Очередное утро началось с вопроса: «Что же я сделал не так?». Завязывая зелено-серый галстук, он прокручивал у себя в голове каждое движение с того самого рокового дня и все не мог понять, какая ошибка привела к таким последствиям. Но вот он здесь, в октябре 1975 года. А должен был попасть в 1981 год. Ему нужно было убедиться, что…
— Привет! — рыжие волосы полоснули его лицо, но он не скривился. Лишь слегка усмехнулся.
— И тебе привет, малышка Лили, — он знал, что сейчас будет…
— Я не малышка, хватит меня так называть! Факт того, что ты старше меня всего на месяц, не обременяет меня этим «званием», — она показала в воздухе кавычки. От ее слов на его губах всегда играла загадочная улыбка. Потому что он был старше ее не на один месяц, а на 39 лет. Но Эванс не нужно было знать об этом по всем законам времени.
— Я могу попросить тебя о помощи?
— Что на этот раз? Слизнорт опять позвал тебя на вечеринку, а ты хочешь свалить? — от его сарказмов Лили немного посмеивалась, не воспринимая это всерьез. Она привыкла к сарказму Тома.
— Мне нужно украсить гостиную к Хэллоуину, но Джеймс и его друзья, — лицо Рэддла скривилась в гримасе презрения, — не смогут помочь по уважительной причине.
Слизеринец усмехнулся. Как бы Поттер не мотылял своим хвостом при виде Эванс, он всегда побежит за своей стаей таких же собачонок. Это было слишком очевидно, вот только рыжеволосая этого не замечала.
— А как же твой любимый Северус? — в словах Тома плескался яд. Этот слизеринец был не такой тупой, как гриффиндорский квартет, но он раздражал его своей закрытостью и слабостью. А слабых волшебников Том не любил.
— Ты же знаешь, он ненавидит мой факультет…
«Как будто я его обожаю», — хотел сказать Рэддл, но деликатно промолчал. Ему совершенно не хотелось обижать малышку Лили.
— И?
— И больше мне не у кого просить помощи…
«Или ты не хочешь», — Рэддл прекрасно видел и слышал ложь, но он не стал ругать за это Эванс, слишком уж было ее жаль. Девчонка настолько привязалась к мужскому обществу, что просто не могла вытерпеть своих однокурсниц, которые только и делали, что завидовали рыжеволосой. Это выглядело жалко. В гостиной Гриффиндора обитало больше змей, чем в его родных подземельях. Весьма иронично.
— Так уж и быть, помогу, — как бы Том высокомерно себя не вел, он в любой момент пришел бы на помощь девушке.
«Стал как эти ручные псы… ужас», — он не понимал, в какой момент это произошло. В какой момент обычная гриффиндорка смогла заменить все его потребности. Она была умна, смешна, хитра и храбра. Как она попала на Гриффиндор? Он не понимал. Как и не понимал того, почему его тянет к ней. Это ведь невозможно…
***
Ровно в десять часов вечера слизеринец стоял у портрета полной дамы в ожидании Лили. Женщина с удивлением смотрела на студента, но ничего не говорила. Даже если бы она начала говорить что-то в его сторону, Тому было бы наплевать. Он привык. Он научился защищаться.
Через пару минут портрет приоткрылся и из-за него выглянула рыжая макушка.
— Ты пришел! Я очень рада, проходи, — девушка пошире открыла дверь, впуская друга в свою гостиную. Первый шаг был неуверенным. Идти в гостиную факультета, с которым враждуешь, как только попал в Хогвартс? Уму непостижимо, но реальность считает обратное.
Как только дверь захлопнулась, по рубашке Тома прошелся теплый ветер. Было непривычно после холодного сквозняка подземелий. Но это ведь ненадолго, можно и потерпеть.
Ради Лили можно потерпеть.
— Я подготовила макеты для некоторых украшений, их нужно будет обводить и вырезать, а потом развесить.
— Почему бы это не сделать магией? — на его вопрос Эванс рассмеялась.
— Не всегда то, что сделано магией, передаст твои любовь и старание, Том. Нужно что-то и руками делать, — девушка отвернулась, чтобы взять свои заготовки. Она не увидела, как на лице парня отразилась гримаса боли и отвращения. Он ненавидел свою мать за то, что лишила его способности на теплые чувства. Это происходило в очень редкие моменты, когда стальная броня немного трескалась, он позволял себе мечтать о способности ощущать тепло внутри себя, когда смотришь на другого. Но каждый раз после таких мыслей он испытывал отвращение. Потому что любовь губит весь прогресс. Ему так казалось.
Но почему-то Том забывал о своих рассуждениях и умозаключениях, когда находился рядом с Лили, когда слышал ее голос, когда видел ее улыбку, когда мимолетно мог касаться ее.
— Эй, ты чего завис? Я тут тебе истории из своего детства рассказываю, а ты смотришь на ковер, — Рэддл вышел из оцепенения и каким-то странным взглядом посмотрел на Эванс. Это ее напрягло.
— Всё… всё хорошо?
— Да-да, — он немного мотнул головой и его взгляд снова стал прежним, ясным, — не переживай, просто задумался. Так о чем ты там рассказывала?
— В детстве я просто обожала вырезать тыквы. Мама всегда покупала около трех-четырех тыкв, а моя сестра — Петунья — любила вырезать различных скелетов, летучих мышей и подобных существ в гирлянды. Наша комната всегда была самая жу-у-уткая во всем доме. А когда наступал сам Хэллоуин, то мы делали побольше попкорна и садились всей семьей смотреть ужастики по телевизору…
«По телевизору?..» — это слово было знакомо Тому, но он не помнил откуда.
— А что… что такое телевизор?
— Ах, да, чистокровные волшебники ведь не знают. Это такая коробочка, где показывают очень долгие колдографии, — Лили уже привыкла объяснять значение маггловских слов на волшебный манер, ей это было не сложно.
— А ты не…
— Ох, нет, — девушка улыбнулась, — я магглорожденная. Вот был переполох, когда мне пришло письмо из Хогвартса. Я тогда…
Рэддл больше не слышал ее. «Я магглорожденная» набатом стучало по вискам. Одна из немногих волшебниц, которая импонировала ему, оказалась той, кого он презирал больше всего. Ненавидел, хотел уничтожить всеми силами… Лили Эванс была той, кого он должен был ненавидеть. Но он не мог. Она была не хуже него в магии, в знаниях, в общении и манерах. Эта девушка ничуть не отличалась от него, лишь кровь. Кровь… а влияла ли она как-то на сущность мага в этом мире? Ее пример показывал тому, что нет. Но он просто не мог в это поверить. Столько лет слизеринец прожил с лютой ненавистью к таким волшебникам, убеждая себя, что они недостойны быть носителями магии внутри себя. Но вот он смотрит на Лили и считает, что ей магия очень идет. Что она прирожденная ведьма. Как же так?
— Я всё вырезала, теперь можно вешать, — Эванс вручила Тому одну из гирлянд и начала развешивать свою. Он еще пару секунд посидел, обрабатывая новую информацию, а затем встал и начал делать то же, что и гриффиндорка.
— Я знаю заклинание, чтобы оживить их, сегодня полдня в библиотеке искала. Будет выглядеть очень атмосферно. Показать?
— Попробуй, — парень стоял спиной к девушке, чтобы та не видела его мрачного лица. Ему все еще было сложно осознать тот факт, что магглорожденная волшебница ничем не отличалась от него.
— Ой! Я еще одну такую забавную историю вспомнила. Как-то раз я решила помочь Петунье с гирляндами, но она у меня вышла рваная, потому что я забыла сделать один изгиб, Петунья так надо мной смеялась. Сначала мне было так обидно, а потом… Смотри, получилось!
Множество белых бумажных скелетиков вытанцовывали только им известные движения и смешно кружились. Это выглядело и правда волшебно.
Но Рэддла заинтересовали не они, а история гриффиндорки. Она пропустила один сгиб, и у нее получилось не так, как она хотела. Он начал прокручивать в воспоминаниях момент, когда наполнял маховик времени песчинками. Их должно было быть сорок, а он… раз он попал на шесть лет раньше, значит, шести песчинок не было! Вот что его ошибка!
Осознание накрыло с головой. Он мог вернуться в свое время, исправить свою ошибку и узнать… а хотел ли он теперь истребление магглорожденных волшебников? Ведь буквально десять минут назад Том сделал для себя открытие, что магглорожденные и полукровки ничем не отличаются.
— Черт, поранилась… — Рэддл резко повернулся и подошел к девушке. Она порезала палец бумагой. До смешного глупо, но это случилось. Слизеринец аккуратно взял руку с пораненным пальцем и придвинул к себе. Кровь была точно такой же, как и у него. Никаких различий.
— Вулнера санентур, — тихо произнес Том, и ранка перестала щипать и затянулась. Лили просияла от счастья. Ей было очень приятно, что парень смог помочь и избавить от этого неприятного ощущения.
— Спасибо, — девушка мягко улыбнулась, а затем обняла. Это было непривычно для Тома. Никто и никогда не обнимал его.
Тепло. Он почувствовал тепло от девушки, от ее тела. Парень не знал, куда же деть свои руки, поэтому просто стоял и наслаждался этим новым чувством полноты в груди. Но это было не все. Перед тем, как отстраниться от слизеринца, Эванс оставила легкий поцелуй на щеке. Его тело пробило током, а затем начало полыхать. За сегодняшний вечер все его взгляды и планы на жизнь пошатнулись, как карточный домик из-за легкого дуновения ветра, имя которого Лили Эванс, но Том еще не до конца осознал это. Слишком трудно отказаться от убеждений, которые он лелеял годами. Он не знал, как так получилось.
Когда Лили отстранилась от него и одарила мягкой улыбкой, Том понял, что ничего не хочет. Не хочет смотреть на себя из восемьдесят первого года, не хочет знать, что будет с его идеями. Потому что теперь их нет. Голова была абсолютно пустой, ему нужно многое обдумать. Одна рыжеволосая гриффиндорка заставила усомниться Тома во всем, во что он верил.
— Лили, прости, мне нужно идти, — он отпустил руку девушки и уже хотел уйти, но…
Резко притянув ее к себе, парень впился в пухлые губы напротив. Это было мимолетно, быстро, но все также тепло. Когда их губы соприкоснулись, Рэддл впервые за всю свою жизнь искренне улыбнулся. Он не мог объяснить себе этот порыв, одна его часть готова была вывернуться наизнанку, а другая ощутила небывалую лёгкость и спокойствие. Том не знал, что с ним, он подумает об этом позже, не сейчас.
— Прощай, — он вложил ей в руку кольцо с большим черным камнем, который переливался фиолетовыми оттенками от света камина и выбежал из гостиной, не услышав, что сказала девушка.
***
— Я все еще не понимаю, почему ты носишь это кольцо, у тебя ведь столько изысканных украшений, — тихо сказал Джеймс, целуя руки Лили. Девушка посмотрела на черный камень и снова увидела перед глазами
его.
Эванс Поттер никогда не сможет забыть свою самую загадочную и скрытную первую любовь детства, которая бесследно исчезла в ночь тридцать первого октября тысяча девятьсот семьдесят пятого года.