«Падший ангел», Александр Кабанель

      Том стоял над раковиной, вслушиваясь в удары капель воды о керамику. Этот звук, наравне с ударами клокочущего внутри сердца, давил на барабанные перепонки. Голова невыносимо гудела, будто в ней поселился рой пчёл. Его руки с силой сжали умывальник по бокам от крана, от чего и так белые костяшки на пальцах побелели ещё сильнее. Он протяжно выпустил воздух носом, после чего дыхание наконец начало приходить в норму.       Которую каплю Том уже насчитал?..       — Успокойся, — прошептал Риддл отражению, но столкнулся с собственными загнанными глазами.       Том потянулся к растрёпанным волосам в попытке пригладить — хотелось создать иллюзию чего-то нормального среди окружавшего его безумия, — но не смог этого сделать. Пальцы дрожали, и потому причёска пришла в больший беспорядок. В груди всё сдавило, а рёбра показались Тому невыносимо узкими. Хотелось их снять, как снимают жмущий в боках жилет. Риддл с трудом открыл кран. Холод обдал его руки, а затем и лицо. Пару раз он умывался чуть дольше, вдыхал, и вода попадала ему в лёгкие. Их жгло, и это отрезвляло. Том вновь посмотрел на своё отражение. А затем нерешительно на то, что было позади. Она лежала там, посреди разлитой кругом воды.       — Оно всё ещё дышит, Салазар… Ты чуешь эту вонь?..       Том дёрнулся. Он взглянул на толстый хвост, торчащий из входа в Тайную комнату, и всеми силами заставлял себя не поднимать взгляд туда, где на вершине колонн умывальников располагалась голова фамильяра. Его зловонное дыхание доносилось до Риддла уже давно, но обратил он своё внимание на это лишь сейчас.       — Я понимаю, — прошипел он в ответ, спазматично сглатывая. — Тебе пора. Я разберусь с этим.       —Твой страх, Салазар… Он сочится из тебя, заполоняя пространство, я слышу его так отчётливо в стоящей вокруг тишине… Он затуманивает твой разум… Ты задыхаешься… Ты боишься грязи, Салазар?.. — протягивало тяжёлое шипение. Казалось, слова даются василиску с трудом. — Боишься, что она испачкает тебя?.. Я могу забрать её… Вниз…       —Уйди… — надрывно выдохнул Том.       Он спрятал своё лицо в ладонях, задышал глубоко, долго. Нельзя. Если она исчезнет, комнату точно будут искать. Возможно, её даже найдут. Дамблдор следит, он многое знает, он поймёт. Риддл услышал, как гигантское тело зашевелилось и уползло вглубь. Он наконец обернулся, не чувствуя на себе света ярких жёлтых глаз. Живот у него скрутило, и к горлу подступил ком. Лихорадило, ужасно хотелось пить, но было такое ощущение, что если что-то попадёт в рот, то выйдет вместе с внутренними органами. Том несмело подобрался к лежащей без движения ученице.       — Миртл… — позвал он её охрипшим голосом, но девочка не откликнулась.       Василиск был прав: она жива. Том понял это, когда поднёс к её носу ладонь, и до той слабо дотронулось тепло чужого дыхания. Риддл знал её. Кто не знал Миртл, травимую на собственном факультете? Миртл, вечно прячущуюся по углам школы, чтобы выпустить копившуюся внутри обиду слезами. Казалось, что всё, случившееся с ней, — огромная несправедливость. Хотелось помочь, хотелось исправить то, что натворил. Но что с ним будет?.. Что она скажет преподавателям, когда очнётся? Тома выгонят из школы — это меньшее из ожидаемого. Его посадят в Азкабан? Лишат магии?.. Но это буквально всё, что у него было. А если она не очнётся?..       Том не был уверен, что хотел этого. Он спускался в Тайную комнату, потому что от василиска узнавал больше, чем от книг с родословными. Василиск называл его Салазаром, принимал своим хозяином, помешался на нём. Когда Том долго не приходил, он искал его. Таил обиду на Слизерина, надолго покинувшего своё дитя. А Том понимал, что фамильяр не узнавал в нём никого, кроме своего создателя. И много размышлял о том, что будет, если в следующий раз не узнает. Казалось, это замкнутый круг.       Ещё василиск делился с ним магией парселтанга, пусть и неосознанно. Древней, как Хогвартс и даже больше. Том её просто чувствовал — он всегда умел подмечать нужное. И Том впитывал эту магию. Он уже знал многое, гораздо больше, чем кто-либо из его однокурсников, знал то, что не знали преподаватели. Возникло понимание того, как завладеть вниманием волшебников с громкими фамилиями, как собрать их вокруг себя, заставить слушать, идти за ним к чему-то грандиозному, поразительному, тому, что всколыхнёт мир — магический и людской. Том был готов совершать великие вещи. Впереди его ждало поразительно успешное, волнующее будущее. И это будущее было под угрозой из-за одной ошибки. Собственная неосторожность, слишком спешные действия… Хотелось узнать у фамильяра о том, что обнаружилось в Запретной секции. Том привык — глубокой ночью никого не бывает, после патрулирования школы никто не увидит, куда он ушёл. Можно не опасаться. И василиск, который слишком тосковал по хозяину, не посещавшему его более недели. Чуявший, скользящий навстречу.       И вот результат. Это ведь было случайностью. Тогда почему он чувствует, что сам повинен во всём?.. Потому что все подумают на него? Никто ведь не станет разбираться. Так было всегда.       — Мне нельзя тебя оставлять, Миртл, — прошептал ей Том, касаясь ледяными пальцами своих щёк. — Мне нельзя…       Риддл оглянулся на сумку, брошенную рядом с одной из кабинок — она соскользнула с его плеча, когда он рванул к упавшей замертво девочке. На четвереньках, будто в бреду, Том добрался до неё, лихорадочно стал перебирать страницы выуженной книги. Он знал, что ему нужно делать. В голове образы возникали сами, сменяя один быстрее другого: страница с загнутым уголком, стёртые строки, предупреждения мелким почерком. Риддл знал всё это наизусть, перечитывая из раза в раз, отгоняя собственные больные мысли. Казалось, угроза была рядом всю жизнь. Магглы, избивавшие до невменяемого состояния в приюте, война и бомбёжки Лондона, давление со стороны аристократии на собственном факультете. Где он поставил себя в глазах окружающих, где долгим и упорным трудом добивался признания. Не только среди преподавателей, но и учеников. Том не хуже других. И этот мир — его место.       — Мы не можем по-другому, Миртл. Я не могу потерять всё, не могу, Миртл… — Том затравленным взглядом блуждал по пометкам, оставленным до него. Для него.       Дыхание спёрло, когда он нашёл то, что искал.       «Крестраж», — гласил заголовок.       Лучшее из решений. Даже если они всё узнают, даже если упрячут его в Азкабан, даже если решат казнить — они не убьют его. Он вернётся.       — Об этом никто никогда не узнает. Это будет нашей тайной, Миртл, твоей и моей. И ты никому ничего не скажешь, я буду в этом уверен. Я сделаю так, что не скажешь.       Том приблизился к ней, посмотрел на её каменное лицо и дорожки от слёз, до сих пор не высохших. Слышала ли она его? Чувствовала ли тот страх, который они делили здесь, в преддверии Тайной комнаты, на двоих? Искривлённый пережитым ужасом рот, мокрые волосы, скошенные очки. Том не заметил, как зрение его затуманилось, а дыхание стало более прерывистым, чем раньше. Ему показалось, что стоит он на краю пропасти, в которую делает осознанный шаг. Что гонят его туда страхи, а удерживает — слабое дыхание заплаканной девочки.       — Я не могу по-другому, Миртл. Об этом никто не узнает, я клянусь, — шептал он, сжимая в руках одну из немногих личных вещей. Ту, которую всегда держал подле себя. Дорогую, материально и духовно. Изысканную, символичную. Свой дневник.              Когда Том был маленьким, его каждое воскресенье, вместе с другими детьми, водили в церковь, расположенную недалеко от приюта. Слушая проповеди о грехопадении ангелов, он неосознанно представлял себе боль, переживаемую ими. Каково было потерять себя? Отречься от прошлого, являясь при этом повинными в своей участи. Знать, что уже ничего не вернуть? Падать с Небес, пока признак твоей святости сгорает дотла? Сейчас же та боль казалась ему смехотворной. Тома жгло изнутри. Эта боль была такой, какую описывают при коллапсе деятели медицины; была такой, какую должны испытывать те, кто сотворил ужасные вещи, кто заслужил наказание за ужасные вещи. Тома трясло, он был весь в поту. Разум раскалывался, а нечто в груди неистово металось по телу, ломило мышцы, наживую перетирало кости в порошок. Или это всё лишь иллюзия?.. Тогда то, что кто-то находится в помещении вместе с ним — тоже? Голубые глаза, такие пронзительные и печальные, смотрели будто в саму его душу. Туда, где, казалось, сейчас ничего не было. Исчезло.       Как давно за ним наблюдали? Почему не помогли, когда он нуждался в помощи? А возможно ли ему помочь?..       — Не мог иначе, не мог, не мог… — цедил Том сквозь зубы, сдерживая крик. Слёзы застилали глаза, но не было сил думать, чем они вызваны на самом деле.       Чужой взгляд исчез, а затем всё поглотила тьма.              Он очнулся у себя в комнате. И маг бы подумал, что пережитое им оказалось мороком, ужасно гадким, если бы не пустота в груди. Он будто лишился себя, но вместе с тем возникла безумная эйфория. Ощущение собственной силы, неуязвимости, защищённости…       Соседние кровати пустовали. Маг оделся и вышел в гостиную, которую заполонили ученики, мелкими группами заняв места по периметру всего помещения. В воздухе витало напряжение, и могло показаться, что в комнате царит молчание. А потом до него донёсся волнительный шёпот, обсуждающий произошедшее ночью. Оказалось, этот шёпот шёл отовсюду. Неожиданно на плечо опустилась чужая рука. К нему подошёл Абраксас, глядящий со страхом, переживанием и потаённым восхищением. Маг столкнулся взглядами с ещё парой человек, входящих в его небольшой круг приближённых, тех, с кем он делил свои планы и намерения. Все они чувствовали, что назревает нечто серьёзное, что в руках у них начинает сосредотачиваться власть, подкрепляемая не только фамилиями, что впереди их ждёт что-то, что до них не делал никто.       Том Риддл в последний раз подумал о Миртл. О её каменном лице и пустых глазах. О тёплом дыхании застывшего тела. Об украденной жизни. Но почему она больше не казалась ему важной? И почему внутри от этих воспоминаний будто что-то оборвалось? Что-то, что уже никогда не вернётся.