Балтовая почта

Священное Древо Красоты — дерево, распространяющее и поддерживающее Прекрасное во всей Вселенной. Некогда процветало в двух сестрах Красоты, но теперь существует только в Тэкере-окко.

К сожалению, нам пришлось покинуть красочные смелые улицы центрального Цумино и спуститься на другую его сторону, совсем темную и отчужденную. Квартал Кузнецов представлял собой скрытное добровольное гетто для творцов оружия. Он принадлежал Цумино, но в пределах горы Марюгумо находился значительно ниже центра. В том месте был особенно густой лес деревьев из черного стекла, множество камней-ограждений и препятствий в виде затягивающих ручейков и длинных трав. Тэджинки ковалей располагались глубоко в том лесу, где уже не было слышно ни писка, ни малейшего скрипа. В Эйзосекае искусство создания оружий являлось самым высоким, оно было совершенно тайным и давалось далеко не каждому, только избранному самой судьбой и Тэкерой-окко. И то, эти счастливчики много и усердно учились, до потрескавшегося стекла сдирали пальцы, чтобы стать обладателем таинственной магической техники кования, одними из кузнецов. По обычаю кузнецы скрывались в дебрях от обычных мирроров и иных существ — никто не должен знать и видеть кование орудий, чтобы сие искусство продолжало оставаться секретным. Поэтому поиски их квартала в Цумино были тем ещё приключением. Нудным приключением. Мы не любовались шикарными видами декоративного мира, их просто не было видно за белыми туманами и непроглядными лесами. Не слушали песни, не наблюдали за жизнью мирроров, даже не прятались от сентораев и не сражались с тамаси. Без этих опасных привидений было довольно скучно, как бы странно это не звучало. Мы просто безвольно шли. Нас окружала только мертвая тишина и сгущающаяся мгла. Черные верхушки елей очень утруждали, заставляли окунуться с головой во всепоглощающее уныние и печальные философские мысли, и их не могли заглушить барабаны тайко. А без красок окружающей среды все отчетливей становились жуткие пятна в глазах… — Мне жалко того мальчика, — первым прервал тишину Ливси, и эти слова показались неожиданными. Я ещё никогда не слышала в голосе Черрисена такой грустной тяжелой интонации. Его хрипотца звучала как жалобный форшлаг. — Да-а… — только и смогла протянуть ошарашенная я, чтобы хоть как-то поддержать диалог. — Он ведь… он не виноват, что родился таким, — продолжал Ливси, смотря вдаль. Безмерно голубые глаза вмиг сделались пустыми. Черрисен будто лишился всяких эмоций и забыл всю свою шуточную обыденную речь. — Что такого в том, что он полумиррор-получеловек? Правильно, ничего. Это просто его уникальность. Но почему-то всем существам во Вселенной хочется приравнять таких ко Злу. Удивительно… — Наверное, тут сыграл характер Тэкеры-окко… — прикусила губу Присцилла, тоже с озадаченным видом наблюдая за Ливси. — Хах, — неподдельно горько усмехнулся Ливси и закачал головой, — нет, это просто природа всего разумного мира — отрицать что-то выбивающееся из общей картины, гнобить его, стремиться уничтожить… Это также как Иисуса иудеи хотели убить за то, что он являлся Богом. Они просто не желали верить Его словам! И как первосвященники завидовали Христу, за которым шли толпы… В итоге Его распяли. И этого несчастного хотят прикончить. А вдруг он несёт только добро? Никто не хочет даже разбираться… Все следуют за этой идеологией как безмозглые овцы, твою мать! Отвратительно. Не верится, что такое не только в Человеческом мире. — А ты с таким сталкивался? — вдруг назрел у меня вопрос в связи с учащенным пульсом Ливси, совсем остекленелыми глазами и страшным тремором. Признаться, мне стало как-то не по себе. Такое поведение друга было для меня таким же непривычным, как и поведение Присциллы в Механисмусе. А это могло означать только одно… — Так зверски ужасно, что религия Эйзосекая со стороны розовой сестры предполагает одно, а существа в ней в обоих сторонах понимают ее совсем по-другому… И эта психушка тоже, — Ливси успешно проигнорировал мой вопрос и бурчал о своем. — Старейшина прав. Разве Красота принимает убийства и какие-то скотские ритуалы? Разве религия Эйзо об этом? Почему существа так все искажают?.. Почему такие как мы должны страдать?.. Почему из-за этих личностей понятия веры становятся для нас сплошной болью и опасностью? Она ведь не должна с этим ассоциироваться… Это… это так неправильно и ужасно… Мы с Прис еле ковыляли за Черрисеном, содрогаясь от изумления. Такие речи не на шутку испугали нас. Они и вправду настолько выбивались из концепции образа Ливси, что аж ноги тряслись, и рот открывался до боли в челюсти. На лице подруги образовались морщины искреннего удивления и шока, в глазах читалось смятение. Я же ощущала душевную боль Черрисена всем телом. Чувствовала, как с его маски откалывались большие куски, а сгусток душевной гармонии начинал выбиваться из грудной клетки. И, кажется, для дисхармонов он был бы деликатесом… Я такого испепеляющего света никогда не видела, даже у раненной в самое сердце Присциллы! Заметив наши удивлённые морды, Ливси ойкнул и быстро покраснел, часто задышал и вспотел. С заплетающимся языком он промолвил: — Ой, че-то меня не в ту степь унесло… Девчонки, дружно забудьте все, что я сказал! Итак, мопсы в корзинках- Но не успел Черрисен сменить тему, как плотную ткань его формы порезало что-то невидимое. Багровый кусочек упал на землю, показалась тонкая царапина на грубой коже. Мы тут же замерли, с ужасом оглядывая рану Ливси. Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди! — Кто-то с катаной атакует нас, приготовьтесь защищаться, — вдохнув полной грудью, произнёс твердо Черрисен сквозь зубы, не обращая внимания на кровавую царапину. Затем загородил нас широкими руками и прокричал куда-то в хищные деревья: — Эй ты! Я тебя вижу! Поначалу я никак не могла разобраться, кого там кричит Ливси. Даже с четким нечеловеческим зрением и мерцающими вдали нитями мертвых балтовеев я не видела ни единой фигуры, даже намеков на нее! И от этого начинала паниковать сильней. Страшно, когда враг уже нанес удар, но не появился сам… А потом нас неожиданно откинула назад невиданная волна, почти невидимая, лишь с слабым голубым блеском. Какие-то ее частицы залетели в рот, скрипуче оседая на языке. Похоже, это было резкое наводнение из пыли, мелких песчинок и грязи с примесью чей-то очень мощной силы, способной сбить с ног даже двух балтовеев! И только Ливси сумел выстоять весь этот порыв, даже не прикрывая глаза от летящего мусора. Брови его зло нахмурились, губы сложились в плотную трубочку, а на лбу показались пунцовые выпуклые вены. Он пробормотал почти невнятно со стиснутыми зубами: — Сказал же, защищайтесь… Затем Ливси до хруста в костяшках сжал руки в кулаки, чуть отставив одну ногу назад, сосредоточенно пыхтя. Грязный туман с лазурным сиянием быстро развеялся, и лунный свет наконец озарил крепкую высокую фигуру. Неизвестный миррор стоял в нескольких метрах от Черрисена, сжимая в обеих руках пару катан с блестящим серебристым точеным клинком и шершавой грубой синей рукоятью. Все тело его было покрыто темно-серой тканью, лицо и глаза скрыты за большой пальмовой шляпой с широкими полами и мелодично звенящими колокольчиками. Лишь по белому хаори в розово-голубых узорах стекла и широким хакама цвета морской глубокой волны можно было различать его движения. И по серебряным густым локонам волос с бирюзовыми мерцающими прядями… Незнакомец тоже тяжело дышал, из его еле видных ноздрей шел пар, за полами шляпы блестели маленькие недоброжелательные огоньки. Затем он подпрыгнул и, расставив катаны по обе стороны от себя, молча атаковал Ливси вновь. И случилось это настолько быстро, что мы с Присциллой даже не успели встать и активировать свои силы! Черт, вот это у сенторая скорость! Хотя нет, это не сенторай… У них не могло быть такой быстроты, даже у самых высокопоставленных! Незнакомец так легко подпрыгнул и нанес многочисленные колющие удары… Но такой же быстрый уклон Ливси от всех атак поразил ни меньше. В одно мгновение он сделал крутой кувырок назад и приземлился на ноги словно кошка, а свист мечей опять гремел поодаль него. Необычайно скоростной и техничный незнакомец смог порезать только резинку Черрисена, из-за чего мертво-пшеничные волосы небрежно опустились на напряженные плечи. — Как некрасиво пытаться убить чужака, — съехидничал Ливси, прищуриваясь. Но жадный до битвы миррор опять выставил клинки вперед, готовясь прыткой рысью атаковать ни в чем неповинного Черрисена. От контрастирующих на фоне его скорости тяжелых шагов содрогалась земля, отливали смоляные ели голубым оттенком и поднимались в воздух осколки стекла. Жестом Ливси приказал нам отойти подальше и не вмешиваться. Присцилла, конечно же, возмущенно пискнула и хотела уж образовать вокруг него кристаллический щит, но я приостановила ее, опять заметив жест. Черрисен четко дал понять, что его не стоит отвлекать от намечающейся драки, и в этот раз решила повиноваться, а не опять с горяча проявлять инициативу и активировать свои руки в помощь. Видно, он знал, что делает, хотя по моему скромному наивному мнению кулаки сильно уступали катанам. — Чувствуешь во мне зверя и хочешь его разбудить? Давай, — бросил легко Ливси, тоже расставляя руки и ноги на ширине плеч. Я думала, что он в своей привычной манере издевался над врагом, но заметила, как радужка Черрисена стала рубиново-алой и, если честно, чуть не упала на острую землю от удивления. А вот Сцилла грохнулась. Незнакомец глухо усмехнулся и, сделав сальто в воздухе, угловатыми движениями замахал катанами перед Ливси. Тот опять уклонился, быстро отпрыгнув в сторону, но теперь оставил после своего прыжка большую и глубокую дыру в земле. Не ожидавший такой подставы, воин успешно плюхнулся в нее. А Ливси приложил руку к краю земли и тотчас… поджог яму! Всплеск багрового огня оказался таким огромным и жгучим, таким неестественным для Балтовой силы, что пряди Черрисена окрасились в красный, кровь полностью залила его глаза, а все тело покрылось бордовым мерцающим налетом. Язычки паранормального пламени Ливси подожгли тело лежавшего воина, и Черрисен горделиво засмеялся, туша свою ладонь, совершенно целую! Господи, разве балтовеи могли обладать столь могущественной магией??! Разве ланши были способны на такое??? Разве у комет окрашивались волосы и тело?…. Но незнакомец оказался также необычайно силен и смог выбраться из горячей ямы. Своей скоростью он все-таки сбил Ливси с ног и смог поцарапать его в нескольких местах. Сильно, жестоко и грубо, не давая и вдохнуть. Но, удивительно, на Черрисене… Ох, святой Да Винчи, все раны заживали на нем почти мгновенно, секунда в секунду, как и на этом мирроре! Они оказались равны по силе! Ливси сумел создать из своей огненной магии два ярких красных кнута и со всей мочи заехать ими прямо по лицу воина. От сбивающих ударов он прокатился по земле, потеряв шляпу. Стали видны серые глаза с бирюзовыми крапинками и серебристая макушка. Но незнакомец все ещё сжимал катаны в руках. Рыкнув, Черрисен запустил кнуты в воздух и, взмахнув руками, опять нанес удар по миррору. Тот смог отразить атаку мечами и опять поцарапать Ливси, но уже на расстоянии. А затем ещё и ещё. Мой взгляд не мог уцепиться за его мощные движения! Незнакомец обладал некой особой техникой невидимости, скорости и дальних атак… Так в Эйзосекае могли сражаться лишь единицы! Возможно, только сама Тэкера-окко… И этот парень, такой легкий и тактичный, но и одновременно тяжелый и угрожающий, с убийственным холодным взглядом и ловкими руками, способными крутить острыми клинками как простыми барабанными палочками. Его движения нельзя было предугадать, сила ударов непредсказуема, техника владения катанами постоянно варьировалась от простой до гипер сложной. Невозможно было заметить и то, как один из мечей в итоге окажется в животе. Этот воин был очень хитрый, юркий и азартный. Он и будто играл с Черрисеном, проверял его силу, провоцировал на более сильные удары, хвастливо отбивая их… Ливси же не сдавался и заражался задором миррора, все ярче зажигая кнуты и матеро поражая ими незнакомца. В своих атаках и приемах Черрисен больше походил на всевластного и безумного дьявола, сбивающего все на своем пути, обращая деревья в пунцовый прах и безжалостно сравнивая их с землей. Балтовой силы в нем было в избытке, и Ливси будто неосознанно выкладывался на полную. Он горел так же, как и его оружие. Озабоченные очи, пряди, похожие на язычки его пламени, налитые мощью окровавленные руки… Казалось, что Черрисен вот-вот потеряет контроль и взорвет Эйзосекай ко всем чертям! Но… откуда же в нем было столько магии??? Это ненормально!.. К счастью, бою было суждено прекратиться. Ливси выбил из рук воина клинки. Они с оглушающим неприятным свистом ударились о землю. Пыль опустилась, спала голубая пыльца с елей и потух бурный огонь Черрисена. Воздух вновь стал прохладным, не пропахшим кровью и едким дымом. В округе повисла тишина, совершенно неожиданная и оттого даже режущая, отдающая призрачным эхом битвы. Было слышно тяжелое хриплое дыхание двух противников и капли пота, стекающие по телу. Но затем незнакомец спокойно поднял свою шляпу, отряхнул ее и надел под чутким сверлящим взглядом Ливси. Прикрыв полупрозрачные веки и встав к Черрисену полубоком, он кратко произнёс: — Похвально. Иметь дело с такими существами — честь. Но, кажется, Ливси был не в состоянии ответить странному бойцу. Он только вяло кивнул подобно умирающему псу, потом посмотрел на свои дрожащие, налитые неизвестной магией багряные руки, и… грохнулся без сознания и всяких сил. Страшный комок застрял у меня в горле. *** Где-то в темноте коридора прозвучал тихий голос Присциллы: — Ещё лосося? На что глухо ответили из-под пухового теплого одеяла: — Да, пожалуй, — и поставили рядом с собой очередную пустую пиалу, четвертую по счету. — Хорошо… — звякнули мерцающие заколки. А затем послышалось, как треснула губа от натиска зубов. — Я постирала форму и повесила сушиться. Через часа два-три можешь надеть. Она, это… ромашкой пахнет. Вкусно. И ещё я зашила дыру в носках, и тот правый боковой кармашек подделала… Ну и молнию рюкзака отполировала заодно, она у тебя была просто в ужасном состоянии. Не люблю, когда так все запущенно! — Ещё никто так не пекся о каждом моем вздохе, кроме тебя, — усмехнулся сипло Ливси в одеяле. — Перестань быть такой заботливой, Прис. Я, конечно, понимаю, характер, рефлексы и все такое, но вот ты набалуешь и потом сама же будешь рвать и метать от моей лени. Хотя… ммм, не скрою, мне нравится твоя надутая мордашка. — Придурок, — цыкнула Сцилла на выдохе, но в конце концов послушно ушла за очередной пиалой лосося. Благо, наш новый знакомый был не против. В итоге, когда Ливси упал в обморок, этот незнакомец резко сделался добрым и понимающим. Закинув Черрисена на плечо и подвязав на поясе катаны, он повел нас в свою одинокую, но уютную хижину. Она находилась даже не в Квартале Кузнецов, а где-то в лесу на опушке. Там боец совсем расщедрился и предоставил нам все комфортные условия. Разжег камин, подал пуховые одеяла (редко используемые даже в Цумино), дал кучу еды и лекарств и просто… принял как богатых гостей? Я не могла пока раскусить характер незнакомца, но радовало, что он все-таки не нацелен на убийство и вред. Создавалось ощущение, что он нас той битвой просто проверял и после всех испытаний, которые такой жуткой горой навалились именно на Ливси, открылся с другой стороны, настоящей… Интересная пища для размышлений однако! Ещё один интересный персонаж на горизонте! Кхм… И вот сейчас мы пребывали в его скромной хижине с простым деревянным полом и выгоревшими бирюзовыми обоями, одним единственным низким столом и шкафом. Конечно, каждый сантиметр был вычищен до блеска, все книжки и свитки стояли плотно друг к другу, статуэтки и вазы с цветами были выполнены в одной гамме, каждый слой скатерти и постели следовал четко друг за другом… Воин оказался сущим перфекционистом и чистюлей, содержащим свое жилище в идеальном порядке, которому могла позавидовать Тэкера-окко. Но это не помешало нам чувствовать себя как дома. Атмосфера была располагающей, не угнетающей… Приятный порядок и спокойное гостеприимство стеклянного парня радовали глаза и успокаивали душу… Но поначалу было трудно взять себя в руки. Душащее волнение вызывал Ливси, который с окончания поединка все не пробуждался, даже когда хлопотливая Присцилла умыла его лицо холодной водой, закутала в одеяло и сделала массаж запястий, в которых покоилась значительная часть магии. Черрисен проспал беспокойным сном часа три с лишком, ворочаясь и хныча. А мы трепетали и медленно наблюдали, как аномальная балтовая сила сходила с него некими катышками и слоями, которые, казалось, можно было потрогать. Она стекла и свалилась словно кровь, просочилась сквозь деревяшки и беспробудно исчезла, будто у Ливси никогда ее и не было. А он, бедный, мучился, обливаясь потом и скрипя зубами. Видно, такая магия доставляла ему лишь боль и ноющее послевкусие… И меня это уже пугало. Напрочь сбивало с ног. Все больше открывались моему взору странности друзей, ползающие в их душе и голове противными склизкими тараканами… Все больше поглощала их черная ладонь и пугалась желтая. Все больше я понимала, что уже не могу закрывать глаза на трудности и отдаваться нескончаемой невинности и веселью. Ведь вокруг было столько черноты, которая вырывалась изо всех щелей, и никак нельзя было ее игнорировать, защищаясь смехом и улыбкой… А я так не любила этого всего! Я так хотела всегда, чтобы везде царила гармония, пели птички и светило солнышко, чтобы ничто не шатало эту великую первобытную идиллию радости и баланса… Я не хотела видеть страдания и боль, не желала даже руку окунать в хаос и думать о плохом, о чем-то совершенно скверном и злом. Иначе смело приходили темные мысли, истощающие и заражающие весь мозг. Я замыкалась в себе, много думала и даже… хотела пойти за этими мыслями раздора. И в итоге не могла разобраться, что у меня в голове на самом деле. И опять это случалось! Присцилла и Ливси хорошенько так меня измучили, хотя… Кажется, о Черрисене я узнала точно не все. — Достаточно нагрелось, — сказал вдруг незнакомец, прерывая тишину и прекращая подкидывать ветки в огонь. Он повернулся к Ливси и спросил: — Все в порядке? — Сойдёт, — хмыкнул Черрисен, наконец раскутываясь и являя свое лицо на свет. Слава Богу, глаза его вновь обрели небесный оттенок, а красные пряди выцвели. Теперь Ливси походил на Ливси. Извиняюсь за тавтологию… Пришла Присцилла с ещё одной тарелкой красного пряного лосося. Она присела на корточки и положила ее рядом с Черрисеном, не забывая и две деревянные тонкие палочки. Затем внимательно, даже строго оглядела его и приложила ладонь к сморщенному лбу, проверяя температуру. — Да все нормально, — отмахнулся Ливси, убирая ее руку, — остынь. Я вот уже. — Угу, да, — промычала нахмуренно Сцилла, который раз недовольная наплевательским отношением Ливси ко всему. И тем не менее плюхнулась рядом с ним, наблюдая, как он показательно лениво тянет кусочек лосося в рот руками. Хех, они друг друга стояли! — С тобой поджаришься только… Прис хотела съязвить что-то ещё, но ее опередил миррор, тихонько хрустящий пальцами и смотрящий на нас так спокойно, что аж дыхание замирало: — Мое имя Гарасу Агимура. Я кузнец. Тот самый, про которого говорил старик Кенджин. — Эй, а откуда ты знаешь?.. — моя челюсть почти успешно сравнялась с полом. Он что, подглядывал?… Но как?! Я не видела и даже не слышала! И главное - зачем? Гарасу положил одну ногу на другую и потер переносицу. Его стеклянная кожа была через чур мягкой для миррора. Брови слишком густые, ресницы пушистые и черные, а глаза столь полны эмоций, что любой цуминовец мог бы темно завидовать. И только плотная ткань костюма закрывала все остальные прелести: выпирающие вены, косточки, мозоли и мышцы. Очень человеческие. Неправильные, но и одновременно хорошо сочетающиеся с мерцанием бледно-голубого стекла. Так странно… — Я наблюдал за вами ещё с восхождения на Марюгумо, — пояснил он коротко. Видимо, не любил разбрасываться кучей слов, — скрытно и невидимо. А как это у меня получается, вам знать необязательно. Правила искусства синобизюцу. — Вот шалун, — прыснул ехидно Ливси, подвигая под себя белоснежную подушку и будто специально пачкая ее маслянистыми пальцами. Присцилла возмущенно вдохнула воздух, одаривая Черрисена недовольным блеском желтых глаз. — Ливси. — У меня вызвали интерес балтовеи, что в такое темное для Вселенной время шастают по мирам в поисках лютых артефактов, ориентируясь по золотым жилам мертвых комет, — продолжал умиротворенно, но и одновременно четко и без запинок Агимура, лишь слегка морщась от жестов Ливси и надзирательской моськи Присциллы. — Я понял, что вас послал спасать рушащийся баланс и исполнять заказ странного незнакомца Накомисс-окко, а значит, вы особенные и знаете толк в том, что делаете. — Да мы профессионалы в любой иномирной херне, только свистни, — пустил очередной смешок Ливси, показывая щербинку меж зубов. — Но я не привык с первого взгляда всецело доверять каким-либо существам. Всегда я, чтобы убедиться в способностях и нраве будущего союзника или врага, проверяю и испытываю его. — Выплывая с точеными острыми катанами из неоткуда? Оригинально, — присвистнул саркастично Ливси, совсем не обращая внимание на щелбаны Присциллы. Гарасу не поторопился с ответом. Он встал, приблизился к полке камина, взял флягу, обвитую бамбуковыми нитями, и такой же маленький стаканчик. Вылетела с характерным хлопком пробка, и Агимура налил в емкость бледно-оранжевую газированную жидкость — рёко. Он сделал несколько аккуратных глотков через микро отверстие в маске, посмаковал алкоголь на языке и медленно проглотил, пуская согревающий напиток по гортани. И наконец промолвил, важно глядя исподлобья: — Для меня этот способ самый эффективный и действенный. Не люблю долгие прелюдии и тянущуюся резину, лишь четкость и складность. В примитивных переговорах оппонент ловко переодевает лживые маски, а вот в бою… Все сразу становится понятно. — И че ты понял? — наклонив голову, поинтересовался Ливси. Гарасу выпил ещё пару глотков, прикрывая веки и сжимая стаканчик в жилистой руке. — Что вы хорошо гармонирует между собой. Присцилла-тосу и Арина-тосу переживают за тебя и готовы в любой миг вступиться, но и одновременно понимают тебя с жеста и не вмешиваются по просьбам. А ты… — он вновь повернулся к Ливси, — ты готов в любой момент защищаться и защищать. Ты дорожишь этими девушками и ради них готов выпустить свою внутреннюю подавленную аномалию. Вы держитесь друг за друга, а значит, что вы хорошие работники, коллеги и друзья. Мне нравятся такие индивиды. — Ого, ты все правильно подметил… — выдохнула я, прислоняя руки к груди от приятного поражения. Этот миррор так прочувствовал нашу ауру… Мне понравилась его наблюдательность! Достаточно близка с моей, хе-хе. — Это точь-в-точь про нас! — Мне нравится изучать разных существ, — кивнул монотонно Гарасу, — это мое хобби с детства. Вы, из плоти и крови, необычны и красивы в своей природе. Глубокие, чувственные, резкие, горящие… Мне бы хотелось побывать в других краях, чтобы увидеть побольше таких как вы. Но сейчас не об этом, — со стаканчиком он снова приземлился на пол, поправил складки маски и поинтересовался: — Вам же нужна стрела из стекла ёдуриеда, верно? — Да… — согласилась я, понимая, к чему он скорее всего клонил, — очень. Как можно скорей! Заказчик не ждёт. Уже… — Я понимаю, — сказал Агимура прямо, — и хочу сотрудничать. Мне как раз хотелось испытать ёдуриеда в деле, и ваш заказ мне в этом поможет. Оно нужно для… Кое-чего. — Ой, нахрен нам сдались твои загадки, — закатил глаза Ливси, — не тяни быка за яйца и кота за рога. Выдавай все как есть, раз уж проверил нас. Гарасу глубоко вздохнул и пожал плечами, поджав губы под маской. — Справедливо, — подметил он и посмотрел на серебристый ключ, лежащий на комоде близь веточки бесконечно цветущей сакуры и совсем маленького портрета знакомой девушки в розовом кимоно. Затем проговорил: — Хорошо. Если вы готовы, то я расскажу все. В большей степени все то, что может нехило шокировать. Но вы правы, с вами-то я смогу поделиться своей болью. Прежде чем проследовать за вальяжным тихим Гарасу, мы дождались, пока Ливси закончит все свои дела. Он же сначала неспешно доел очередную порцию рыбы, потом закутался в белую юкату и заплел волосы в небрежный низкий хвост. Но, удивительно, так медлил Черрисен не специально. Странная магия оставила после себя хруст костей и тяжесть тела, поэтому наш друг походил на вялого червячка, пусть и улыбчивого. Я очень надеялась, что больше ничего такого с ним не случится… А потом Гарасу повел нас вглубь своей маленькой лачужки, которая, оказывается, таковою и не являлась. Она на самом деле имела длинные коридоры, погребы и люки, и обладала большим количеством художественных украшений и картин с коврами, а также… орудиями. Они были буквально повсюду, представляли собой ценную коллекцию и даже как будто бы музейную экспозицию. Весь коридор был заставлен ими! Даже на рисунки сакуры, ликорисы в черных вазах и многочисленные статуэтки двух дев я обратила внимание уже только потом… Десятки мечей, копьев, клинков и иных видов холодного оружия то хранились в стеклянных рамах, то покоились на лакированных подставках под теплым светом фонарей. У орудий были разнообразные лезвия и рукояти, крепкие и необычайно твердые, обладающие своим блеском и цветами. Голубые, розовые, зеленые… Глаза щипало от их красивой ковки и свербило в грудной клетке от остроты и гибкости. Несомненно, это были творения кузнеца Гарасу Агимуры. И он ими точно гордился! — Ещё с детства я увлекался боевыми искусствами и оружием, — вдруг промолвил негромко Агимура, заставляя нас вздрогнуть от неожиданности. Шаги его были тихими, одежда не шумела, и мы даже позабыли о его присутствии… — Хоть в повседневной жизни и предпочитал простоту, скромность и размеренность, я был пылким в увлечениях. Слияние четкости и одновременно затейливости породили во мне стремление к сложной деятельности. Свою роль сыграло и мое положение в обществе, и отсутствие матери и отца. Нужно было выживать в Эйзосекае и в то же время искать себя, поэтому у разных мастеров я познавал самые высокие виды эйзосекайского искусства. Среди них сенторайское дело, синобизюцу и, конечно, кузнечество. Эти три отрасли получались у меня лучше всего, и потому я решил открыть свою мастерскую и стать скрытным кузнецом, путешествующим по миру и создающим высококлассное оружие из различных материалов. Благо, я вел кочевой образ жизни и мог спокойно отбирать всякие стекла и камни, а затем ковать из них катаны хоть целыми днями… Сложно, муторно, но и одновременно в тишине и покое, с прекрасными пейзажами перед глазами и сборником стихов... Как я всегда и любил. …А потом меня и мои работы начали узнавать. Орудия из самых волшебных и сильных материалов заимели популярность сначала среди любителей, затем остальных кузнецов и гражданских бойцов, а потом и в армии инокотэ. Меня видел почти каждый миррор, но так и не смог поймать и заговорить. Этим я раззадоривал народ ещё хлеще. Заказов с каждым годом становилось все больше и больше, я с превеликим удовольствием сидел над армейскими катанами, с трепетом осознавая свое значение в ремесленной стезе Эйзосекая и… то, сколько же интересных подробностей о состоянии Тэкеры-окко мне откроется невзначай. Ибо же эти секреты были моей изначальной целью, о которой я не упомянул сразу ради плавного повествования и… интриги. Из длинного коридора мы вышли на задний двор хижины, огороженный высоким забором и тонированными ветвями елей. Здесь, на свежем воздухе, с флягой рёко и стопкой книжечек находилась, похоже, мастерская Гарасу. Об этом говорило наличие кузнечных инструментов, вычищенных до блеска и находившихся на своем месте, в удобном для Агимуры порядке. Имелись у него горны для разогрева заготовок, молотки, клещи для удержания, компактная наковальня и сами материалы для орудий, хранящиеся в стеклянных прозрачных сосудах. Как и говорил Гарасу, самые разные — от простого металла до дымящегося розового золота. Благодаря своей авторской особой технике ковки он мог создавать такие оружия, которые никто даже и не думал. Я бы вот и не додумалась закрепить какую-нибудь бирюзовую руду в меди и выковать из всей этой примеси крепкий, да и к тому же магический меч! Невероятно… А ещё посередине мастерской стояло бледно-голубое хрустальное дерево, опять же напоминающее сакуру. Наверняка Гарасу неровно дышал к этим растениям и частенько отдыхал под их хрустальной копией, попивая рёко и читая книжки. У дерева лежал миленький клетчатый плед! — Ты психолог? — спросил вдруг Ливси с подковыркой, очевидно. Но его обычная манера общения хорошо так отвлекала от практически посмертной белой юкаты… — Нет, — отрезал Гарасу, вставая около хрустальной сакуры. — Тогда зачем тебе сдались все эти подробности о менталке Тэкеры-окко? — Черрисен в недоумении изогнул бровь. Агимура вздохнул, задумчиво проводя кончиками закрытых пальцев по дрожащей от ветра сакуре. С минуту он молчал, мутные веки его подрагивали, а грудь совсем тихонько вздымалась. Но потом он ответил так же глухо: — Тэкера-окко больна. — Чем?.. — сглотнула опасливо Присцилла. У меня же был такой вопрос ещё с момента рассказа старейшины. Снова горестный вздох со стороны Гарасу. Он сжал руки в кулаки и опустил голову. Колокольчики на шляпе жалобно зазвенели, а через ткань костюма стали видны напряженные вены. Он хрипловато, тяжко заговорил: — Как вы уже знаете, две сестры фактически являлись Священным Древом Красоты. Они выросли из его семян, и Прекрасная магия распределились по их телу корнями и корой. Древо процветало прямо внутри них. Но многоуважаемый Накомисс-окко отчего-то поселил ее неравномерно, и из-за этого устойчивость Тэкеры была подорвана. После Солнечного ужаса и убийства Акейн-окко эти силы совсем взяли над ней верх и буквально пленили ее. Древо, оно… Начало паразитировать и расти сквозь нее, покрывать все ее тело и вконец завладевать разумом. Гарасу вновь поднял голову и взглянул на нас. Неистовая печаль и терзающая боль виднелась в его живых глазах. Эта пара чувств, казалось, существовала в его нутре веками, таясь в зрачках и нещадно царапая изнутри. А Агимура все терпел и терпел, пронося эту тоску через весь Эйзосекай, смело обнажая ее перед Красотой. Но теперь эта грусть прямо таки вырывалась наружу и ещё смешивалась с каменной твердостью, пылающей целеустремленностью и… долгом? Да, именно. Только я не могла понять, не в силах была увидеть перед кем или чем был этот самый долг. Но чувствовалось, что перед чем-то безумно родным и важным для Гарасу. Чем-то, что умерло много лет назад, оставив его наедине с разрушающейся близкой Красотой. — Тэкера-окко медленно и мучительно умирает, — почти что прошептал Агимура, хмуря выразительные брови. — Мутировавшее всесильное Древо, прорастая насквозь, разрушает, просто дробит все ее внутренности и сводит с ума. Священные ветви гнилые и ядовитые, в них нет толка. Вся магия перемешалась в ней и больше не функционирует. Из-за этого стремительно рушится баланс Эйзосекая и погибает Красота. Тэкера-окко это сама понимала тогда и знает сейчас… Потому и хочет совершить этот зверский Ритуал Очищения. — Дак а что за ритуал-то? — заманчиво потирая бородку, спросил Ливси. — В смысле, что он в себя включает? — Да, хотелось бы знать… — поддержала Присцилла, с беспокойством скрещивая руки на груди. Кажется, она даже замёрзла. — Мы знаем лишь то, что нужно убить того… мальчика, — я прикусила губу до крови, — но как она это хочет сделать? Может, мы сможем это остановить, придумав план. Мы так уже делали! — Это… своеобразное религиозное жертвоприношение, — пояснил Гарасу, мня кончик закрытого носа. От этой фразы Ливси резко передернуло, но он не подал виду. Это заметила только я. А Агимура тут же продолжил: —…которое свершается в ночь красной луны. Плод Уродства поздно преподнесут Тэкере-окко в хрустальном сосуде, напоминающем по строению железную деву. Когда луна полностью окрасится в красный, сотни шипов пронзят тело мальчика, и сосуд наполнится его кровью, а он сам растворится в ней, как в кислоте. По задумке. Затем обнаженная Тэкера-окко омоется этой кровью, что выльется на нее залпом. И… ее недуг исчезнет навсегда, а баланс снова воцарится. Правда, Тэкера и ее поданные не понимают, что кровь полукровки совершенно бесполезна, ибо люди и даже полукровки не такие сильные и злые, как они думают. В мальчике природной магии Красоты намного меньше, чем в обычных миррорах. И кровь его слабая и с болезнью не справится. Убийство лишь усугубит общее безумство и сделает из Тэкеры монстра. А Накомисс-окко с этим явно не будет разбираться. Я это чувствую всем сердцем — мамин дар. Поэтому придумал иной способ. Гарасу провел пальцами по одной из жил сакуры, и ее часть внезапно задымилась, отделилась от дерева и опустилась на землю. Оказалось, что сакура являлась ещё и хранилищем… клинка. Да необычного, если легко выразиться! Он был серебряным, переливался всеми цветами радуги и сочился розовыми искорками. Кроме основного лезвия имел ещё несколько зазубрин, острых, как зубы акулы, как щербинки пилы! Создавалось ощущение, что таким мечом можно было разрезать… дерево. Под корень срубить или даже… не оставить их вовсе. Кажется, я начала понимать этот альтернативный замысел. Будто прочитав мои мысли, Гарасу вытащил клинок из секретного хранилища и тут же продемонстрировал в действии, обрубив им несколько хрустальных ветвей. Они упали и разбились в дребезги — это то, что мне удалось увидеть. А как Агимура выполнил сей прием — нет. Удар был настолько легкий, быстрый и почти бесшумный, что даже балтовому глазу зацепиться не удалось. Мы с Присциллой и Ливси раскрыли рты, а Гарасу сдал рукоять клинка, рассматривая его и говоря параллельно: — Меч Хакайя — такое название я ему дал. Мне пришлось долго ждать, чтобы получить фаотскую медь и анаватанскую сталь. Чтобы сделать из них сплав, пришлось приложить ещё усилий и прождать больше. Через кровь и пот я добыл и останки Акейн-окко. Розовые искорки — ее рук дело. Фаотская медь вылечит разум и тело Тэкеры, анаватанская сталь устранит паразитные ветви, останки запустят работу магии вновь и уничтожат все эти излишки. А ёдуриеда должно всю эту заразу взять на себя и исчезнуть навсегда. Кажется, только этого ему и не хватало… Я много прочитал и кучу всего изучил, много где проходил, чтобы додуматься до этого клинка, который, очень надеюсь, по-настоящему спасет Тэкеру-окко и весь Эйзосекай. Я так чувствую… — Неплохо, — Ливси лишь присвистнул, а потом сразу поинтересовался: — но какой у тебя план в итоге? — Вместе с вами добыть это стекло и сделать из него все необходимое и для вас, и для меня, — промолвил серьезно Гарасу, кладя меч на свое место. — Будет много пользы. А потом я сдамся сентораям. И проникну таким образом во дворец. Но заместо себя помещу в сосуд манекен или что-то такое… Возможно, понадобится ваша помощь. А затем в момент истины возьму и отрублю… Меня как молнией ударило. Куча несостыковок заполонили всю голову, аж мгновенно довели до тошноты. Сдастся сентораям? Заместо себя положит в сосуд бутафорию? Что? Зачем? Как? И вообще, почему он так скрывался? Почему так хорошо знал механику магии Древа и сестер? Зачем «простому» кузнецу это все? Чего это ему так приспичило все вернуть? Он герой? Революционер? Шпион? Но, вроде как, это совсем из другой оперы… И, кстати, почему его стекло может легко сморщиваться и хмуриться? Это же невозможно! Я поняла это только сейчас и буквально разрывалась от догадок и сомнений! Как же я сразу не задумалась??? Все-таки внимательность ещё нужно прокачивать… — Стой, стой, стой, — вдруг встряла Присцилла, тоже взволнованная его фразами, — почему ты сдашься сентораям? Они тебя ищут? Для чего? Гарасу вздохнул и медленно снял широкую шляпу. Мое сердце замерло в ожидании. — Меня весь мир ищет, — сказал он, как отрезал! — давно. Я думал, вы уже раскусили мою очередную интригу. — Раскусили, — усмехнулся Черрисен. — Сними-ка масочку, посмотрим на твое личико. И Гарасу спокойно повиновался. Но стал оголять сначала грудь, руки, шею… — Моя мама, Акейн, при рождении назвала меня Хикэру, — молвил Агимура тягуче. — «Сияющий». То же самое значило ее имя и имя Тэкеры. Весь Эйзосекай знает это имя, но часто заменяет на Плод Уродства. Мне же больше нравится Гарасу. Но эти два имени мне подходят. Я и сияю, и одновременно являюсь существом из плоти и крови. Слишком уродливым для Эйзосекая и когда-то самым красивым для матери… И наконец он обнажил лицо. Оно было человеческим.