Вернуться домой

Она проснулась обессилевшая, в холоде — и прежде первого звука, что затронул слух, почувствовала знакомый запах. Запах хмеля, ромашки и сорных сушеных трав, которыми была наполнена подушка в ее комнате. В той комнате, которую она уже полгода как покинула, и едва ли на шаг приблизилась к тому, чтобы помышлять о возвращении. Главное — не открывать глаз. Может, это из сентиментальности подложила друидесса, на нее похоже. Элани склонна исподволь напоминать о болоте, где выросли они обе, но память о доме вовсе не побуждала сплотиться и тем более не утешала, только в горле саднило и ныли кости, будто заржавевшие. В детстве она постоянно ворочалась, ползала по углам, опять забиралась на кровать, оттуда на подоконник. Никак не могла найти себе места в крошечной спальне, что казалась ребенку жуткой и бескрайней, как серая пустошь. А сухой шорох под ухом успокаивал — и можно было даже задремать, представляя, как отец перетирает ломкие травы между пальцами. Пока острый стебелек не прорывал ткань подушки, чтобы воткнуться в щеку. Как сейчас. Знакомым движением, чуть надломленным болью в предплечье, она вытянула сквозь плетение стебель и не глядя положила на тумбочку у кровати. Тогда же послышались осторожные шаги. Что ж, это значило, что придется открыть глаза. Она открыла — и сильно, как могла, укусила себя за губу. Блики на грубо обмазанных глиной стенах. Пыльные, побитые молью и посеревшие от времени кружева на единственном окне. Тень от дерева, венчавшего материнскую могилу у дома. Балки на потолке, знакомые до последнего сучка, и черное пятно грибка там, где протекала крыша. Тяжелое нытье в груди уже становилось невыносимым, конечности заледенели до ломоты, и пока она разминала пальцы, чтобы разогнать кровь, дверь со скрипом приоткрылась. Дэйгун смотрел, застыв тенью в проеме, и не спешил входить. Он не взял с собой свечу — не было нужды, оба видели в темноте, и не сразу заговорил. Казалось, подумывал и вовсе затворить дверь и уйти, но вместо этого произнес незнакомое, почти чужое: — Лакслин. Казалось, порой ему удобнее представлять, что в его доме живет безымянное привидение, и она так послушно поддерживала эту пагубную иллюзию, что и сама забывала, как ее назвали мертвые незнакомцы-родители. Пользовалась именем так редко, как будто это ключ от пыльного ящика, где хранятся какие-то опасные секреты. Та ватага сумасшедших, что прибились к ней на пути в Невервинтер, знали ее по имени отца. Фарлонг — и все. Приятно, хотя и воровато-подло было присвоить себе хоть какую-то часть родства с ним, раз уж по крови они с Дэйгуном никем друг другу не приходились. Она попыталась встать, но смогла только с кряхтением перевернуться набок и тяжело выдохнуть, в очередной раз содрогнувшись от холода. Ранена. Что-то такое крутилось в голове и ускользало, стоило только прислушаться к этим мыслям. Как это случилось, она не помнила толком. — Побереги силы, — бросил он привычно холодным тоном, будто одернул, и так же неожиданно смягчился. — Как ты? — Я была ранена, — проговаривать мысли оказалось проще, чем путаться в них, как в зарослях ряски. — Не могу вспомнить. Кажется, в доках… Это слово, и мутнеющая память о месте, где она крысой исходила все темные переулки, и городе, в котором успела пожить (сколько?), но не обжиться, — все разбивалось о кокон тесной, сомкнувшейся вокруг них комнаты. Две несовместимые пока вещи: дом и Невервинтер, потому что дом мог быть лишь там, где отец. Значит… одно из двух — неправда. Дэйгун наконец перешагнул порог, ступая осторожно, как будто под половицами могла прятаться ловушка — или слишком громкий скрип раздражал его слух. — Ты едва не погибла. Я… совершил ошибку. Она с трудом согнула руку, чтобы протереть сухие глаза. Ее не может здесь быть. Шрам от ожога на ладони — последствие маленькой неурядицы на кухне дяди Дункана — пропал. И волосы, кажется, опять елозили под лопатками, хотя в Невервинтере она их обрезала. Глупый сон. Затягивающий, как эта слабость, мешающая шевельнуться. — Эти осколки… не стоят жизни. Твоей жизни, — говорил отец, пока она пыталась проморгаться от песка под веками. Кто мог подсказать ему эти жуткие слова? — Я слишком много думал о своих потерях. В какой-то момент мне показалось, что будет легче и правильней, если ты просто… уйдешь. Но выставить за дверь не значит стереть из памяти. Если так, я бы давно забыл все, что приносит мне такую боль. Я метался до рассвета, потом пошел искать тебя. И хотя я двигался быстро… все равно опоздал. То, что эти люди сделали с тобой… Его голос как будто истекал внутрь нее, заполняя, как сосуд, разгоняя сковывающий холод. Безжалостно настоящее ощущение. Когда стало слишком много, слишком тяжело — она прервала Дэйгуна: — Где ты меня нашел? У «Плакучей ивы»? — Да. Ты что-то помнишь? Трех задиристых парней, гостивших в трактире, она помнила хорошо: натерпелась страху, пока они отирались вокруг, подначивали своими соображениями о ее родне и пытались сдернуть так невежливо натянутый до подбородка капюшон. Типаж Моссфелдов, как оказалось, был в Топях довольно распространен, и знакомство с ним едва ли было спасением. Их отвлек на себя убедительно пьяный дворф, которому не терпелось почесать кулаки о чей-нибудь нос. Кто бы мог подумать, что такую услугу Келгар окажет Фарлонг еще не единожды? Он ведь был. Не могла же она его выдумать? — Ничего. — Тебя били по голове, сломали руку и ребро. И… — он мучительно замялся, подбирая слова. Отец мастерски разделывал туши зверей, не лез за словом в карман и порой даже был жесток в суждениях, но низменного и телесного всегда избегал, как чумы. — Поняла. Кто лечил? Мерринг? Дэйгун отодвинул от ее письменного стола колченогий стул, чтобы сесть у постели. — Он бы справился лучше. Но я не смог ему это позволить. Долгое молчание позволило вспомнить, как истерзано ее тело. Резь на вдохе, жжение в промежности, тупая боль в затылке, пронизывающий холод, от которого не спрятаться под дырявым одеялом и полысевшей шкурой. От Дэйгуна пахло мхом и лесом — особенно стойким этот запах был, когда отец возвращался с охоты. Но и и сейчас ее отвыкший от Топей нос воспринимал запах некогда близкого, любимого существа остро, как наяву. Только «как». На самом деле ведь этого нет. — Послушай меня, Лакслин, — отец дотронулся до ее волос, потом коснулся лба — рука была холодная, как она и помнила. — Мы здесь ненадолго. Тебя ограбили, забрали осколки. Я не стал преследовать нападавших. Пусть это будет их проклятие. Как только ты встанешь на ноги, мы отправимся на юг. Какое-то время сможем укрываться в Тетире, но лучше нам вовсе покинуть Берег Мечей. Мне не стоило поручать тебе такое опасное путешествие… — А Западная Гавань? — прервала его Фарлонг. — Что, если сюда опять явятся гитиянки? — Гитиянки? — он нахмурился, припоминая, видимо, что мог говорить о нападавших Тармас. — Мне мало о них известно, но, полагаю, они способны почувствовать, что осколков здесь нет. Я предпочел бы… не печься о невозможном, а взять на себя ответственность за то, что мне по плечу. Любая деревня может быть разрушена, если найдется желающая того сила. Увы, мирные жители ничего не значат для государств и тем более миров, и если гитиянки вознамерятся вернуться, им никто не сможет помешать. Но я больше не буду жертвовать тобой. Это в моих силах. Рука его все еще лежала у виска приемной дочери, согреваясь, и никуда не исчезала. Еще один признак того, что собственный разум ее обманывал. — Дэйгун, — сказала она слабо, медленно. Повторила еще раз, кривясь от боли. — Отец. Так приятно… все это слышать. — Знаю, — его пальцы осторожно поглаживали волосы, убирали щекочущие пряди со лба, — я не умел обращаться со словами, не умел быть хорошим отцом. Но я всегда видел тебя. Хоть этого момента не существовало, Фарлонг не могла спорить и обличать, не имела сил нарушить течение этого сна. Не хотела считать его иллюзией: вероятно, это последняя возможность увидеть отца, поговорить с ним, услышать то, чего она и не надеялась услышать в действительности… последняя возможность — ведь она все-таки вспомнила, что случилось. — Но я не могу с тобой пойти. Есть причина. Дэйгун застыл, оцепенев, взгляд его задавал множество вопросов. Он был так похож на себя. И так хотелось здесь задержаться. Позволить себе утонуть в этом покое. Поверить, что так может быть. Но если что она и выучила в жизни, так это то, что легкий путь — всегда неверный, как бы ни молило о нем сердце и как бы ни вторили ему истертые в кровь ноги. Идти следует туда, где тяжело и страшно. Не хвататься за руку помощи, а искать, где самые тернистые заросли и самые злые люди. Иначе — тупик. Покой — смерть. Она трижды набирала воздуха в болящую грудь, прежде чем сказать: — Меня… меня убили в Невервинтере. Нишка поняла: все, даже не дотронувшись до шеи Фарлонг. Там, где обычно бьется и пульсирует жилка, кровь уже остановила свой бег. Нишка всегда легко находила эти места на теле, ее тянуло к крови — всегда, но не сейчас. Ее демоническое чутье не отмечало в Фарлонг ни капли жизни. Долбаный Лускан, долбаные крючконосые владыки и их тупорылые подлизы-прихвостни. Мерзкие уроды. Она водила их кругами, изо всех сил напрягала задницу, выплясывая так и эдак, чтобы затеряться в переулках, и вроде бы получилось, они оторвались. Времени у нее всяко немного: если головорезы не вернутся, то обязательно нагрянут стражники и начнут задавать свои неудобные, занудные вопросы, а потом еще заметят рожки и хвост — и пиши пропало. Ориентировка на рогатую воровку начертана на сердце у каждого честного солдата стражи, тут сомнений никаких. Нишка шепнула темноте имя Тиморы, набрала в грудь воздуха и осторожно, обострив все свои чувства, стараясь не шуршать и не греметь, потащила Фарлонг прочь. Странно это — волочь куда-то труп подельницы. Не то чтобы раньше Нишка никогда-никогда не связывалась с трупами, но как-то… в общем, неудобно было. Может, потому, что с Фарлонг они ладно сработались, а может — просто отвыкла от таких переделок. Нынешняя ее компания не походила на прежние. Нет, почти всегда, в любой крупной банде найдется и тупой громила, и какой-нибудь блаженный не от мира сего, и угрюмый тип, которому лишний раз лень рот открывать. Но эти ребята были другие. Даже Фарлонг — вот уж всем жуликам жулик — даже она, отправляясь на очередное дело, не потирала руки, не скрипела зубами, не строила планы на прибыль. Для нее это была какая-то скучная, вынужденная работа, но надо отдать должное — пахала она как проклятая, без сна и отдыха. Просто какая-то сумасшедшая. Жалко, умерла — Нишка бы спросила все-таки, ну, как духовники умеют, «зачем тебе это? В чем высшая цель? От чего ты бежишь?», ну или как-нибудь эдак красиво. Поясница уже начинала поднывать — с этим ощущением Нишка не собиралась знакомиться так рано. Кстати, а куда путь держать? Храм Тира слишком далеко, на мосту наверняка торчит стража, да и как знать, захочет ли Беспристрастный помочь, не задавая лишних вопросов. «Фляга» поближе, но насколько Нишка знала, там сейчас не бытовало никаких жрецов, а Дункан водил дружбу с кем угодно, кроме священнослужителей. К тому же Фарлонг валялась мертвой уже с час, и если еще протянуть, то простой средней руки жрец не поможет. Близко — квартира Муар. И там их может ждать как спасение, так и полная задница. Тогда Фарлонг точно достанет ее хоть с того света. Похоже на выход, правда, выход из огня в полымя. И все же с горем пополам, немилосердно кряхтя, Нишка доволокла все тяжелеющее тело до дверей бандитского убежища. Решила рискнуть. Секретный стук, пароль, все как полагается. Вылез парень с большими губами и тупым взглядом, уставился на гостей. — Чего пялишься? Помоги занести! Это Серая Крыса, правая рука Муар! Важная персона, ясно? Ну?! Уж что-что, а кричать шепотом она умела в совершенстве. И помогло: парень весь перекосился от отвращения, но без труда поднял распростертое у крыльца тело. Нишке показалось, что рука как-то неестественно вывернута подмышкой. Тащить было нелегко, дорогу мостили в прошлом столетии. Прости, Фарлонг… Ожидаемо Муар покрыла их обеих таким отборным матом, какого Нишка давно уже не слышала, не постеснялась даже покойной. Что ни говори, а женщины ругаются куда изобретательнее мужчин, у которых все — и шутки, и брань — ниже пояса. — Тебя, конечно, никто не видел? — было первым, что Муар спросила по делу. Корчить из себя неуловимую плутовку с мертвой подругой на буксире было бы глупо — ловкая бы не попала в такую передрягу, так что Нишка мотнула головой: — Нет, это как раз на заброшке случилось. Пересеклись с… ну, в общем, с лусканцами. — Эти ублюдки опять в городе? — выплюнула Муар. — Они переходят границы. И чьи-то залитые спиртом глазенки это проворонили. Пора объявлять чистку. — Да к дьяволам их! Потом почистим. Почистишь. Почистят. Тьфу. Ей, — она кивнула на скрюченное тело Фарлонг, — помочь надо. Она же тебе полезна. Работает за пятерых. Где еще такую найдешь? — Ты в своем уме? Она мертва. Все, — для верности Муар без особого пристрастия пнула Фарлонг в бок. Нишка поморщилась, как будто это ее пнули. — Мой дом — не последний приют и не храм Илматера. Забирай жмура и проваливай. Нужна будешь, найду. — Ну пожалуйста! Пожалуйста. Неужели нет на примете какого-нибудь лекаря, который может ее вернуть? Воровской жрец? Погоди, Рамос! Я помню, он водил дружбу… — Забудь. Давно уже пошел на корм червям, — отрезала Муар. — Был неосторожен и поплатился за это, как и твоя мертвечина. Я терпела достаточно. Выметайся. Вот, значит, как? — Так что, — Нишка сверкнула глазами, — мне к Экслу обратиться? — Ты что сказала, сучка? — Говорю, может, побеседовать с начальством? Не, я ни на что такое не намекаю, не подумай. Как я могу? Просто, может, он сумеет помочь. Связей больше и все дела. Насколько я знаю, он… — Заткнись. Просто закрой свой демонский рот и не беси меня. Экслу нет дела до бегунков и всякой швали. Если он и говорил с Крысой, это вообще ни черта не значит. Нишка противно улыбнулась. Она на секундочку испугалась, правда. Думала, что уже все. Никогда не сдаваться — нехитрое правило, а опять не подвело. Побольше упорства и настрой поуверенней, и можно горы сворачивать, а уж их худосочная начальница на гору никак не тянула, где только вся эта желчь помещалась. — Говорил, — охотно кивнула Нишка, — а еще провернул ее руками пару небольших делишек. Ничего такого, но сама знаешь, медяк — он же золотой бережет… а Эксл денюжки любит. И верными людьми не разбрасывается… Муар обозленно сплюнула. Будь она драконьей крови, могла бы и беда случиться. — Гореть тебе в Аду, девка. Томми! Клянусь Маском… Разбуди Этлина. Пусть идет за Слизняком. Скажи, заплачу. И пошевеливайся, — прикрикнула она, прежде чем добавить вполголоса: — тут уже начинает вонять. Раздав указания, Муар устало опустилась в кресло у письменного стола. Пока не привели жреца, Нишка успела еще раз осмотреть Фарлонг, и увиденное ей совсем не понравилось. В горячке, под покровом темноты не так уж страшно было даже нести труп, а вот здесь, в подчеркнуто-деловой обстановке квартиры Муар, ей стало казаться, что она и правда задумала глупость. Как вернуть жизнь в настолько мертвое тело? Оно, кажется, валяется тут уже вечность, застывшее и безнадежно сломанное, как какая-то вещь. Пустой кожаный мешок, даже кровь на ковер уже не течет. Пресловутый Слизняк вплыл в убежище не торопясь и с таким горделивым видом, будто явился не воскрешать вора, а по меньшей мере короноваться. Даже серые обноски не портили сказочную внешность, как у древних статуй, а в полумраке особенно тепло сияли золотые кудри: хорош, аж дыхание перехватило. А может, переволновалась. За ним следовал пацан с потусторонним видом, лет семи, в точно таком же грязном одеянии, будто их сшили из одного мешка от картошки. — Опять шкета притащил, извращенец, — поприветствовала Слизняка Муар. Она со всеми так разговаривала, но чутье Нишку не обманывало: глубоко внутри Муар его побаивалась, если она вообще могла чего-то бояться. Может, суеверия, дурные воспоминания, или же ее смущал слепой — откуда еще этот пустой взгляд? — пацан, сопровождавший жреца. Детям легко вызвать как умиление, так и священный ужас, Нишка и сама этим как-то пользовалась в свои юные годы — всего-то изобразить увечье или страшную болезнь, главное, не заразную, и все вокруг начинают хвататься за сердечки: бедное дитя! В общем, причин опасаться Слизняка Нишка не увидела, он определенно походил на самого симпатичного жреца, что когда-либо ей встречался. Правда, как только он открыл рот, стало понятно, откуда взялось прозвище: парень был манерней Сэнда. — Всегда приятно видеть твое лицо, Муар, дорогая. Я думал, ты привыкла к Амвросио… Хм… А вот и мой пациент, — продемонстрировал он невероятную наблюдательность. — Как давно-о? — Часа два как, может, чуть больше, — почему-то виноватым тоном ответила Нишка. Слизняк утешающе улыбнулся. — Сделаю все, что смогу. Присаживайся, ма-алышка, постарайся успокоиться. Волнение… создает неудобные эманации. — Работай! — рявкнула Муар. Ноздри у нее уже дрожали. Про эманации от гнева Слизняк ничего не сказал, только царственным жестом стряхнул со лба кудряшку, вместе с мальчишкой опустился на колени рядом с телом Фарлонг — и приступил. Нишка не любила божественную магию. Кровь от нее кипела. Конечно, она не сидела спокойно. Вся чесалась и ерзала. Но о судьбе Фарлонг и правда думать забыла. Точнее, перестала ждать чуда: ее бесповоротно дохлый вид разом разбил всю надежду. Это как услышать о том, что твой дом сгорел, и бежать к нему только затем, чтобы поглядеть на пепелище и посчитать убытки. Убытки Нишки составляли, не много ни мало, первого в ее жизни — не считая совсем уж босоногого нетребовательного детства — друга. И она как-то уже почти смирилась, что ничего тут не попишешь. Легко пришло, легко ушло, как всегда. — Хм… сложная ситуация, — сообщил Слизняк именно то, что ожидала услышать Нишка. Муар немедленно взвилась: — Чего, бля? Что там сложного? Я не буду платить за то, что ты потряс здесь своими патлами. Труп свежий, башка на месте. Или скажешь, что это особый случай, сами боги сговорились именно сегодня не оказать благодати именно этой девке? — Не нужно быть грубой, дорогая. Тело действительно свежее. Но душа мне не отвечает. — Отлетела к своему богу. Все, закрываем лавочку. Вы все у меня уже в печенках. Проваливайте. — Нет, нет, — Слизняк загадочно улыбнулся. — Видите ли… у нас тут безбожница. Но еще слишком рано, чтобы Стена заявила на ее душу свои права, мм? Значит, она просто не хочет возвращаться. Нишка хлопала глазами. За один вечер она узнала о Фарлонг больше, чем за полгода, можно сказать, совместной жизни. — А следовательно… мне нужно воспользоваться магией высшего порядка. Это будет стоить дороже. — Деньги не проблема! — закричала Нишка. Муар закатила глаза. Ее перебежкой стучащие по столу пальцы напоминали щелканье хлыста, но Слизняка, похоже, ничем было не испугать. Он подмигнул Нишке с непреходящим осознанием своего превосходства. — Это стоит тридцать тысяч золотых, ма-алышка. Сердце у Нишки упало. Даже если одолжить у покойницы (а смерть, как известно, списывает все долги), даже половины этой суммы не набиралось. Пока она в подзабытом уже подавленном унынии перебирала варианты, которых было всего два — провалиться сквозь землю или послушно нести Фарлонг на кладбище, — пацан, все так же глядя в пустоту, вдруг подергал Слизняка за рукав. И тут Нишка впервые обомлела. — Не забирай меня, — сказал мальчик поразительно членораздельно. — Дай с ним побыть. Почему опять нельзя? В общем-то, дети его возраста и должны разговаривать понятным языком. Страшнее всего было то, что он говорил голосом Фарлонг. Безнадежно мертвой, болтающейся где-то в потусторонних сферах Фарлонг. Муар сквозь зубы выматерилась. У дверей басовито откашлялся Томми и уткнулся в маленькое слуховое окно, будто надеясь разглядеть повод уйти отсюда, все еще сонный Этлин. Слизняк оказался единственным, кто не растерялся и даже как будто бы воспрял. — Что ж, полагаю, у нас появилась надежда, — возвестил он со знакомой уже улыбкой каменной статуи. — Амвросио, возьми мою руку. Мы должны быть едины с богиней сейчас. Услышь меня. Он забормотал молитву, в которой расслышать можно было только что-то о темной госпоже. Да и на здоровье, пусть хоть серо-бурая, лишь бы помогла! Пока жрец собирался с силами, сделавшаяся лишней в собственной квартире Муар испепеляла всех взглядом, а ее охрана мялась у дверей — сама Нишка яростно взывала к Тиморе. Вообще-то она никогда не злоупотребляла расположением удачи, это вроде как дурной тон — требовать того, что по определению изменчиво и неуловимо. Но тут ситуация обязывала, хоть шансы и были невелики. Безверующая, надо же. Из-под какого камня она вообще вылезла, эта Фарлонг?.. В этот раз накал божественной энергии был заметно сильнее. Она исчесалась уже до кровавых полос, когда тело под руками Слизняка дернулось, будто по нему шарахнули молнией. Нишка невольно дернулась тоже, отпрыгивая, и даже Муар ощутимо напряглась, когда Фарлонг раскинулась на истоптанном, окровавленном ковре и тут же съежилась, свернулась в комок. Жрец сидел на корточках напротив нее, зажимающей то глаза, то уши, как будто все вокруг доставляло ей нестерпимую боль. Рядом с ним, в точно такой же позе, сидел Амвросио и тоже пялился на Фарлонг. — Так всегда бывает, — говорил Слизняк спокойно, глядя в ее широко раскрытые от ужаса глаза. — Ты пересекла грань безвременья и вернулась обратно. Это тяжелый опыт. Но боль проходит, ужас забывается. Ты справишься. Сейчас… и потом. Нишка ошарашенно моргнула. Слизняк на мгновение будто превратился в отражение Фарлонг, весь посерел, а из-под кудрей выглянули острые уши. Ей точно показалось! Перегуляла сегодня, не соблюла режим работы и отдыха. Или это какой-то особый прием? Типа, покажи психующему самого себя и он успокоится? Воскрешенная Фарлонг, которая скрючилась на полу, вдавив голову в плечи, как будто тоже заметила секундное преображение жреца — и повела себя так, как Нишка уж точно не ожидала. Она с тяжелым вздохом оттянула пальцами нижние веки и принялась беззвучно рыдать, прямо страшно. — Та-ак, а что там про оплату? — почти закричала Нишка. Надо было отвлечь Муар, Фарлонг не простит такого вреда своей репутации. — За две попытки воскрешения какая сумма берется? Одним глазом она все же косила в сторону бедолаги. Принимать работу жреца-жулика надлежало куда более въедливо. Так и подмывало спросить, точно ли все в порядке? Не перепутал ли он воскрешение с поднятием мертвых? Кое-что после форта Локе и Хайклиффа Нишка в этом смыслила, а среди непуганых воров Невервинтера, чей предел — обчищать лавочников, и вовсе могла считаться экспертом по некромантии. Слизняк отвлекся от дела рук своих, утешительный вид слетел с него, как маска. — Муар знает цену. Я не буду брать ничего свыше. Фарлонг принялась низко стонать, почти отрывая себе нижние веки, и прежде, чем Муар что-нибудь возразила бы — ее до крайности недовольное лицо обещало именно это — Нишка затараторила: — Ну это просто что-то! Все так удачно вышло. Прямо не верится. Я уж думала — конец пришел Ф… — она осеклась, похолодев, — фсему же приходит конец, а ты, ну или вы, так здорово справились. Ээ, а что там насчет покоя, постельного режима, как с ней обращаться-то вообще? Условия там особые создать, еще что?.. …в общем, все получилось и вроде бы даже без особых потерь. На прощание Муар покидалась в Нишку пространными угрозами, что могло бы быть страшно, если бы великая и ужасная Смотрящая За Доками не имела привычки всегда так общаться. Нет, на самом деле что-то в ней было жуткое. Какая-то кусачая ненависть, которую она не могла удовлетворить ни властью, ни монетами, ни кровью. Хуже всего, что иногда нечто похожее Нишка замечала и в Фарлонг, только у той вместо ненависти была глухая пустота, в которую она ныряла время от времени, никому ничего не объясняя. Всеми правдами и неправдами Нишка постаралась отвязаться от сопровождения. Хотя тут стоило перестать корчить из себя великого шпиона: наверняка воры давно уже были в курсе, где их искать в случае чего. Не могло их проживание в «Утонувшей фляге» оставаться тайной так долго, особенно когда ставки выросли и о Фарлонг узнал сам Эксл Деври. От этого уже ничего не скроешь. Наверное, он и Нишкино семейное древо изучил до седьмого колена. Ну и дьяволы с ним. Они уже вышли к берегу. Потянуло холодком и морской солью, сияющий диск на небе отражался в дрожащей от ряби воде, как в огромном битом зеркале, а черные громады застывших кораблей роняли тень на спящий порт. Рассвет начнет вырисовываться где-то через час, но очередная смена стражи уже заступила на службу: прикормленные, дружественные стражники. Нишка подавила порыв игриво им помахать, но решила не мешать ребятам сливаться с местной архитектурой: вроде есть, а вроде и нет. Ничего не видим, ничего не слышим, ничего никому не скажем. Забавно, для разнообразия, дружить с представителями закона. — Мы во «Флягу»? — поинтересовалась Фарлонг. О недавней истерике говорили только красные пятна под глазами, почти незаметные на землистой коже. И все же это было первое, что она сказала после своего возвращения в мир живых. Нишка всплеснула руками: — Ну а куда еще? В «Лунную маску» отмечать? Извиняй, я не в форме как-то. И, кстати, не за что. Уверена, ты меня тоже в беде не бросишь. — Не брошу, — маленький упрек Фарлонг пропустила мимо ушей, и тон был подозрительно похож на отмашку. Не то чтобы Нишка ожидала благодарностей и объятий, или, там, золота и почестей — но держалась ее отбитая у смерти подельница так, будто попросту встала не с той ноги. Можно подумать, каждый день в такую переделку попадает. Фарлонг вдруг спросила, как будто это была самая важная вещь на свете: — Келгар там? На месте? — Ну а как же? Ты храп отсюда не слышишь? И Элани тоже там, с барсуком своим обнимается. Не знаю даже, надо ли им рассказывать… — Хорошо, — непонятно отозвалась Фарлонг. — Хорошо, когда можно вернуться домой. Тут Нишка была с ней всецело солидарна.