miraculum

Май.

      Он находит ее в ванной, сидящей на коленях возле унитаза. Ее голова низко опущена, а плечи трясутся. Одна ее рука на животе, и Амрит чувствует, что его тоже начинает тошнить. Вся эта картина — олицетворение всего, что он сейчас ненавидит. Он испытывает это удушающее отчаяние, которое является его верным другом, с того момента, как Амала Кхан, сидя на открытой террасе кафе, сказала два слова, разбивших его жизнь.       Это должен был быть ничего не значащий секс. Один раз — утолить любопытство по отношению к этой взбалмошной девчонке из низшей касты. Это была одноразовая акция. Много алкоголя. Отсутствие презерватива.       Один. Гребаный. Раз.       А теперь она сидит на полу его ванной, на безымянном пальце обручальное кольцо, тоньше чем то, что на его руке. Теперь она — Амала Дубей. И у них будет ребенок.       Его отец, конечно, был тем, кто заставил жениться. И ничто в мире не могло переубедить Девдаса Дубея в этом решении. Даже то, что семья Кхан была намного ниже их. Он сказал ему, что нужно нести ответственность за свои поступки. Амрит совершил ошибку и теперь будет расплачиваться за нее всю свою жизнь.       Амала слегка поворачивает голову. Темные волосы падают на лоб, покрытый испариной. Она смотрит на него — уставший и измученный вид вызывает только раздражение.       Он закрывает дверь.       Когда она заходит на кухню, босые ноги шлепают по мраморному полу — его раздражает и этот звук.       Надо быть честным — говорит себе Амрит — его раздражает все, что есть в Амале. То, как ее взгляд похож на испуганную лань. То, как ее рука накрывает маленький живот. То, как она иногда улыбается. То, как часто она смотрит на первый снимок УЗИ, который прикрепила на магнит к холодильнику.       Амрит тоже смотрел и злился. Так сильно, что гнев кипел в нем, ища выход.       Он ненавидел всю эту ситуацию: ее беременность, их вынужденный брак. Он ненавидел саму мысль о том, что оказался запертым в какой-то гребаной клетке. Ему было двадцать пять. Он не был готов стать отцом. Кто вообще в его возрасте готов стать родителем?       Амала открывает холодильник. Амрит хочет уйти, не доедая завтрак. Когда она ставит кружку горячего чая рядом с его кофе, он собирается подняться со стула.       — Как ты думаешь, Деви Дубей звучит красиво? — спрашивает она тихим голосом. Задумчиво смотрит на холодильник. — Если это девочка.       — Решай сама, — это все, что он говорит, прежде чем покинуть кухню. Ему срочно нужно уйти куда-нибудь, где нет ни намека на его жену и ее беременность, которую никто из них не планировал.       На самом деле, он никогда не думал о том, как она справляется. Потому что ему было плевать. Это должен был быть просто трах. Ни детей, ни брака.       Боги, как он здесь оказался?

***

      Иногда это случается — то, что ты не планируешь. Вот, как думает Амала. Она пытается рассматривать свой брак как вещь, которая просто произошла. В конце концов, назад не повернуть.       Она знала это с той секунды, когда шестой тест показал всё тот же результат. Она знала это, сидя на краю ванной, пока за дверью соседка и по совместительству лучшая подруга Сана ждала новостей. Амала даже не плакала тогда. Не могла. Ей нужно было думать. Решать. Пытаться понять, как двигаться дальше.       Она договорилась о встрече с Амритом, чтобы сказать ему. Она не ждала ничего. Она собиралась справиться с этим сама. Амала планировала оставить ребёнка — одна мысль об аборте убивала ее — и хотела, чтобы Амрит знал. Он был отцом этого ребенка, это была честность, за которую она получила вынужденный брак.       То, как все обернулось. Ну, она не ожидала этого. Ни быстрой свадьбы, ни жизни в доме Амрита Дубея. Тем не менее она оказалась здесь и смирилась. Всё, что ей оставалось, — просто принять это. И она приняла. По крайней мере, у ее ребенка будет папа. По какой-то причине отец Амрита настоял на этом. И Амала была ему благодарна.       Её почти не ранило равнодушие Амрита. Она ничего не хотела от него. Они жили в разных спальнях, каждый продолжал свои жизни. Возможно, в его постели были другие девушки, пока она обустраивала детскую и выбирала имена.       Она не требовала верности — она вообще ничего от него не требовала. Та ночь — одна-единственная, когда было принято самое необдуманное решение в ее жизни. И она приняла расплату за свою беззаботность.       Она не пытается с ним разговаривать. Всё, что она видит, — его злость. И это слишком больно, чтобы пытаться.       Она жалеет, что заговорила с ним этим утром. Пьёт горячий чай и надеется, что не придется пролежать весь день на холодном полу в ванной, прячась от жары и мучаясь от токсикоза.       Почему на этих рекламах материнства никто не пишет о том, как это тяжело?       Она убирает посуду. Смотрит на черно-белый снимок на холодильнике, и на губах появляется маленькая улыбка.       Живот небольшой, но на фоне ее маленького роста и худого тела он выглядит больше, чем есть. В приложении сказано, что вес малыша — пятьдесят граммов. Он крошечный, но на прошлой неделе, на УЗИ, врач показывала, что он уже шевелит ручками и ножками.       Это так удивительно, что Амала хотела рассказать Амриту, но прежде чем она открыла рот, ее остановил его прожигающий взгляд. Он ждал ее в больнице не потому, что был рад всему этому, а потому, что был вынужденно женат на ней.       Он ненавидел ее. Она не могла осуждать его. Его заставили жениться. Ему не дали выбора.       Мысль о том, что ей тоже, она заталкивает так далеко, как могла.       Она домывает посуду и возвращается в свою комнату. Берет книгу о материнстве. Есть вещи важнее, чем разочарование в браке.

Сентябрь.

      У нее большой живот. И это тяжело игнорировать, когда он сталкивается с ней в гостиной. Все это — напоминание о его ошибке. Все это — паршивый спектакль, в котором он не желает играть отведенную ему роль. Он хочет вернуться в прежнюю жизнь, но каждый раз, когда он смотрит на Амалу, она, подобно яркой вывеске, горит болезненным напоминанием о том, что вся его жизнь в руинах.       Ненависть растет с каждым днем, множится и ширится в сердце. Чувство, ставшее неотъемлемой частью его жизни за последние полгода.       Она все еще ходит босиком по мрамору. Амрит наблюдает за ней: она дает указание рабочему, который занимается ремонтом в детской; гладит большой живот и мечтательно улыбается.       Он хочет стереть это идиотское выражение с ее лица. Он мог бы назвать ее лгуньей. Охотницей за деньгами, только он видел ее загнанный взгляд в день их венчания. Если бы Амала могла, она бы сбежала.       Он, конечно, сбежал бы тоже. Если бы он мог, этого брака никогда не было бы. Он бы дал ей денег на аборт, если бы это было возможно.       Амрит обратился тогда за советом к отцу — и лучше бы он этого не делал. Потому что совет отца был полной противоположностью тому, что он ожидал. Свадьба. Венчание. Всю жизнь прожить с Амалой.       Амрита тошнит от этого, ему хочется кричать, ему хочется разрушать все на своем пути. И этот ее огромный живот. Он все ненавидит.

Декабрь.

      Он не испытывает радости отцовства. С момента, когда Амала родила, прошло несколько недель. Он видел ее несколько раз, в большинстве случаев она спала на руках Амалы. Или кряхтела в своей кроватке.       Поэтому, когда Амала протягивает ее — Кали, в честь богини, — Амрит пытается сбежать. У нее яркие зеленые глаза, она смотрит на него, как ему кажется, с осуждением.       — Держи головку, — говорит Амала, осторожно перекладывая их дочь ему на руки. Кали морщит лицо, Амрит ожидает, что она заплачет. Может быть, ей он неприятен в такой же равной степени, как и она ему. — Вот так, — Амала ласково улыбается и наклоняется, чтобы оставить поцелуй на маленьком лобике. — Побудь с папой, хорошо? Мамочка скоро вернется.       Она уходит, оставляя его с Кали наедине. Несколько минут Амрит не двигается, потому что боится. Потом, когда понимает, что ребенок на его руках не собирается плакать, он садится на диван.       Кали крутит головой, рассматривая комнату вокруг себя. Гостиная наполовину украшена к Рождеству, гирлянда на стене мигает разными цветами. Он отражается в ее маленьких глазах.       — Хочешь посмотреть?       Амрит не понимает, почему разговаривает с ней. Ей чуть больше месяца, едва ли она понимает, о чем он говорит. Едва ли она понимает, кто он вообще такой.       Он поднимается с дивана. Встает боком к дереву, чтобы Кали лучше видела елку. Она тянет крошечные руки к разноцветным украшениям, Амрит подходит ближе, чтобы она могла их потрогать. От этого Кали выпускает много слюней и, кажется, улыбается одними деснами — у нее еще нет зубов. Она размером с половину его руки. Ее вес не больше трех с половиной килограммов.       — Нравится? — спрашивает Амрит у нее. Кали смотрит на него: у нее его глаза и длинные ресницы от Амалы. Она — удивительная смесь их двоих. Часть его испытывает любопытство, думая о том, какой она вырастет.       Не спеша он показывает ей все украшения в гостиной. Какие-то она пытается затащить в рот и пожевать деснами.       Ему тяжело думать о ней, как о его дочери. Он много месяцев ненавидел саму мысль о ее существовании, а в день, когда она родилась и он увидел ее — красную, крошечную, кричащую — что-то странное и тяжелое появилось в его груди. Что-то отдаленно похожее на стыд.       Когда Амала возвращается, Кали крепко спит на его руках, а он продолжает ходить по комнате, боясь, что, если остановится, она проснется. Ее крошечное лицо спокойное и безмятежное.       — Спасибо, — шепчет Амала, мягко забирая Кали. Она держит ее одной рукой, второй осторожно берет маленькую ножку, чтобы оставить на ступне поцелуй. — Твоя мама говорит, что я буду скучать по этим временам. Когда она крошка и пахнет молоком.       — Мхм, — Амрит издает странный звук. Он не знает, что сказать. Вся его семья в абсолютном восторге от их дочери. Они могут часами ворковать с ней.       — Но пока я жду, когда она подрастет. — Амала покачивается на месте. У нее глупое счастливое выражение лица. — Все хорошо?       — Она хотела съесть елку и несколько елочных игрушек, — он пожимает плечами.       — Она делает это со всем, что видит. Даже со своими ногами, — Амала тихо хихикает. Ее глаза блестят. Она больше него испытывает радость от рождения ребенка. — Твои родители хотят, чтобы мы пришли к ним на рождественский ужин. Я собираюсь позвать Кирана.       — Хорошо.       — Хорошо, — она кивает и разворачивается.       Когда Амала уходит, он слышит, как она напевает какую-то песню.

***

      Рэйтан поднимается, когда Амала входит с Кали на руках. Амрит сдерживает раздраженный вздох, наблюдая за тем, как его друг останавливается рядом с женой и дочерью.       — Привет, — говорит Рэйтан своим чарующим тоном. Амрит злится. — Как ты себя чувствуешь? Я виделся с Лимой, она сказала, что вы собираетесь прогуляться на этих выходных.       — Да, собираемся, — Амала кивает ему с улыбкой. Она позволяет Рэйтану склониться к Кали, чтобы рассмотреть ее. — Она уже стала меньше спать по ночам, и мне приходится бродить с ней по дому. Иногда выхожу на улицу.       — Ты думала над возвращением в посольство?       — Может, через год. — Амала вновь подхватывает крошечную ножку Кали и целует ее пятку. — Не могу представить, что проведу хоть какое-то время без нее.       — Она красивая.       — Да, — Амала улыбается еще шире. — Только посмотри на эти сладкие щечки. Я целую ее каждую минуту.       — Материнство тебе к лицу. — Рэйтан проводит указательным пальцем по лицу Кали. Она ему улыбается.       Амрит резко поднимается. Он не знает, почему так зол и почему прогоняет Рэйтана.

Февраль.

      Она смотрит на него маленькими зелеными глазами. На ее щеках следы от слез. Крошечные пальчики крепко сжимают его футболку, пока он стоит возле кроватки, баюкая ее.       — Я… — Амала замирает посреди детской с бутылочкой воды в руках. Он слышал, как она недавно обсуждала по телефону с какой-то своей подругой, что молоко уменьшилось и теперь приходится чередовать теплую воду, смесь и ее молоко. — Спасибо.       — Она громко плакала.       — Я слышала, — она вздыхает, проводит ладонью по лбу. Девушка выглядит измученной. — Я просто… Давай проверю памперс и попробую уложить ее. Ты хочешь спать.       — Ты тоже.       — Я уже привыкла к этому, — Амала качает головой. — И не оставляла ее с рождения. Я выбрала родить ее. Так что это не твоя проблема. Просто отдай ее мне, я разберусь. Я делаю это четвертый месяц подряд. Уже привыкла.       — Иди спать.       — Ты не должен этого делать, ясно? Мы договорились. Это моя забота. Я пообещала.       Амрит вспоминает их разговор в день свадьбы.       И вместо того, чтобы уйти, он помогает Амале. Они вместе меняют подгузник, пока Кали смотрит на них, как ему кажется, с подозрением. Амала кормит ее смесью и, пока он смотрит, тихо рассказывает, что молоко практически закончилось, и она думает, что это связано со стрессом. Быть матерью в двадцать один — не то, чего она ожидала от жизни.       Потом они стоят возле кроватки их дочери, Амала прислоняется головой к его плечу и тихо поет.       Прежде чем они расходятся, она мягко целует его в щеку.       — Спасибо, — говорит она, ее глаза блестят в темноте коридора.       Амрит винит во всем долгое половое воздержание, когда целует ее в губы. Он не пытается думать, почему она отзывается. Он ведет ее в свою спальню, они оставляют одежду на полу, долго целуются, лежа на постели. Они занимаются медленным сексом, она тихо стонет ему на ухо. Ее тело податливое, охотно отвечает на его прикосновения, и ее глаза горят в ночи.       Он не собирается придавать этому значение. Он думает, что Амала сделает так же.

Апрель.

      Они это не обсуждают. Они продолжают заниматься сексом. К апрелю она окончательно переезжает в его спальню. Амрит не пытается анализировать происходящее. Он продолжает винить долгое половое воздержание и отсутствие возможности вести прежнюю холостяцкую жизнь.

***

      Они лежат в кровати. Кали между ними болтает ногами, задрав их к потолку. Она пытается запихнуть собственную ступню в рот и кряхтит.       Амала нежно гладит ее по животику. Амрит смотрит на них, думая о том, как оказался в этой ситуации. С женой и ребенком.       — Насколько это странно, если я хочу еще одного? — тихо спрашивает Амала, поднимая взгляд. Она выглядит неуверенно. Они не говорят о своих отношениях. — Я просто думала, что тебе нужен наследник. Мальчик.       Амрит молчит какое-то время.       — Ты снова беременна?       — Нет, — Амала тихо хихикает. Кали с интересом смотрит на них.       — Может, через пару лет.       — Может. — Она улыбается, тянется к нему, и они почему-то целуются.

***

      — Он не любит тебя.       — Мне не нужно, чтобы он любил меня.       Амрит не собирался подслушивать ссору между Амалой и ее подругой. Но так оказалось, что, когда он собирался выйти в гостиную, он услышал разговор на повышенных тонах.       И, ладно, ему интересно.       — Рэйтан бы женился на тебе, ты же знаешь. Он без ума от тебя. Ты никогда этого не замечала, потому что все, что видела — это он, — говорит рыжеволосая. Он пытается вспомнить ее имя. Очевидно, они обе обсуждали его.       — Я, по-твоему, должна была выйти замуж за другого мужчину, который любил меня, и лишить свою дочь отца? Амрит — ее отец. Он должен был знать. Ты знаешь, что я тоже была не в восторге от этого замужества. Ты знаешь, что я провела месяцы, рыдая в подушку, потому что мне было больно? Мы оба — и я, и он — оказались в странной и запутанной ситуации. Было сложно привыкнуть к тому, что я теперь чья-то жена. Что я беременна, — голос Амалы раздраженный. Злой. — Не говори мне, Лима, о том, чего сама не знаешь. Как я могла выйти замуж за Рэйтана, если знала, что ты его любишь? Ты бы не простила мне этого.       — Простила.       — Нет.       — Ты любишь его?       — Он отец моей дочери, — кажется, Амала вздохнула. — Я не жду, что ты или кто-то другой поймет. Он прекрасный отец. Он заботится о нас. Мне не нужно, чтобы он любил меня. Достаточно того, что он рядом. Достаточно, что он больше не ненавидит меня.       — Ты любишь его.       — Я его жена. Он всегда будет первым и последним.       — Господи, Мала. — Он слышит всхлип. Потом какие-то шаги.       — Не надо меня жалеть, — голос Амалы не очень-то уверенный.       Амрит уходит до того, как стало слишком поздно.

Май.

      Амала думает о том, как все изменилось за какой-то год ее жизни. В прошлом в этот день она сидела возле унитаза, мучаясь от токсикоза. А теперь ее маленькая крошка, ее Кали, сидит на полу и разбрасывает игрушки.       Она не думала, что ее сердце может быть настолько переполнено любовью. Но, вот, она смотрит на дочь, и все внутри нее сжимается от этой безусловной любви.       Кали ползет к ней, у нее широкая улыбка, и уже виднеются первые зубы.       Амала протягивает к ней руки, сажает ее к себе на колени и осыпает поцелуями милое личико. Кали хихикает и болтает ногами, и издает разные звуки.       — Па-па, — произносит она, тыча в Амалу пальцем. Амала замирает.       Это первое слово Кали. До этого были слоги и непонятные звуки. А теперь ее первое слово. И она даже не может злиться, что это не «мама». Амала видела, как Кали тянется к Амриту, как она радуется его присутствию. Амала так же видела, как Амрит реагирует на это. Без прежней ненависти и раздражения.       С рождением Кали что-то между ними изменилось. В какой-то момент они втроем превратились в какое-то подобие семьи. И ее, если честно, все устраивало. Ей не нужны были признания, ей было важнее, чтобы Амрит полюбил Кали. Чтобы он признал, что она и его дочь тоже.       — Пойдем найдем папу и покажем ему, что ты теперь умеешь, да? — Амала легко щекочет дочь. Поднимается с ней и выходит из детской. — Амрит?       — Кухня, — кричит он.       Амала быстро направляется в нужную сторону. Когда она заходит, Амрит делает себе кофе. Он оборачивается к ним. Амала, очевидно, сияет, как начищенная медаль. И это его удивляет.       — Угадай, кто сказал свое первое слово? — она улыбается так широко, как только может, и подходит к нему. Амрит вопросительно смотрит. — Давай, покажи папочке, что ты мне сказала?       Кали приходит в абсолютный восторг при виде Амрита. Она начинает махать ручками и тянуться к нему. Амрит забирает ее, и она тут же хватает его за щеки.       — Па-па, — говорит Кали нежным голосом. И от этой картины у Амалы начинают слезиться глаза.       — О. — Амрит смотрит на Кали с удивлением и страхом. Точно так же, когда ей было всего пару недель и Амала просила подержать ее, пока сама она примет душ. — Да, все верно, я твой папа. — Он оставляет поцелуй на ее темной макушке.       — Па-па, — Кали хихикает и извивается в его руках.       — Ага, да. Это я.       — Па-па. — Кали снова хватает его за щеки и пытается обслюнявить его одежду.       Амрит смотрит на нее. В его взгляде неуверенность. Амала улыбается. Для него это так же ново и непривычно, как и для нее.       — Кажется, я только что захотела еще одного ребенка, — говорит она. — Может, у следующего будет первое слово «мама».       — Не думаю, — он качает головой. — Иди к маме, мне нужно вернуться на работу.       Кали хмурится, но, когда Амала ее забирает, она пытается схватить ее за волосы. Амрит наклоняется к ним, целует в макушку сначала Кали, а потом быстро касается губ Амалы.       — У тебя слюна на рубашке, — говорит она, прежде чем он вышел из кухни.       Амрит смеется.

Июль.

      Все становится похожим на рутину. Они живут в одной спальне, не обсуждают свои чувства, проводят вместе вечера и даже иногда выбираются на свидания, оставляя Кали с родителями Амрита.       Это то, чего они добились за несколько месяцев. И Амала счастлива. Она наслаждается их жизнью. Их рутиной.       Жаркое летнее солнце освещает спальню, они лежат друг напротив друга обнаженные. Ее пальцы скользят по его плечу, рисуя невидимые узоры. Его глаза закрыты. Она не задает ему вопросов про любовь. Не спрашивает: счастлив ли он с ней? Привык ли к этой жизни? Она не хочет знать ответы на случай, если они отрицательные.       Она кусает губу. Мало, кто понял бы их отношения, их брак, то, почему они такие — эмоционально закрытые друг от друга. Но сейчас ей ничего не хочется менять. Она знает, что любит его и никогда не уйдет. Она знает, что он заботится о них достаточно сильно. Она знает, что какая-то часть его сердца принадлежит ей, а другая — их дочери. И этого достаточно.       Вот, как она думает.       Он проводит большим пальцем по складке между ее бровей. Она так сильно задумалась, что не заметила, как он смотрит на нее. Она хватает его за руку и улыбается. Он улыбается в ответ. И от этого ее сердце трепещет.       Она любила его задолго до той ночи, когда он обратил на нее внимание. Она просто не разрешала себе признаваться в этом. Первые месяцы их жизни были тяжелыми и мрачными. Но Кали разрушила это своим появлением.       — Ты правда так думаешь?       — О чем ты? — Амала ерзает. Неужели она что-то сказала вслух?       — Я как-то случайно услышал твой разговор с подругой. И недавно тоже.       Амала стонет и утыкается лбом ему в плечо. Он скользит рукой по ее спине, считает позвонки. Она быстро вернулась к дородовому телу. Плюс молодости в том, что, рожая в двадцать один, твой организм быстро восстанавливается.       — Ты делаешь достаточно, — бормочет она в его кожу. — Для нас троих. И я не злюсь на все то, что было в начале. Я знала, что ты будешь не в восторге. Я тоже не была в восторге. Это же ответственность. Это же ребенок.       Амрит неопределенно хмыкает в ее волосы.       — Я ничего не жду и не прошу. Тебя достаточно. — Она целует его в плечо. Потом в шею. Потом в губы. Он целует ее в ответ, сжимая волосы на затылке. Рука скользит по ее бедру. Она стонет ему в рот, прижимается еще ближе, и они снова занимаются сексом.       Секс с ним — одно из самого лучшего в ее жизни. Она любит это. Любит его. Она уверена, что ее любви хватит на них троих.

Декабрь.

      Кали бродит по гостиной, пытаясь распаковать подарки и съесть рождественские украшения.       Амала даже не пытается ее поймать. На самом деле, она просто лежит на диване и иногда просит Кали ничего не трогать. Кали, конечно, не слушает. Амала чувствует себя уставшей. На прошлой неделе ее тошнило, и она была уверена, что отравилась. Что же. Она не отравилась.       — Папа! — кричит Кали так оглушающе громко, что Амала морщится. Головная боль. Тошнота. Слабость и усталость. И еще сонливость. — Папа! — снова кричит она, бросая очередную попытку разорвать подарочную упаковку.       Кали бежит к Амриту, который уже присел, чтобы ее поймать. Она звонко целует его и хватается за шею, начиная рассказывать обо всем и сразу. Ей год и один месяц, нормальные слова переплетаются с непонятным лепетанием.       — Мама заболела, — громко объявляет Кали, когда они подходят ко все еще лежащей на диване Амале.       Амрит отпускает Кали, та забирается на диван и маленькими ладошками гладит ее по голове.       — Что случилось? — спрашивает он, наклоняясь к ней.       — Поиграешь с ней и уложишь? Мне нужно отдохнуть, моя голова сейчас взорвется. — Амала целует Кали в макушку, поднимается и уходит в спальню.

***

      Амрит проводит рукой по ее спине. Она просыпается, ворочается в постели и моргает. Сонно улыбается.       — Ты заболела?       — Нет, — Амала качает головой. Прижимается к нему ближе, утыкаясь лбом в плечо. — Я беременна.       — Беременна?       — Ага. — Она чуть отстраняется, чтобы посмотреть на Амрита. Он смотрит на нее в ответ. Она нерешительно улыбается. — Может, на этот раз будет мальчик?       — Очень на это надеюсь. — Он мягко целует ее. И она целует его в ответ.       Никаких признаний в любви. Ей все еще это не нужно. Она счастлива быть с ним здесь и сейчас.

Ноябрь.

      Двухлетняя Кали крутится вокруг детской кроватки, напевая какую-то придуманную ею песню. Амрит следит, как она осторожно заглядывает, чтобы посмотреть на младшего братика, чтобы прикоснуться к нему кончиком пальца, потому что накануне Амала строго-настрого приказала ей быть осторожной.       Наконец, она устает крутиться и забирается к Амриту на колени. В привычной манере хватает его за обе щеки и широко улыбается, демонстрируя маленькие зубки.       — Ты почитаешь мне, папочка? — спрашивает она. У нее черные волосы, зеленые глаза, и с каждым днем она становится все большей похожей на Амалу.       Амрит прижимает ее к себе, целует в макушку. Кали выбирает книгу из тех, что лежат на тумбочке рядом с креслом.       К моменту, когда Амала возвращается в детскую, чтобы проверить все еще спящего Ромеша, Кали засыпает на его руках, причмокивая губами и сжимая его указательный палец в кулаке.       Амрит наблюдает за ней, сладко спящей в его объятиях, маленькой и невинной. Каждый раз, смотря на нее, он слышит ее «Папа!»; каждый раз, когда она прижимается к нему или целует его щеки и смотрит с доверием и любовью, сердце Амрита останавливается на секунду, а потом начинает биться быстрее. Он долго не мог себе признаться, что любит проводить с ней время. Что действительно наслаждается их играми, ее звонким смехом и тем, как она доверяет ему все свои крошечные секреты.       Он тайно надеется, что это будет продолжаться всегда, что, когда она вырастет, он останется для нее таким же близким.       С Ромешом проще — он уже видел младенцев. Он прошел этот этап с Кали, но все равно в первую минуту, когда увидел новорожденного сына, ему показалось, что в его сердце открылся очередной отсек.       Амала наклоняется к ним, чтобы забрать книжку и поцеловать Кали в лоб.       — Я чувствую себя паршиво оттого, что она может думать, будто я ее больше не люблю, — тихо говорит Амала. — Я не знаю, как ей объяснить, что я люблю ее так же сильно, как и до рождения Ромеша.       — Она поймет, — Амрит качает головой и свободной рукой мягко обхватывает подбородок Амалы, чтобы поцеловать ее.       Вот он: ему почти двадцать восемь, у него жена и двое детей. Три года назад он был в бешенстве и ярости от одного вида Амалы, а теперь охотно делит с ней постель и свою жизнь. Теперь он позволил ей забраться так далеко, что она пустила корни в его сердце.       — Я тебя люблю, — шепчет Амала, поглаживая головку Кали. — И тебя, — она пальцем указывает на детскую кроватку Ромеша. — И, может быть, тебя, — она тихо смеется и отходит.       — Может быть? — Амрит усмехается, поднимая брови. Он встает с кресла, чтобы отнести Кали в ее новую комнату, выполненную в исключительно розовом цвете, от которого его слегка подташнивает.       — Ага, — она усмехается ему в ответ и наклоняется к сыну. — Привет, малыш. Ты уже проснулся, — ее голос нежный и воркующий.       Амрит подходит к ним, когда Амала поднимает Ромеша. Такого крошечного — Амрит, смотря на Кали, даже не верит, что и она когда-то была с половину его руки, такой же розовой и слюнявой. Он осторожно целует его в маленький лобик, отчего Ромеш улыбается деснами.       — Может быть, и я тебя, — говорит он Амале. Она снова хихикает и пытается пихнуть его локтем.       Мужчина улыбается ей. И он абсолютно уверен, что не может быть, а точно любит их маленькую семью.