Прощай, мой враг.

— Наследство моё, получается? — Получается. Настолько спокойный диалог со своим врагом лучше любой сладкой близости и хуже самой жестокой пытки. Есть в этом что-то более интимное и вместе с этим сильнее давящее, что хочется уйти, но слишком жарко и хорошо. Прус устал. Ему уже давно совершенно не нужна эта борьба за наследство, он бы отдал несчастное имение Грегору и закончил наконец этот бессмысленный бой, но родился сын. Янек был для Пруса-старшего причиной существовать, причиной дышать и биться за выигрыш дела. Он закуривает, смотрит куда-то вдаль и хочет прямо сейчас Грегору вмазать, но достоинство и самоуважение не позволяют. — У меня больше нет наследника. Зачем мне это? Грегор от этой фразы вздрагивает так, будто его обвило ледяным ветром из Арктики. У него-то детей никогда не было, и он не знает этой боли, когда ребёнок умирает, но всё равно эти слова залезают под кожу и режут внутренности даже самому заядлому ненавистнику детей. — И что собираешься делать дальше, Прус? — Абсолютно ничего. Продам свой дом, уеду куда-нибудь и исчезну в глухой деревушке где-нибудь в Испании. Или в Греции. Или где-нибудь просто подальше от Чехии. — Коньяку? Грегор смотрел с жалостью. А как ещё смотреть на человека, который в один момент потерял всё? Как ещё смотреть на несчастного, который не может принять чего-то и бежит, понимая, что будет страдать всё равно? Прус кивает. Он провожает Грегора взглядом, вздыхает и пытается не плакать. Он себя корит в смерти сына, а кого ещё? Эмилию нет смысла - она несчастна, она просто хотела получить этот чёртов свиток, а бедный мальчик слишком поддался любви и разозлился на отца. Грегор даже не пугается, когда слышит выстрел. Он берёт только один бокал, возвращается в комнату, смотрит на лежащего барона и наблюдает за вытекающей из виска кровью. Неудивительное зрелище. — Прощай, мой враг. Надеюсь, ты встретишься с сыном.