, захожу домой и падаю на кровать. Ты видел, там на двери подъезда объявления о похоронах? Они будут завтра в 14, ты не хочешь пойти? Ты же дед Сашу с пеленок знаешь, наверняка хочешь попрощаться — говорит Настя. Видел. Да с чего вообще я должен этого хотеть?! Ой, да знал я его плохо, зачем мне туда идти? Ещё и с работы придется отпрашиваться… Ну нет, не пойду я туда. Хочешь сходи. — я чувствую, что отвечаю ей резко и грубо, хотя она просто интересовалась. Но поздно, слова уже сказаны. И я резко отворачиваясь, не желая продолжать разговор. Отворачиваюсь и думаю об этом злополучном дед Саше, о нашей первой встрече. О холодном декабрьском дне, когда мы с родителями переехали в этот дом, как они носились с коробками, пока я стоял в коридоре и держал дверь. Мне было так скучно её держать, я так хотел посмотреть уже мультики или поиграть в своих динозавров. Я уже стоял и воображал о печенье с молоком, как вдруг услышал голос. Что это за доблестный воин в доспехах сторожит замок от врагов? — произнес немного хриплый мужской голос. — Это я — я выпрямил спину и грудь, воображая уже о красивых доспехах и шлеме. — Вижу, вижу. А долго уже рыцарь на своем посту? — Долго — мой голос сник, как и мои плечи. Думаю, ты заслужил обед — он достает из кармана маленькую горстку конфет — Я тебя заменю, если позволишь. А ты вот, на, угощайся. Я с радостью покидаю свой пост и с увлечением выбираю конфету. Пока мой новый знакомый держит эту злосчастную дверь. Было в этом старике, что-то доброе и теплое, что в хмурый день могло дать тебе надежду и свет. Его глаза были голубыми, как небо в ясный день, лицо круглое и мягкое. Он всегда улыбается и машет своей рукой, видя меня издалека. Я обожал дни, когда мои родители не успевали меня забрать со школы, и я шёл домой с дед Сашей и Катенькой. Вместе мы всегда хохотали и ели конфеты, а иногда он предлагал обойти и пойти на крутую площадку с самыми классными качелями, где мы могли веселиться до вечера. И никто никогда за нас не переживал, ведь мы с дед Сашей. И вот этот жизнерадостный, добрый дед Саша — умер. И я завтра не иду на его похороны, потому что я взрослый и у меня есть обязанности, работа и потому что все это веселое было давно, сейчас есть лишь реальность. Глава 6 И в этой реальности я просыпаюсь и собираюсь на свою работу. Нет я не из тех, кто будет жаловаться на то, что его работа — ад, и что я бедный и несчастный. Нет, работа нелегкая, но я вроде справляюсь и даже иногда получаю премии. Мечтал ли я о такой работе? Нет, кто вообще мечтает о работе, все мечтают только о том, чтобы не работать и при этом зарабатывать. И я не исключение, но я принимаю правила игры и поэтому не бунтую, а смиренно принимаю её правила. Я отучился на юриста и теперь работаю в небольшой юридической конторе, где, кстати, и познакомился со своей женой, с Настей. Она пришла к нам в фирму спустя год после меня, я её стажировал и рассказывал о нашей «чудесной» компании. Спустя пару недель работы, она позвала меня на кофе, где мы весело обсуждали наших коллег и сравнивали свои юридические факультеты. Она была веселой, открытой и доброй, и я даже поначалу и не понял, что нравлюсь ей. Пока однажды после очередного нашего совместного обеда, она не взяла меня за руку. Я не испытывал каких-то сильных чувств к Насте, но с ней мне было очень хорошо. И не стал сопротивляться этой игре в невинный флирт, который, если честно, мне тоже нравился. Шло время и наши отношения становились все более серьезными, я даже не успел заметить, как невинное держание за руку превратилось в занятия любовью. А спустя ещё полгода, она сказала, что забеременела, тогда уже стало понятно, что пора делать серьезные шаги. Я поступил, как и должен был, сделал ей предложение, и мы сыграли скромную, но достаточно веселую свадьбу. Я заметил, как всё стало ухудшаться, когда Лёше, моему сыну, исполнилось 3 года. Как моя жена, из веселой амбициозной девушки превратилась в кроткую спокойную маму. Она больше не улыбалась так беспечно и беззаботно, теперь она лишь была тенью той Насти, которая носилась по дому, выполняя все домашние обязанности и играя идеальную жену. Не знаю, кто виноват в том, что она так изменилась, время или я? Может это я перестал быть в её глазах тем умным парнем с работы, с которым было так весело обсуждать коллег и клиентов, и поэтому она лишь подстроилась под мою тень. Или же рождение и уход за младенцем стали для неё слишком тяжёлым испытанием, которое сделало Настю такой. Думаю, нам теперь никогда не узнать, кто первый стал тенью самого себя в прошлом. А может так и должно было случиться, может это случается со всеми хорошими семьями однажды. И только лишь дети могут вдохнуть в нас жизнь, в наши тени, и оживить тех, давно забытых «нас». Я надеваю пальто, целую свою жену и сына, как хороший отец, и выхожу из квартиры. На улице дождь, проклятье, ну что за погода сегодня. Добираюсь до работы, отряхиваю свой портфель от мокрых капель, сажусь за стол и понимаю, что чертовски хочу отсюда сбежать. Куда? Не знаю, но что-то отчаянно, внутри меня, просит уйти, убежать, но я подавляю это желание, это лишь легкая паника, не более. Я включаю компьютер, достаю бумаги. Наступает время обеда, я иду в столовую, открываю приготовленный Настей контейнер, и понимаю, что не смогу проглотить не один кусок. Мои глаза смотрят на настенные часы. Время 13:10. «Я всё ещё могу успеть» — эта мысль мелькнула у меня в голове на секунду и вот она уже крутиться в моей голове, как заезженная надоедливая пластинка. Захожу к директору и говорю, что приболел и хочу отпроситься, тот с небольшим удивлением меня отпускает. И вот я уже, сломя голову, бегу под проливным дождём. «Надеюсь — успею». Я подбегаю и вижу гроб и кучу людей вокруг с зонтиками. Я отряхиваю одежду и подхожу к толпе, нахожу свою жену и ныряю под её зонт. — О, ты пришёл? — произносит она, осматривая мой промокший костюм. — Да, там на работе раньше отпустили, вот решил заглянуть. — Поняла — она кротко улыбается краешком губ, она и вправду поняла. Но я уже в толпе ищу знакомые глаза, эти зелёные изумруды, горящие ярким пламенем, и нахожу. Только вот пламени в них больше нет, только слёзы, она стоит со своей матерью и дочерью, крепко держа обеих за руки. Я вижу, как она пытается быть сильной и как проигрывает. Но эти ладони в её руках питают силой, вот ради кого она должна быть сильной. Это уже не первые похороны, и она смогла выстоять там, должна и здесь. Поэтому она лишь выпускает руку дочери, протирает слезы и приобнимает дочь одной рукой. И я читаю по её губам: «Не плачь, солнышко, всё будет хорошо, дедушка в лучшем месте». От этих слов её мама громко всхлипывает и подходит к гробу, кладя цветы, и что-то шепчет. Какую-то их общую фразу, которую поймут только они вдвоем, а потом возвращается к дочери, уткнувшись в её грудь. Церемония проходит под звуки церковных речей и громкие рыдания. Вот подходит и моя очередь проститься, моя жена с сыном возложили цветы, а я, решив задержаться на секунду, достаю новую пачку сигарет и кладу её. «Тебе они там понадобятся, друг» — к горлу подкатываются слёзы, и я поспешно отхожу. И на обратном пути вижу, как Катя издает странный смешок, всего на секунду, но я его замечаю, она поднимает на меня глаза и приветственно кивает. Я улыбаюсь в ответ. Глава 7 После похорон, мы вернулись домой, мокрая одежда и сильный ветер на улице дали о себе знать, и я сразу направился в ванную. Погрузившись в теплую воду с головой, я мог думать только об одном, о улыбке Кати. Когда-то только этот смех и давал мне смысл жить, особенно, в школьные времена. Я рос обычным ребенком, достаточно активным и весёлым мальчуганом, который не пропускал не одних «дворовых жмурок» и игр в «стеклышки». Да, никогда не был я лидером компании или самым крутым, но я к этому и не стремился, мне всегда нравился этот дух единства и веселья, который читался на каждом участнике этого мероприятия. Я смотрел на все лица, излучавшие неподдельный огромный спектр эмоций и выражавшие свою силу чувств в движениях, и получал разливающиеся тепло в своем теле. Все стало меняться в классе пятом или шестом, уже точнее и не вспомню, из детских веселых невинных игр мы выросли и захотели чего-то более экстремального, чего-то более оригинального и запретного. Раз в неделю, а точнее в пятницу, в одно и тоже время мы встречались в «нашем месте», заранее подготовленные. Каждый должен был придумать то, чем мы займемся сегодня — «домашку», потом мы обсуждали и оценивали эти «домашки» и выбирали одну и ту, чью мы выбрали становился главным и руководил всеми. И в начале все было достаточно невинно, пираты и монстры, догонялки и фишки, но как-то раз, даже не вспомню почему, выиграло предложение Игоря, соседского мальчика, жившего этажом выше. Он только недавно переехал со своей семьей к нам, и моя мама заставила меня познакомить его с моими друзьями, что я неохотно и сделал. Но Игорь достаточно быстро им понравился, он чем-то был похож на меня, умел шутить и прикалываться, но при этом не был какой-то выскочкой и умел за себя постоять. И вот спустя пару недель после вливания в наше «тайное общество» Игорь озвучил свое предложение: Я предлагаю вам стать вместе со мной исследователями и провести супер пупер опыт. Недавно я смотрел телек с отцом и там дяденька рассказывал, что если разрезать дождевого червя пополам, то из двух частей его получается два червя. Да такого не может быть?! Это точно неправда, он умрёт. А мне кажется, что вполне такое может быть, я вот как-то видел дождевого червя и у него посередине тела был какой-то нарост, огромный такой, темнее чем тело. Может это он соединил с себя с чужим хвостом? Споры шли оживлённые, каждый считал, что знает истину, и в итоге было решено проверить на практике слова каждого. Каждый из нас принёс своего червя, и мы по очереди проверяли теорию каждого, но даже после мы создали новые и нашли новых червей. И эта странный опыт-игра так увлек нас, что мы не заметили, как начало темнеть. Не получив никакой разгадки, мы дружно договорились продолжить все в следующий раз и разошлись. Сейчас я понимаю, как странно это могло выглядеть со стороны, десяток ребятни режут червей на камнях и смотрят за трупами, это либо будущие учёные или маньяки. Но мы были лишь горсткой любопытных детей, познающие мир таким довольно странным способом. — Интересный сегодня день получился, да? — толкая меня в плечо, сказал Игорь. — Ну да, вроде всем было интересно. — я не разделял энтузиазма всех. Мне было все равно на этих червей, я смотрел на эти сосредоточенные лица и скучал. — Вроде? Да я не видел Митяя таким разговорчивым не разу, его просто невозможно было остановить. И откуда он нашёл аж 20 червей? — Не знаю, пойдем уже быстрее домой, мы и так опоздали, мне влетит от мамы. — Да не переживай ты так, скажешь, что это я задержал, она не будет ругаться. Так я и сделал, и Игорь был прав, она не стала ругаться, ведь Игорь «хороший и умный мальчик, наверняка вы чем-то интересным занимались, его мама рассказывала, что от книг не может его оторвать никогда, даже сходить поесть». Не знаю, о каком она тогда Игоре говорила, я его с книгой видел только в школе и эта книга-учебник, как и у меня. И сам Игорь никогда мне про свою страсть читать не говорил, но может он так специально притворялся перед своей мамой. Я не стал долго об этом размышлять и лёг тогда спать, надеясь, что в следующую пятницу наше «тайное общество» займется чем- то более интересным, чем сегодня. Но это было лишь начало…