Много лет спустя

— Добрый — Добрый вечер- первым кто поздоровался была Аня, которая решила разрядить обстановку. понимая, что в лампочке накаливания напряжения меньше, чем между Николаусом и Колей. Они стояли и все так же непрерывно смотрели друг на друга. — Да… Добрый вечер… Проходите Коля попытался придать своему лицу непринужденность и жизнерадостность, однако вышла улыбка пациента психиатрической клиники. Коля чуть отошёл от двери и рукой указал проходить. Во всех его движениях читалась скованность и холодность, а взгляд был так же непрерывно направлен на Ягера. Зашли дети и родители, на входе гости разулись что не могло ни прибавить им плюсов в глазах Ани и Коли. Сам же Коля был где-то под водой далеко в воде своих воспоминаний. Как же его вытащили? Как же он выжил? Но сколько бы не хотел он найти на этот вопрос ответ так и не нашел. Клаус же смотрел на изменившегося Коля и отмечал, как сильно он изменился. Не было больше в его глазах той искры и тоже победного огня, который он видел в сорок первом, и сорок четвертом, весь он потух, став тем многим что Клаус встречает на улице и что зовётся массой. Волосы отросли, и раны зажили на душе, но внутри он помнил все. Конечно, Клаус, как и Коля желал отодвинуть воспоминания войны далеко-далеко, и навсегда запрятать их в подвал. Никогда не открывать дверь в него. Однако Клаус, смотря сейчас на Коля впервые в жизни ощущал, что ему легче дышится. легче чем тогда на танке, когда он лежал с окровавленными ногами, легче дышится чем когда они обсуждали план в его кабинете, легче дышится чем когда он впервые его увидел в камере. Легче. Теперь это не их бой, да и сражаются они не за что. Им снова придётся посмотреть друг другу в глаза и принять другие стороны друг друга. Теперь они породниться, а значит, что не может быть и речи и какой-либо войне и сопротивлении. Аня же, находясь за столом. чувствовала себя как с в далеком сорок четверым году, на разрыв. между двумя танковыми гениями. Николаус не потерял ни капли своей красоты и шрамы что пугали их теперь кажутся только к лицу. Аня вспоминала и вспомнила как выкрадывала карту как бежала с Колей оставив Клауса где-то там позади своей молодости и своих дней. И вот теперь они снова столкнулись интересно. а где жена Клауса? почему она не с ним? Коля смотрел то на Клауса, то на его сына отмечая, что они очень похожи и что видимо это злая шутка судьбы раз их вот так еще раз соединили за один столом. Но теперь Коля хозяин и он руководит, и смотря на Клауса, он не испытывал злобы, хотя он однозначно много чего скажет ему, очень много, и не сомнения без детей будет подняты очень многие старые вопросы. Очень многие. — Вы можете кушать — Коля хотел сказать это как можно мягче и как можно добрее. Но Аня посмотревшая на него дала понять, что это совершенно не по-доброму — Спасибо — первым взял в рот кусочек картофелины его сын, Клаус к еде не прикасался, смотря на Коля, то смотрел на него. Аня тоже принялась за еду. Надя принялась тоже, и никто не понимал, что происходит между этими двумя. Коля, взяв подойдя к холодильнику, вытащил оттуда две бутылки водки, и поставив на стол, принялся их открывать. Клаус подставил стаканы, и Коля как хозяин разлил. Опустошив две рюмки и закусив соленной капустой. Они принялись за еду. — Расскажите, как вы познакомились? — Аня решила разрядить обстановку банальным вопросом. — Ну мы познакомились секции по рисованию. — Надя было начала рассказ, но Коля от его слов застыл на половине дороги с вилкой, и замолчала. — На рисовании? с каких пор мальчики хотят на рисование? — Коля с этом нет ничего такого. — Аня хотела его утихомирить, но вмешался Клаус. — Да мой сын ходит на рисование, чтобы он познавал искусство. — Мальчик-художник напоминает Ионова, да Ань? Но он правда иконы реставрирует и рисует. Божественным делом занимается, а тут. ой куда катиться мир. — Коля… мы люди запада, и мы воспитываем детей не много по-другому. Не то что вы. — А что мы? Мы, собственно говоря, очень правильно воспитаем детей. У нас они вырастают правильно — А у нас что? неправильно. Мы развиваем их педагогически, а не варварски. — Оно и видно. Дети совсем вырастают застуканными и ничего не знающими- Клаус поднял брови в верх, а во взгляде его кипел леденящий огонь, никто не смел обсуждать его ребенка, однако Коля мог говорить все что он хотел сказать Клаусу, и о нем, и о его стране. — С чего ты взял? — Потому что посмотри. У нег совсем нет жизни в глазах. Отправь его сейчас в лес. Он и пяти минут не продержится. — А как будто твоя дочь продержится. — Клаус следи за речью- в разговор смешалась Аня, которая не намеревалась все это слушать. Время перевалило за девять, а ей завтра вставать на работу. но у мужчин на эту ночь были свои планы. — Кстати, а где твоя пассия? столь бестактный вопрос, вогнал Клауса в холодный пот. Он привык что ее давно нет рядом, что теперь только их сын Эрих напоминает о ней, погибшей в далеком сорок пятом году под бомбами. но спасшей сына. Он и забыл, что значит рядом иметь сильную опору в образе женщины, которая помогает тебе. — Она умерла. — Тихо проговорил Клаус и налив себе рюмку опрокинул ее в себя. — Мне жаль. — Аня, тихо вставшая из-за стола, направилась в спальню без возможности больше находиться со своим прошлым. — Да Клаус прости за вопрос, я как-то не подумал- коля было начал, но поняв, что не нужно больше ничего говорить тихо умолк, жуя капусту. — Да ничего. Вы не первые. — Клаус усмехнулся. — Тяжело тебе было? — Да тяжело. Я первое время вообще не понимал, как быть, когда приехал в Берлин, когда все улеглось. Думал она там ждет меня. Но столкнулся только с ее холодным трупом, лежащим под обломками домов. — Ты, кстати, как выжил? — Да как… чудо, выполз на берег, а там по деревням скитался, да работал как проклятый. А потом, когда Германия капитулировала, я приехал и через знакомых только и узнал о сыне. Он тогда совсем маленький был. Я ничего не понимал. Вообще. ничего не мог, маленькие дети — это еще та головная боль. — Ну это да- Коля наливал стопку. — Я помню, когда только Надя родилась я вообще не помню, как спал, и работал. Днем работаешь на заводе, а вечером приходишь, и тут концерт станков начинается. Но туго было когда у ее зубы начали резаться. Ор стоял ужасный. — Коля вспоминал, но сидящий перед ним Клаус не давал погрузиться в воспоминания. — Слушай Коля, а ты изменился… — В каком плане? — Стал старше, мы теперь почти одного душевного возраста — С одними ранами мы… а душой мы разные. Клаус у вас у европейцев совершенно другие понятия о душе и о всем. Вам если не дать инструкцию вы вообще забудете зачем шли, и что делали. А мы русские люди все делаем с душой. Поэтому моя Надя будет главной в семье. — Ну да… ну да мечтай. мы может и не такие свирепые европейцы. но зато мы много чего изобрели и много чего можем сделать. Вы энергию вкладываете не туда. У вас ее много, но все время ни туда. А мы, куда надо. Да у нас ее мало, но мы не раскидываемся ей направо и налево. — Да поэтому вы и проиграли. Потому что вам что скажет государство то вы и делаете. — А вы как будто не так. — Ну мы на наше правительство… ай ладно. давай еще по рюмке- Коля доливает последние две стопки. И идет за следующей в холодильник. — Коля закончилась закуска. Ивушкин обернулся, и правда. Пока они беседовали с Клаусом они все съели. — Не беда щас на балкон пойдем. Оба вышли на балкон, и Коля стал среди того хлама. хранящегося на балконе искать банки с огурцами. Клаус, смотрящий на окружавшее его безобразие, чувствовал себя лишним предметом. — Коля слушай, скажи, а зачем тебе одна лыжа? — А — Тот повернулся. — А на всякий случай. — Какой у тебя всякий случай может быть? — Ну может внукам передам. — Одну лыжу? — Да! — Коля снова нагнулся за банками, из-за слабого освещения много чего было не видно. Но Клаус разглядел: велосипедную цель, старый холодильник, куча колготок, и двое старых стоптанных тапочек, видимо для гостей, а также калоши, и банки, которые разглядывал Коля. — Нельзя ли побыстрее? Чего там смотреть. тут же написано «Огурцы.» — Значит там грибы! — Воскликнул Коля, и пошел взял банку на которой было написано «Капуста» — О точно огурцы- Став открывать вместе с водкой Коля покосился на мужчину. — Что ты на меня так смотришь? — Да так думаю, быстро ты околеешь и запьянеешь или нет. — Нет я все-таки военный… — Клаус сказал это с бравой выдержкой. — Но немец — Немного подхихикнув сказал Коля. *** — Ты меня прости что я тогда тебя все-таки подстрелил — Клаус в который раз просил у Коля прощение, за сорок первый. — И ты меня прости, за тот раз на мосту, и все-таки мы неплохими друзьями бы вышли не будь этой проклятой войны которые вы устроили. — Не мы Коля, я не устраивал войну, как и мои товарищи, ее устроили несколько людей, а точнее один человек. мы после первой мировой кого только не винили в своем проигрыше, но только не самих себя. Это знаешь как старой фразе двое мужиков сидят на ступеньках разрушившийся больницей один другому. — " Все из-за чертовых евреев!» — " И велосипедистов» — " А при чем тут велосипедисты?» — " А при чем тут евреи?» Коля улыбнулся — мы не хотели воевать с вами. пойми правильно. мы разве понимали, что твориться в старше. так прочистили мозги молодежи, что мы ничего и не понимали. Тех, кто был не угодный расстреливали, вешали отправляли в концлагеря. Книги сжигали. И все ради того, чтобы снова прийти туда откуда мы и пришли. — Да ладно Клаус, главное, что теперь все хорошо. Я ведь, по правде, не питал к тебе злобы, ты ведь все видел, и снаряды, и карту. Ты не дурак, просто играл свою роль. Я хотел спасти тебя на том мосту уж слишком даль мне тебя было.- Коля выпивает залпом, и Клаус улыбается. — знаешь ты прав. Я все видел, но понимал, что ты сбежишь. Сбежишь как чертов лис, и я не в силах тебя остановить. — может оно и к лучшему что все вот так сложилось? конечно я никогда не забуду прошлого, но смотря на наших детей буду всегда помнить и о том, что теперь мы семья и должны помогать друг другу. Я не знаю как у вас. а у нас семья значит все. — Я рад что все так сложилось, мой старый друг. думаю скоро мы будет рассказывать внукам о наших боевых подвигах. — О там есть о чем пересказывать… — Коля усмехнулся. Время давно перевалило за полночь, но только теперь они могли сесть и спокойно поговорить, и обсудить, все обиды, которые теперь казались самыми мелочными. и наконец-то похвастаться друг перед другом.