Папенькин сыночек

— Евгения Валерьевна, — немолодая учительница вскочила с места, едва Мура успела переступить порог. — Евгения Валерьевна, я ума не приложу, как это могло произойти. Девушка злобно сверкнула глазами и сжала зубы с такой силой, что аж стало больно. — Где мой сын?! Учительница сжалась и с опаской кивнула на дверь за своей спиной. — Там. Ему сейчас гипс накладывают. Евге… — Потом! — махнула рукой Женя, — все потом! Пока она неслась в больницу через весь город, нарушая всевозможные правила дорожного движения и не обращая абсолютно никакого внимания на светофоры, мозг миллион раз успел нарисовать самые страшные картинки. Перед глазами все это время стоял бледный сын с травмами, явно не совместимыми с жизнью. — Миша… — Мамочка! Сердце, бившееся где-то в горле, ухнуло в пятки. Живой! Напуганный, заплаканный, но живой. Ноги вмиг стали ватными, и девушка тяжело опустилась на стоящий рядом стул. Накатила такая слабость, что Мура не была уверена, что сможет подняться вновь. Так и останется сидеть в кабинете, переводя взгляд с врача на сына и теребя ледяными пальцами подол юбки. — Что? Медик ободряюще улыбнулся: — Не переживайте, мамочка, ничего страшного. Закрытый перелом. Мура перевела взгляд с мужчины на загипсованную ручку сына. За годы службы чего она только не видела, сколько ранений, сколько крови, но ничто из этого не шло в сравнение с травмами Мишки, которых, в последнее время стало все больше. Каждая ссадина, каждый синяк, едва заметная царапина казались чем-то запредельно страшным, и всякий раз она физически чувствовала боль сына. Да, болячек будет еще немало, и пора бы к ним привыкнуть, но поделать с собой Женя ничего не могла. Кажется, травмоопасность передавалась в семье на генном уровне, иначе, чем объяснить «везение» мальчика? Так, например, пару недель назад, катаясь на велосипеде, упал, ободрал колени, локти и даже подбородок. Не успели зажить ссадины, как мальчишка полез на дерево снимать оттуда соседского котенка. В итоге животное оказалось-таки на земле, а на шее и спине ребенка красовались глубокие царапины. Еще через два дня в классе порывом ветра разбило окно, и из всех учеников, сидящих рядом, стеклами порезало только Ионова. Вчера, не рассчитав скорость, улепетывая от сестры, он, например, въехал лбом в дверной косяк и набил шишку. Сегодня вот перелом. Просыпаться завтра было заранее страшно. — Как? — непослушный язык по-прежнему отказывался слушаться. — Мамочка, — судорожно всхлипнув, начал мальчик, — мы на перемене бегали. У меня шнурок развязался. Мам, Ольга Васильевна не виновата. Не пугай ее, пожалуйста. Это я сам. Пожилой врач усмехнулся и потрепал маленького пациента по голове. — Ишь ты, честный какой. Женя рассеянно кивнула, Мишка порой до наивности честен, чего не скажешь о его хитрющей младшей сестренке. — Иди сюда, горе ты мое луковое. Сердце вернулось на привычное место, стоило ей только прижать сына к груди и убедиться в том, что его жизни точно ничего не угрожает. — Господи, и в кого ты у меня такой? Уложить сегодня детей удалось с попытки, эдак третьей. И если с Мишей все было понятно (ныла рука), то Рита капризничала просто так, за компанию. В итоге Мура «вырубилась», едва голова коснулась подушки. Проснулась она часа через два, когда тихонько скрипнула дверь спальни. — Вася? Девушка села на кровати и сонно потерла кулачками глаза. — Привет, любимая. Извини, разбудил. — Ничего. Я тебя ждала, — она сладко потянулась. — Так, стоп. Что с рукой?! Кот, потянувшийся было за поцелуем, разочарованно вздохнул, когда супруга отстранилась. — Неудачно упал. — И?! — Очнулся — гипс! — сострил Ионов, — эй, чего смешного?! Мура сдавленно хрюкнула и уткнулась носом в шею мужа. — Да так… зато теперь я знаю, в кого у нас Мишка.