***
– Слава Императору, сотрясающему золотые шпили! – Кьёка поплотнее запахнулась в самодельный плащ из брезента и втянула голову в плечи. Она ненавидела себя в такие моменты. Общаться с трущобниками было намного проще, но даже тогда девушка чувствовала себя, словно крыса в паучьем логове: сложно не думать о том, что от насильственной и, скорее всего, мучительной смерти тебя отделяет лишь пара-тройка мотков ветхой марли. А контролировать при этом мимику, голос, дыхание... Стараясь казаться как можно меньше, Кьёка чуть согнула колени. Каминари тут же навалился ладонью ей на лопатки. «О, Трон... Он едва держится!» – промелькнула в голове у девушки лихорадочная, выдавливающая весь кислород мысль. Кьёка поймала глоточек воздуха рассохшимися губами. А затем подняла глаза на привратника, преграждавшего путь. – Пошли прочь, грешное отребье, – бодро отреагировал лохматый бородач с эвисцератором. Чудовищных размеров оружие покоилось у него на плече: зубцы, поблескивающие в свете факелов, черно-желтый, облупившийся корпус... Ящик из-под боеприпасов заместо гарды. Девушке вспомнилась циркулярная пила жуткой Твари, и сердце тут же сжалось в груди, ноги подогнулись. Один щелчок тумблера – и мотор оживет. В том, что вслед за этим вскоре последует скрежет зубцов по кости, Кьёка не сомневалась. – Мы всего лишь хотим попасть в город!.. – Слова приходилось выталкивать, борясь с дыханием; язык лип к небу и едва слушался. – «Хотите», значит? – усмехнулся сквозь нечесаные усы привратник. Его глаза вдруг остекленели: – «И сожигает праведный все желания свои, окромя жажды прославлять Императора»! Этот град принадлежит Сыновьям! – прорычал он. – Ежели вы здесь не затем, чтобы преклонить колени... – Нас преследовали чудовища, милорд! – Кьёка дернула Каминари за руку, подсказывая согнуться вслед за ней в раболепной позе. Даже сквозь бинты девушка разобрала, как тот скрежетнул зубами: рана, рана на боку, должно быть, уже вся истекла кровью! Кьёка покрепче прижала локтем норовившие распахнуться полы. И выдохнула: – Мы просим убежища, во имя Трона милосердного... Мужчина упругим движением поднял с плеча эвисцератор. Оружие описало в воздухе широкую-широкую дугу и с шорохом врезалось в пепел. – Вот здесь, – изрек привратник, прочерчивая борозду, – Трон чтут по-правдашнему. Забудьте, что вы когда-либо слышали о милосердии! – Взгляд из-под кустистых бровей скользнул по Кьёке и вперился в юношу. – Сопляк! Почему прячешься за спиною у девки? И позволяешь этой контуженной говорить за тебя? К ужасу девушки, Каминари шагнул в сторону – а затем, все еще опираясь на ее плечо – выступил вперед. – О-о-он дал обет молчания в честь н-нашего спасения из лап ксеносов! – выпалила Кьёка прежде, чем парень успел открыть рот. Ее коленки превратились в желе, голос трепетал: – Лишь только поэтому!.. Привратник хмыкнул. – Ксеносов, говорите? Фундамент святой Терции и вправду подточен... – пробормотал он словно самому себе. И сощурился: – Это так, щенок? Вы с ней сразили парочку отродий? Каминари сделал еще один шаг, и Кьёка подалась за ним, чтобы юноше было, на что опереться. «Со стороны, наверное, действительно выгляжу липучей, трусливой «девкой»! – Мысль пронеслась в перерывах между ударами сердца. – Это весьма кстати... Но...» Ее щеки пребольно вспыхнули. Каминари между тем ступил на линию, оставленную эвисцератором. Ноздри у юноши раздувались. Он смотрел прямо на привратника. Незаметно подставив руку, Кьёка покосилась на мужчину, оттопырившего нижнюю губу: в отсветах догорающего прометия сверкал ряд неровных, хищных резцов. Затем осторожно заглянула в лицо Каминари. «Гораздо более опасные, безжалостные и серьезные люди называли тебя щенком...» – Ей вспомнился голос космодесантника. Его отрывистые приказы. Сейчас же тишину разрывал лишь рокот пламени в закопченных жаровнях да отдаленный, заунывный хорал. Молчание затягивалось. А затем привратник коротко улыбнулся уголком рта: – Вот это взгляд правоверного! Когда заканчивается твой обет? Каминари втянул носом воздух... Кьёка отчаяннейше стиснула его за запястье и пискнула: – Завтра! На третьи сутки! – Хм... Да будет так. – Привратник не сдвинулся с места, лишь перехватил эвисцератор за почти метровую рукоять. Оперся на него и кивнул в сторону ворот: – Проходите, и да сокроют вас наши стены. Но здесь не краешек Золотого Трона! В начале следующего цикла вы явитесь к отцу Максимусу... Он скажет, что с вами делать. Каминари взял девушку за руку. Его ладонь была такой влажной. Сделав коротенький, нетвердый шажок вперед, Кьёка тоже наступила на черту. Ее не трясло лишь только потому, что юноша был рядом... Тайком поддерживая друг друга, они вместе прошли под высокую стрельчатую арку. – Добро пожаловать в Пепельный Заструг, – бросил им вслед привратник.***
Витражные ворота распахнулись перед Элой и Кэми совершенно беззвучно. – Польщены вашем присутствием! – На лицах дворецких в бархатно-зеленых ливреях сияли идеальные, ненавязчивые улыбки. Девушки порхнули в открывающийся проход. Элой О'Роуз, держась на шаг позади подруги, легонько склонила голову в знак приветствия и вежливо улыбнулась служащим. А Кэми уже кружилась, раскинув руки, под хрустальными сводами павильона: – Момо, смотри, смотри, какие метелки! Я сегодня же попрошу у папы такие же! Вдоль стен оранжереи действительно высились пальмы в огромных кадках. Элой незаметно ослабила шейный платок: воздух был жарким. По нему плыли ароматы кокоса, столь любимого Камилией миндаля. Среди глиняных узоров меж растениями вились ручейки, прибивая к бережкам лепестковую пенку. Вокс-передатчики, искусно замаскированные под гроздья золотых плодов, лили в зал приятную, простую мелодию: немного повторяющийся, на слух Элой О'Роуз, ритм вызывал какие-то добродушно-механические, барочные ассоциации, но его смягчал кадскадный хорал – мужские и женские голоса жизнерадостно выводили что-то очень правоверное. – Ой! Вы, должно быть, и будете милорд инквизитор? – Кэми уже оправляла пушисто-белый палантин перед каким-то молодым человеком. Прикрыв на мгновение глаза, Элой О'Роуз бросилась на помощь несчастному: – ...Сказала бы моя благородная патронесса Камилия... – Я вас сразу узнала! – ...Если бы мы решили закрутить-закружить вас, ваше высокородие, приглашая на коротенький раунд в мегато! – Девушка сама не знала, что за чушь выдумывает. Однако, если продолжать улыбаться и чередовать бред с упоминаниями настоящих моднючих свистоплясок и лестью... Сердце Элой колотилось где-то в горле, пока она, отчаянно розовея, тараторила: – Однако, вы, мне кажется, предпочли бы обыграть нас в территур! У вас осанка и лоб профессионала... – Хм, хм! – Баронет поправил расшитый золотом жабо. – Эта несложная забава и правда лучшее, что случилось с Терцией – разумеется, до момента вашего появления здесь, миледи... Волею Императора, я действительно довольно искушен в территуре. – Ах, ах, замечательно! – Девушка попыталась скопировать истерично-восторженную интонацию Кэми. – Вы ведь тоже пришли послушать о Десятине? А если потом будут танцы, я уверена, моя благородная патронесса с удовольствием присоединилась бы к вам в триб-шаффле! – Раз существует красота, подобная вашей, о изящные дамы, остальное представляется более чем возможным! – Молодой человек вежливо склонил голову на бок. В его платиновых буклях, вьющихся изящной волной, переливались латунные серво-трубки. – Триб-шафлл – обязательно! – встряла Кэми, цокая ноготками по украшенным янтаринками завязкам, державшим палантин на ее плечах. – Это моя сестрица Момо... – Мы многим обязаны фамилии Пуденс. – Элой чуть опустила веки. Баронет приложил к груди белую перчатку: – Рафферти Одерико Фуксиний, к вашим услугам. – У-у! Будем счастливы, если вы присоединитесь к нам! Понимаете, мы здесь впервые... – Кэми уже водила пальцами по выпущенной из ее высокой прически пряди карамельно-блестящих волос. – Какое огорчение мне бы это ни принесло, – вздохнул Фуксиний, – я вынужден оставить подобную честь моему спутнику. – Молодой человек указал взглядом на мужчину, стоявшего, прислонившись локтем к одной из хрустальных стен. – Аматоре Мирто... За него я ручаюсь жизнью. Меня же, к несчастью, сейчас ждут некоторые обязанности. Позволите вас представить? Кэми поджала губы. Элой О'Роуз же почувствовала, как у нее отнимаются ноги. Вот уж кто, как ни Аматоре, был действительно похож на инквизитора, как девушке рисовало этот образ послушное воображение: высокий, в черном камзоле и плаще, отороченном смолисто сверкающим мехом; волосы цвета темного меда зачесаны и зафиксированы гелем, словно в стазисе. Тихий, разочарованный вздох Кэми был ей вполне понятен – подбородок мужчины украшала филигранно-ровная щетина, в глазах под изогнутыми бровями светился ум и расслабленный скепсис. Интересно, кем он приходился Фуксинию. Кем был на самом деле. «На патрона не очень похож... Да и какие могут быть патроны у одной из действительно знатных фамилий?» – Элой О'Роуз мысленно разделяла недавнее подругино «У-у!» – и тоже не горела желанием, чтобы компанию им составлял молодой мужчина. – Вы невероятно добры к нам, – улыбнулась она баронету, – но... – ...Сестрица такая зануда! – Кэми обняла Элой за плечи. – Перед лекцией хотела прочитать мне все таблички на кадках! – Она глянула в сторону «метелок». – Нам надо успеть! Фуксиний изящно поклонился им почти до пояса. Схватив подругу за запястье, Элой О'Роуз поспешила оттащить ее в сторону. – Ну разве не эклектично? – рассмеялась Кэми, как только они отошли на достаточное расстояние. – Мне показалось, что на одной из серво-трубок горит та самая «I». В любом случае, какой милый Раффи!.. Или Одди? Момо, как тебе больше нравится? – Не очень-то эклектично, – осторожно возразила Элой О'Роуз. – Я думаю, прямые вопросы лишь оттолкнут инквизитора... Пожалуйста, Кэми, давай лучше соблюдать атмосферу секретности! Кэми одернула палантин и глянула на подругу через плечо: – Ой, серьезно? – Девушка хлопнула ресницами. – Ты думаешь, он до сих пор нас слышит? Может, тогда Фукси? Все-таки более уважительно... Элой О'Роуз втянула носом воздух, зависая на мгновение подобно перегревшемуся инфопланшету. – Я... имела ввиду... то, с чего ты начала разговор, – наконец выдохнула она. – Быть может, н-немного рискованно говорить об инквизиции напрямую?.. Подруга залилась нежным хохотом: – Момо, правильная ты моя! Мы же верноподданные Императора – и амбивалентнейшая команда! Чего можно бояться?***
Теперь у них был лишь один выход: надеяться, что из города найдется неохраняемый, всеми забытый путь – какая-нибудь вентиляционная труба или лаз под стенами... Потому что, понимала Кьёка, без клейма Сыновей их никто из Заструга не выпустит – и то лишь если сочтут достойными! Насчет Каминари девушка в этом плане была спокойна. «Но если мы не отыщем хирургеона, до следующего цикла он может и не дотянуть!» – Штекеры под бинтами инстинктивно дернулись, порываясь прижаться к груди парня. Звука двойного пульса Кьёке сейчас так не хватало для успокоения... А волноваться было о чем – даже без евших душу мыслей о кровоточащей ране! Ступив под свод ворот, подростки оказались почти в полном мраке. Сквозь стену вел длинный, узкий тоннель. Пепел под ногами истончился, и ботинки захрустели по металлу плит, отполированных поколениями ходоков. В альковах по обе стороны блестели настороженные, а то и полные ненависти взгляды. Глупо было предполагать, что привратник сторожил проход в одиночестве, но Кьёка и не обманывалась. Лишь чувствовала, как спину, затылок буравят прищуренные глаза крупных, застывших, будто пружины, мужчин. В темноте мерцали алые огоньки рад-детекторов, присобаченных к шахтерским нагрудникам. Нетерпеливо поскрипывали сапоги, пальцы в перчатках барабанили по рукояткам цепных мечей. Девушка строго-настрого запретила себе ускорять шаг. Каминари опирался ей на спину все тяжелее. Столкновение с привратником должно было лишить парня последних сил... Стрельчатый свод наконец-то раздался в стороны, но светлее почти не стало. Приподняв голову, Кьёка едва сдержала трусливый вздох: за стенами Пепельного Заструга раскинулся наводящий тошноту лабиринт из индустриальных конструкций. Решетчатые переходы на трех разных уровнях, змеиные изгибы воздухо- и водоводов, клепаные цистерны и башни, сложенные из контейнеров... Бесконечные, тесные улочки. Когда-то, много веков назад, все это могло быть мелкой промзоной, но мануфакторумы давным-давно перенесли на верхние ярусы. Теперь Каминари и Кьёка шли через муравейник, оборудованный по воле ужаса – перед темнотой, неизвестностью и самым опасным чудовищем – другими людьми. То тут, то там попадались пулеметные гнезда, увитые колючей проволокой и обтыканные светильниками из арматурин. Ржавые космы с зазубринами свисали и с перил галерей. Чернильные тени боксов, натянутые тут и там тросы, лебедки для подъема боеприпасов... Мостки. Любого, кто попробовал бы ворваться без разрешения, ждала спланированная с параноидальным энтузиазмом убойная клетка. Сыновья Экклезиархии явно предпочитали селиться поближе ко воротам – скорее всего, это действительно был единственный выход в межкупольное пространство. У Кьёки по спине пробежали мурашки. С галерей, упираясь цевьями в перила, на подростков смотрели вооруженные невообразимыми, самодельными лаз-митральезами бородачи в грубо спаянных, обшарпанных латах. Поверх брони свисали складками рваные балахоны. Девушка втянула носом несвежий, застоявшийся воздух. Нужно было как можно скорее скрыться, исчезнуть – долой с этих откровенно враждебных, стеклянных, фанатичных глаз! «Ведь то, что нас пропустили, для них ничего не значит...» – Кьёка закусила губу, приказывая себе поменьше пялиться по сторонам. Их с Каминари могли в любой момент схватить, заковать – или смести ураганным огнем, стоило лишь оказавшемуся рядом отцу-исповеднику отдать короткий приказ. Но Кьёка видела: должны, должны были здесь жить и относительно нормальные люди. Следы фанатизма, так знакомые любому, кто сумел выжить в подулье, лежали на местных зданиях широкими, постепенно редчающими мазками. Алые реки религиозных знамен, изъеденные пятнами мазута, отмечали собственность секты – миновав первые заграждения и огневые точки, ряды бараков и церкви-ангары, подростки оказались на тесной площади... И тогда даже Каминари легонько выдохнул (девушка все слышала!) Позади остались облупившиеся золотые черепа на фоне засохшей крови – на дальней же стороне, за бочками из-под химикатов, виднелись привычные Кьёке трущобы. Пусть более приглушенно-сдержанные ввиду неприятного соседства, там все же мерцали огни фонарей... Среди домов, увитых стяжками из погрузочных цепей и ветшающих под весом огромных, старых, невообразимо грязных аквил, сновали обыкновенные ульеры. Да, тут и там над крышами громоздились задрапированные бордовым цистерны – но это был спор, архитектурный спор, застывший в рокрите и стали! У трущобников хватало, чем возразить, пусть даже вполголоса: девушка походя заметила типичные для подобных мест указатели. Буквальных вывесок такие города почти никогда не знали – ими пользовались разве что самые бандитские заведения в качестве игры мускулами. Чаще всего сориентироваться, куда идти, можно было по расположению, количеству и цвету огней. Сейчас Кьёке больше всего хотелось бы увидеть пучки зеленых химозных палок, которыми отмечали входы в медике-станции. Пока что их, к несчастью, не наблюдалось. А вот двухэтажный дом с наглухо запертыми ставнями, скорее всего, был продовольственной точкой. Простые, прямоугольные люмены в клетушках – это оружейный рынок. Тепло-желтый свет под аркой – водопойная дыра. При входах в последние чаще всего можно было также найти свечи: хрупкая ульерная мольба, чтобы источник не иссяк, ведь такое случалось... Пару раз девушка крала подобные подношения. Бывало настолько голодно, что от отчаяния приходилось грызть воск. – ...Не уплывай, слушай меня, пожалуйста! – Она рассказывала Каминари обо всем этом, легонечко встряхивая за плечо. Казалось, юношу сморила усталость: он гнул губы, борясь с зевотой; его ресницы дрожали, веки опускались все ниже. Они свернули на одну из широких улиц, уводивших вглубь тихого по меркам подулья, скованного относительным порядком трущобного поселения. Под высоченными арками, облепленными домами-контейнерами, подобно грибам торчали стравливатели какой-то археотековой термосистемы. В их тени грудились толпы согбенных бродяг в хламидах. Свет аварийных ламп выхватывал лишь изможденные, желтушные лица. Жилища поверх жилищ. Опутанные трубами доменные печи, переоборудованные в убежища. Стрелы кранов и дороги из застывших конвейерных лент, ряд за рядом контейнеров. Подростки прошли по стихийному и очень угрюмому рынку, напоминавшему небольшой каньон. Втянув голову в плечи, Кьёка подтолкнула своего спутника, чтобы побыстрее миновать возвышавшуюся над дорогой молельню: из украшенной пластиковыми витражами ротонды-газгольдера доносился тот самый хорал, который они слышали еще на подходе к городу. Стоило заунывной, рокочущей мелодии смолкнуть, как ее тут же подхватила одна из ангарных церквей из укрепрайона – славословие Императору, сотрясателю золоченых шпилей, здесь не прекращалось. Но его перебивали и другие звуки, более тихие и разрозненные – скрежет цепей, использовавшихся в лифтах с ручным приводом, гул крупных вентиляционных машин. Плач детей и гулкий шелест, с которым команды сервиторов сметали пепел с наклонных крыш. Все-таки среди куч мусора, в паутине свисавших с верхних уровней проводов теплилась жизнь. Жизнь, которую Каминари, ее Каминари, рисковал не увидеть. – Не закрывай глаза, – дрожащим голосом попросила юношу Кьёка. Ее горло сдавило, губы пересохли. – Не опирайся на меня так, а то совсем... совсем ослабеешь... Держись! Похоже, пора было опять лебезить. Проявлять слабость. Втянув носом вонючий, сернистый воздух, девушка выпалила, не глядя в глаза прохожему: – Милорд, где здесь медике-станция? Мужчина в капюшоне, обтягивающем усохший, пергаментный череп, даже не посмотрел на нее. Стеклянный взгляд, выцветшие радужки. Он жил в каком-то своем мире. – Тут есть хирургеон? – попробовала Кьёка, когда на них с юношей кто-то натолкнулся. – Император хранит, – бесцветно отозвался татуированный, лысый бродяга, покрепче запахиваясь в мешковину. У девушки скрутило желудок. Вполне возможно, милосердие Императора действительно было всем, на что приходилось рассчитывать раненому в этом городе! Насчет фанатиков Кьёка могла сказать с почти полной уверенностью – единственное лекарство, которое они признавали, сводилось к бичеванию и суровой епитимье. Она снова открыла было рот, но немедленно осеклась: мимо по грязным плитам как раз двигался отряд Сыновей, возглавляемый одним из отцов-исповедников. Бумажные ленты, исписанные молитвами, развевались за его спиной подобно плащу, воротник тянуло к земле под весом восковых печатей. Старик вышагивал, демонстративно не обращая внимания на нескольких флагеллянтов, скорченными тенями цеплявшихся за его полы. Вокруг процессии курсировал серпочереп, увенчанный миниатюрной жаровней. Языки прометиевого огня взрывались искристыми протуберанцами. Кьёка непроизвольно отшатнулась, когда зловредное устройство, жужжа миниатюрным антигравом, сунулось прямо ей в лицо. Линзы, алые, словно угольки, обожгли девушку почти осмысленным взглядом. – Помните свои грехи. Помните свои грехи! – трещал помехами вокс-передатчик, зажатый в пожелтевших зубах. Бедняжка крепко зажмурилась от жара и до онемения стиснула губы, чтобы не заплакать от бессилия, ярости. Помнить – о чем?.. Что ей не повезло родиться уродиной, тварью, порочащей образ Императора?! Забыть о Его Ангеле с двумя сердцами?.. Каминари опирался на нее все сильнее, его вело в сторону. Дыхание становилось неровным. Если не хирургеон... Найдется ли в округе хотя бы станция обслуживания сервиторов? «Должна, должна быть!» – укусила себя за губу бедняжка. Куда-то же ходили накачиваться физраствором и менять батареи горгульи, чьи силуэты двигались на фоне крыш? Стоило рискнуть, пусть им и угрожал шанс присоединиться к сонму жутких огрызков! Кьёка едва не согнулась пополам от ледяного отчаяния. Выдохнула и не смогла более вдохнуть. Нужно было держаться! Нужно было бороться! Она представила, будто колосс, отдавший свою жизнь за нее с Каминари, сейчас у них за спиной – молчаливый, уверенный. И почти почувствовала его огромную ладонь на своем плече. Это было для нее единственным утешением. А потом хватка усилилась, становясь совершенно реальной. По коже под грязным брезентом забегали мурашки. Кьёка поймала сохнущими губами глоточек воздуха и попробовала обернуться. – Тс-с. Башкой не крутить, – раздалось прямо над ее забинтованным ухом. – Док, значит, нужен? Могу устроить... Даже книжечку твою верну в знак доверия!