вечерний этюд

***

      Онигири так себе на вкус. Не спасает даже начинка с тунцом. Сакура механически пережевывает и запивает водой, возлагая большие надежды на шоколадный батончик. Сейчас как никогда хочется большую чашку лапши с тонко нарезанными пластинками свинины, а потом прогуляться по улицам Конохи и ненадолго заглянуть в чайный домик с наивкуснейшим данго. А по итогу: коридор с настенными факелами, сырость, запах плесени и паёк, годящийся только для утоления голода. – Готово! – раздаётся внезапный возглас у уха. Сакура подпрыгивает от неожиданности и роняет на пол только-только открытый шоколадный батончик. – Что готово? – тоном разъяренной кошки шипит в ответ. Если у Сая не найдется второй батончик, да простит её богиня Аматерасу, у неё больше не будет причин сдерживать желание придушить его. – Резервуар. – Какой такой резервуар? – С горячей водой. К неуместной улыбке она уже привыкла, а вот кроп-топ с портупеей – это что-то новенькое. – А можно поточнее? – Сейчас, – Сай достает блокнот из набедренной сумки, чиркает по бумаге грифельным карандашом и показывает результат своих трудов. На рисунке простенький прямоугольный резервуар. Сакура вопросительно поднимает брови. Тогда Сай дорисовывает что-то, что оказывается утопленником. – Так понятнее? – У нас завёлся труп или что? Я не поняла. – Да нет, пока живой, – и смеётся над собственной шуткой. После чего складывает печать, заставляя рисунок на короткие три секунды ожить. Ха, очень смешно. – Не знал, что вам нравятся викторины. – Я ещё судоку увлекаюсь, – Сакура заимствует любимую фразу Хатаке. – Ну да, судоку и то веселее, чем Учихи. На этом, госпожа, я вас оставляю. Развлекайтесь. – Стоять! – Сакура хватает за ремешок портупеи будто перед ней шкодливый котенок. – Что значит, твоё «развлекайтесь»? – Вода стынет, госпожа, – он машет ей ручкой, без особого старания высвобождая портупею, и уходит в темноту коридора. Ни толкового объяснения, ни батончика. Когда-то закатывать глаза на очередную глупость Наруто с Саске было частью повседневности, потому общение с Саем так напоминало старые деньки. Сакура со вздохом тянется к батончику. Вроде как уцелела вторая половинка. Все те три часа, что Сай находился здесь, Сакура сначала занималась составлением плана лечения, после сосредоточилась на единственной зацепке в виде металлических частичек, найденных Кацуей в тканях. На самом деле она тянула время до того, как Итачи-сан проснётся. Прежде чем они составят соглашение на развод, у неё уже должно быть хоть что-то, что она может использовать против него. Кто знает, какую очередную уловку он придумает. Или уже придумал. Только вот ничего подозрительного она не находит. Будь у неё на руках больше образцов и подходящее оборудование, а не устаревшие микроскопы и никуда не годящиеся свитки Орочимару, не пришлось бы заедать разочарование развалившимися онигири. О каком таком резервуаре и воде в нём говорилось понятнее не стало, и когда Сакура вернулась в главную комнату, и когда не обнаружила на каталке Итачи-сана. Недоумение на её лице сменяется выражением опасения. Интуиция так и шепчет: «утопленником» на рисунке Сая может быть никто иной как Итачи-сан. Издав неловкий смешок, Сакура оглядывается по сторонам в поисках резервуара, который своими габаритами должен сразу бросаться в глаза. Наконец она замечает дорожку света в противоположном конце комнаты. Это факелы отбрасывают прыгающие тени. Предчувствие, хорошее или плохое, не дает шагнуть. Сакура чувствует, как потеют ладошки, а по спине проходит неприятный холодок. Нет, она опасается вовсе не за здоровье мужа. Ей удалось остановить кровь из носа и снять покраснения с щеки, а даже если с ослабевшим иммунитетом есть вероятность развития пневмонии или какой другой серьезной простуды, это волнует намного меньше. Потому как с подобными болезнями она может справиться, а вот игры разума – не её стихия. Преодолевая расстояние шаг за шагом, Сакура отгоняет ужасающую мысль, что «развлекайтесь» Сая не ироничное замечание касательно её плана лечения, в который он случайно заглянул, а дразнящий намёк на то, какого рода веселье ожидает в ближайшие минуты. Стынет не вода в резервуаре, а кровь в её жилах. Сакура останавливается на полпути и прикусывает нижнюю губу, чтобы не произнести проклятья вслух. Пока она бурчала про себя об испачканной одежде, спутанных волосах мужа и важности гигиены, которая в убежище Орочимару очевидно не наблюдалась, Сай наматывал на ус и по итогу сделал самый логичный в данной ситуации вывод: Итачи-сан нуждается в ванне. Так-то оно так, но из-за паралича верхних конечностей с таким простым на первый взгляд занятием в одиночку не справиться. То ли Сай притворялся невероятно занятым, то ли Итачи-сан и дал специальное задание, факт остается фактом: в таком щепетильном вопросе помощником Сай ей не будет. Отступить и дождаться его возвращения – вот что хочется сделать в первую очередь, но её побег расценится как несоблюдение одного из условий нового соглашения, даже если оно пока что не подкреплено печатями. Сакура распрямляет плечи и уверенным шагом входит в комнату, в призрачной надежде, что выводы её ошибочны. Для экономии электричества Сай установил настенные факелы и даже позаботился о сменной одежде: белое дзюбан и черное кимоно аккуратно сложены на невысокой каталке. Язычки огня тенями ложатся на пол и придают происходящему особую атмосферу. Сглотнув, Сакура взглядом проходится по полу и натыкается на один из углов стеклянного резервуара. Не особо спеша она поднимает глаза и мысленно отсчитывает сантиметры за сантиметрами, чтобы примерно понять, какой высоты резервуар. Выходит примерно шестьдесят пять-семьдесят. На первый взгляд следующая задача кажется трудновыполнимой, но Сакура в общем-то находит глаза мужа быстрее, чем успевает скользнуть по его плечам и ключицам. Об уровне воды в резервуаре и его прозрачности она старается не думать. За секундой проходит другая, потом следующая, а взгляд Итачи-сана все такой же отвлеченный, будто бы он думает о вещах поважнее, чем то, что предстоит сделать Сакуре. Однако когда она делает шаг вперёд, брови его приподнимаются в удивлении. От этого жеста Сакуре кажется, что ноги отяжелели на несколько килограммов или вовсе чем-то придавлены. Например, здоровенным таким валуном. Она приоткрывает рот, чтобы всё объяснить, только слова застревают комом в горле. Поняв, как глупо сейчас выглядит, она поджимает губы. Возможно, лучшим вариантом будет сделать всё молча и так же молча уйти. Сакура подходит к каталке, над которой услужливо лежат кувшин, два походных тюбика с шампунем, гелем для душа, тут и бинты вместо мочалки или губки, а под каталкой – резервуар поменьше, в нём литров пять-шесть теплой воды. Чтобы как-то унять подрагивающие от волнения пальцы, Сакура распускает волосы и повторно их собирает тугой резинкой, гипнотизируя взглядом тонкий пояс от дзюбан. Высокий хвост с заметными петушками определенно не во вкусе матушки, но в кандзаси никакой практичности. – Харуно-сан. Оно напоминает ночь после церемонии бракосочетания, за той разницей, что тогда их разделяла ткань свадебного кимоно, а Сакура прижимала руки к груди будто это как-то скроет обнаженность. Она не знала, смотрел ли он тогда на неё, лишь слышала его ровное дыхание, а после вздрогнула как от пощечины похуже той, что получил Итачи-сан. Он не просто отказался от предложенных ею невинности и преданности, а щедро позволил ей встречаться с другим мужчиной. В тот момент она думала лишь о том, как унизительно это было, сейчас же понимает: он мог бы остановить её, прежде чем сползло свадебное кимоно. Мог бы сказать мягче: «Вы вольны любить и быть любимой, но не мною». Если в его понимании доброта – это не прибегать к насилию, издевательствам и сводящим с ума иллюзиям, то Сакура не признает доброту подобного рода. Потому пощечина была получена им заслужено. – Что вы от этого хотите получить? – конечно же, он ей не доверяет. – А что вы можете мне предложить? – она не станет упускать свой шанс извлечь из ситуации выгоду, раз подобного рода забота о его теле не относится к лечению. – Не так много. Сакура толкает каталку, морщась от скрипучего звука роликов о поверхность пола. Её движения значительно сковывает плащ, но если она его снимет, останется в одном дзюбан, а другой одежды сейчас нет в наличии. Наконец каталка оказывается за спиной Итачи-сана, и Сакура может изучить масштаб проблемы. Если правое плечо мужа прикрывают волосы, левое с клеймом – напряжено. Из-за паралича рук, ему приходится слегка сгорбиться, а поступающий кашель заставляет плечи едва заметно вздрагивать. Рисунок клейма представляет собой три горизонтальные черты, под которыми два квадрата. Очень похоже на печать, значение которой, скорее всего, знает один Какаши-сенсей. Будь он в деревне, она могла бы посоветоваться с ним. Не только о печати, но и о самом Итачи-сане. Чтобы как-то переключить свое внимание с рассматривания клейма, Сакура наполняет кувшин водой. Одну мысль отогнать все же не удается. Что Шикамару, что Итачи-сан – у обоих есть отметины на спине: у одного ожог, у второго клеймо. До чего странная параллель. – Так сразу списываете со счетов мое сострадательное сердце? – она разминает пальцы, после массирует свои ладони. Признаться, есть то, что вызывает жалость, – вынужденная беспомощность Итачи-сана, так презираемая им, и несмотря на которую он держит себя с достоинством. – От того, что я дам взамен, станет понятно: вы будете грубы, снисходительны или сострадательны. Что лучше в их взаимоотношениях? Одно дело проявить свою грубость пощечиной, другое – вкладывать силу в каждое движение. Резко потянуть за волосы, надавить на плечи или оставить синяки на теле – это слишком. Сакура чувствует, как краснеют кончики её ушей. С другой стороны в сострадании есть свой элемент нежности, а в снисходительности – немного высокомерия. Может, все-таки дождаться Сая? Единственное, к тому времени, как он вернется, остынет не только вода, но у Итачи-сана возникнет простуда от переохлаждения. Если задуматься, он не просто так обозначил ситуацию этими трёмя прилагательными. Грубость и сострадательность – это ловушка, которая поможет ему понять, как она к нему относится. Значит… – Я буду снисходительна. Взамен задам один вопрос. – Сколько стоит ваше сострадание? Двух или трёх вопросов? У Сакуры буквально и фигурально опускаются руки. Чего он добивается? Вывести из себя? Или чего хуже – издевается веселья ради. Происходящее навевает на него такую скуку, что она – единственная забава? – По-вашему, тогда грубость – пяти? – Не я назначаю цену. Сакура прикрывает веки. Он ведь не…не воспользовался моментом, чтобы понять, как много её интересует, и где она предположительно будет копать, расспрашивая Изуми или Микото. Тот же Сай может слить информацию забавы ради. – Вы не так уж и интересны, чтобы задавать вам целых пять вопросов. Одного будет достаточно, – с этими словами она осторожно перекладывает черные волосы с правой стороны на середину и едва ли не подпрыгивает, когда указательным пальцем случайно касается шеи. Совсем не прикасаться будет не просто. – Полагаю, смотреть друг другу в глаза, чтобы понять вру я или нет, не обязательно. – Не обязательно, – она подавляет желание за раз вылить ему на голову всю воду в малом резервуаре, но тогда придется набрать воды из большого, а чем меньше вероятности прикоснуться к нему – тем лучше. На первый взгляд так просто сказать «Закройте глаза», только есть в этом что-то странное, потому она бормочет: – Вода может попасть в глаза. Продолжительное молчание Итачи-сана говорит само за себя. Ничего более сказано им не будет. Если с чего начать она знает, то как далеко заходить – под большим вопросом. Должна ли она уточнить этот момент? Так, первым делом, напоминает она себе, необходимо расчесать волосы. Как назло расческа не находится, приходится разбирать узелки и небольшие колтуны самостоятельно. Концы совсем запутанные. В попытках расправиться с одним из колтунов, Сакура тянет волосы на себя и в удивлении распахивает глаза от открывшейся картины: веки Итачи-сана прикрыты, длинные ресницы отбрасывают тени на скулы, а мертвенная бледность вместе с затаившейся усталостью и обнаженными плечами больше напоминают бюст. Будто обжегшись, Сакура прижимает руки к себе, тем самым неосознанно потянув колтун вниз сильнее и причинив боль нервным окончаниям на голове. Итачи-сан недовольно прочищает горло. Она поспешно тянется за кувшином, не зная, должна ли извиниться. Вода из горлышка кувшина льется слабым напором. Постепенно большой резервуар мутнеет, грязь и кровь с волос смешиваются с водой. Приходит время нанести шампунь. Комнату наполняет запах хвои. Так вот почему от него всегда кажется, что пахнет лесом. Мыльная вода стекает на плечи, а еще вниз – со лба к щекам, – заставляя мужа нахмуриться, но он никак не комментирует, терпеливо ждёт, когда она закончит. Привыкнув, Сакура забывает, кто перед ней, и подходит к процессу уже спокойней, не замечая, как затекли её мышцы спины и шеи от внутреннего напряжения. Массирующими движениями она смывает шампунь, затем проводит по вискам и в последний раз промывает до кончиков волос. Задумавшись, она сама не понимает, что говорит вслух: – От него можно избавиться, – так же неосознанно она проводит пальцами по одному из трёх черт клейма и удивляется тому, как отзываются мышцы. Муж будто этого не почувствовал. После многочасовых тренировок когда-то и сама Сакура так привыкала к ноющим мышцам и острой боли, что переставала замечать вовсе. – От кого? – конечно же, в его понимании если и избавляться, то от людей. – От шрама. – Зачем? – похоже, Итачи-сан тоже на время потерял бдительность, раз отвечает. – Ну… как минимум не вызывать вопросов у других. – Позвольте уточнить, при каких обстоятельствах мои шрамы будут обнаружены? – Ситуации бывают… разные. – Для столь пристального изучения существует лишь две ситуации. Либо я при смерти и нуждаюсь в помощи, как сейчас, либо, – он делает паузу, чтобы сформировать свою мысль. Или дать ей время подготовиться. – испытываю физическое влечение. – Для этого не обязательно разде-… – Сакура обрывает себя на полуслове, прикрыв рот мокрыми пальцами. Ой. – Вы правы. Не обязательно, – он явно усмехается. – Но как минимум было бы невежливо по отношению к другой стороне. Мало того, что не находится достойная реплика, так и не перейдешь к следующему этапу. Открыть пачку бинтов сейчас все равно что сделать нечто постыдное, уж тем более – скрести остатки грязи с кожи. Смахнув выступивший пот со лба, Сакура набирается решимости и… и понимает, что не может. Руки не слушаются. На большее чем мытьё волос её не хватит. Кто знает, возможно, ответ, который она получит, будет пустышкой, так какой смысл пересиливать себя. Или оно стоит того? Проглотив нервозность, Сакура тянется-таки к пачке с бинтом и разрывает упаковку. Затем замачивает бинт в воде и выливает на марлю половину тюбика с гелем для душа. Оно быстро пенится и ощущается гирей в руке. Не ясно, что хуже: вести с мужем диалоги или чувствовать давящую тишину, в которой слышно всё, начиная от треска огня в факелах, заканчивая дыханием. Сакура подбадривает себя. Делает один шаг вперёд, и чтобы их лица были наравне, опускается на колени, до этого предусмотрительно перетащив малый резервуар с каталки на пол. Снисходительный взгляд ей как-то приходилось практиковать, матушка невероятно хороша в этом. Сакура наполняет свой взгляд также и безразличием мужа, после чего указательным пальцем отводит его подбородок влево так, чтобы открыть доступ к шее. Невозможно не увидеть, как дёрнулся его кадык и как напряжена челюсть. Проводя подобием губки по шее вниз к ключицам, Сакуре приходится добавлять силы, чтобы поскорее избавиться от грязи въевшейся в кожу. Она уверена, кончики ушей её сейчас горят от открываемого вида. Или всё дело в том, как огоньки факела играют на грудной клетке мужа. Когда Сакура опускает глаза намочить марлю, после поднимает взгляд, она обнаруживает, что длины резервуара недостаточно, чтобы вместить мужчину роста Итачи-сана, потому ему приходится слегка согнуть колени. В эту самую секунду Итачи-сан ловит направление её взгляда, повернув к ней голову, и ограничивается одним коротким: – Харуно-сан. Пальцы её разжимаются. Подобие губки с плеском падает и утопает в большом резервуаре. Достать её можно лишь одним способом. Сначала Сакура недоуменно моргает, чувствуя, как дрожит её нижняя губа, после вскакивает и, не сдержавшись как в прошлый раз с пощечиной, разъяренно приказывает: – Ни слова… пожалуйста. Итачи-сан согласно кивает и поворачивает голову в сторону. Помутневшая вода доходит ему до пояса, из-за чего можно увидеть, как напрягается его пресс каждый раз, когда он пытается выпрямиться. Сакура переводит дух и, немного успокоившись, разворачивает второй бинт. Отключив мысли, она погружает пальцы в большой резервуар и сжимает правый локоть мужа, чтобы поднять всю руку. Саске со своей стихией молнии очень бы пригодился. А раз электротерапия сейчас не вариант, Сакура растирает мокрой марлей атрофированные мышцы и сгибает-разгибает локтевой сустав. В её руках достаточно силы, но на контрасте кисть её кажется меньше, запястья тоньше, а объем его бицепса вынуждает разминать мышцу двумя руками. Без поддержки рука его обмякает и то и дело норовит вернуться обратно, в теплую воду. Очередь доходит до его левой руки. Задела она бедро или нет, пытаясь вытащить, – абсолютно её не волнует. Сакура проделывает тоже самое, что и с правой, и облегченно выдыхает, когда заканчивает процедуру. Пожалуй, на этом можно закончить. Итачи-сан наверняка чувствует, как остыла вода. Сакура жестом просит его подняться, но он внимательно всматривается в её лицо, будто бы она чего-то не понимает. А она не понимает. Тогда он кивком головы показывает в сторону каталки. Сакура вытирает мокрые руки о свой плащ и смущенно качает головой. Он щелкает челюстями. Впервые на её памяти. И о чем-то напряженно думает. Затем происходит то, чего она представить себе и в страшных снах не могла. Итачи-сан наклоняет корпус вперёд, сгибает одно колено и, стиснув зубы, поднимается во весь рост. Сакура, откровенно говоря, в изумлении приоткрывает рот. И снова чувствует себя глупой мышкой, попавшейся коту. От такой неожиданности перехватывает дыхание. Её «ни слова» возымело обратный эффект. И так неуютно от его взгляда сверху вниз, потому она делает фатальную ошибку, для начала шагнув назад, после опустив глаза. Даже зажмурившись, она отчетливо видит… Раздается тихое покашливание. И Сакура чувствует, как поднимается её температура тела, и дзюбан противно липнет к спине. Именно этого она так боялась. Итачи-сана больше нельзя относить к тому же уровню, что его брата или всех других мужчин, за исключением Шикамару, на которых она никогда бы не взглянула, какими привлекательными они ни были. Ками-сама, неужели ей придётся признать столь жестокую истину? Или всему виной сама ситуация в целом? Сакура находит в себе силы посмотреть мужу в лицо и с разочарованием понимает: не только ситуация и привлекательное тело, но и его взгляд, есть в нем нечто магнетическое. Всегда было. Особенно, когда черные глаза скользят к её губам, если, конечно, ей всё это не чудится. Не чудится, как сводятся к переносице его брови, и зрачки расширяются. То ли в удивлении, то ли… В сознание врывается «кап-кап-кап». Оно возвращает в реальность. Это вода стекает с волос Итачи-сана и кончиков пальцев. Сакура будто ото сна пробуждается и приказывает себе сосредоточиться на важном. На что же он указывал? В сторону каталки? Повернув голову, она обнаруживает сложенные дзюбан и кимоно. Верно, без посторонней помощи Итачи-сан не сможет одеться. Неизвестно как, но Сакуре удаётся развернуть одежду. Она распрямляет рукава дзюбан негнущимися пальцами и как можно увереннее становится напротив мужа. Пока она возилась с одеждой, он повернулся к ней спиной, совсем не облегчив задачу. Прикусив нижнюю губу, она надевает дзюбан сначала с правой, после с левой стороны. Неизбежно прикасается к рукам, проводит по его плечами, чтобы разгладить ткань, и со спины завязывает тонкий пояс. Так же неизбежно касаясь талии и мышц живота. И моля всех ками забыть то, что она видит и видела. В момент, когда Итачи-сан поворачивается к ней лицом, к счастью, уже облаченный и в дзюбан и кимоно, Сакура стоит с готовым оби. Вид её донельзя воинственный. И снисходительный, насколько это вообще возможно с её характером. Благо матушка до автоматизма довела умение Сакуры правильно завязывать оби для мужского кимоно. Будто знала: когда-нибудь этот час настанет. – Впредь, – заговаривает Итачи-сан, возвращая прежнюю динамику между ними. – прошу вас заниматься исключительно моим лечением. Невидящим взглядом Сакура сверлит оби и прокручивает в голове услышанное. Странно, с её губ ещё не сорвалось: «Идите-ка вы к чёрту, Итачи-сан». А она еще по доброте душевной хотела помочь высушить волосы. – Разумеется, – ласково отзывается в ответ. – Только поговорите сначала со своим другом. Видите ли, он очень занят, чтобы возиться с вами. – Интересно получается. До того, как вы пришли, он был абсолютно свободен. А значит, вы попросили его уйти с определенным намерением. Итачи-сан от своей версии отказываться не собирается. Сакура не видит смысл переубеждать его, у неё тоже есть своя система координат, в которой нет места обману, манипуляциям и шантажу. А он пусть верит, что люди поступают с ним так же, как и он с ними. – Где вы, с кем, чем занимаетесь и какие-такие тайны храните – на это мне глубоко наплевать. Всё, что я хочу и чего добиваюсь, это покончить с вами. И вашим кланом. Так что я задам один единственный вопрос и более платить за него не собираюсь. Думаю, нас обоих это устраивает. Удивительно, её слова возымели другой эффект. Плечи мужа расслабляются, и воздух больше не кажется наэлектризованным. Итачи-сан тут же теряет интерес к разговору и шагает в сторону главной комнаты, оставляя за собой мокрые следы. Быть может, она не единственная, кто хочет остаться наедине со своими мыслями. Из всей ситуации Сакура делает один вывод: надо что-то решать с Саем, иначе он снова её подставит. Судя по его выходкам, Итачи-сан либо не обращает внимание на самовольность помощника, либо заключено какое-то тайное соглашение, в котором их роли обозначены как-то иначе, чем начальник и подчиненный. Возможно, то, что сделка с такими как Сай «никогда не бывает честной, красивой и невинной», Итачи-саном было сказано из личного опыта. Сакура опускается на корточки и устало прикрывает лицо ладонями. Ещё никогда не было таким желанным вернуться в особняк Учиха. Часа через два запасы чакры от Бьякуго исчерпают себя, и клон исчезнет. По её расчетам он сейчас должен закрывать смену в госпитале, а потом по поручению матушки нужно будет заглянуть в ювелирную мастерскую и забрать два сломанных кандзаси. Ни минуты покоя. Устроить бы себе день ничегонеделания и ничегонедумания. Три месяца – и она свободна. Потерпеть ещё немного. Тогда можно мечтать о большем. Задуматься о себе. Сакура мысленно приободряет себя и поднимается. Нельзя медлить с вопросом и заключением соглашения.

***

      Вести себя как ни в чём не бывало в общем-то удается. Профессионализм берет своё. Сакура заменяет капельницу и без особых проблем находит вену у сидящего на каталке Итачи-сана. Её напрягают его влажные волосы. Помещение плохо прогревается. Со вздохом она открывает новую пачку бинтов. Годится для полотенца. – Предпочитаю доводить дело до конца, – так она объясняет свой порыв. Итачи-сан никак не реагирует, и когда она склоняется к его волосам, и когда проводит по ним марлей, сдерживаясь не взъерошить волосы так, чтобы он был похож на пушистого кота. Это мысль так смешит, что она слабо улыбается, и немедля серьезничает, пока Итачи-сан не заметил. Хотя он-то точно заметил, даже если отводит глаза в сторону. – А вы умеете быть послушным, – бормочет она себе под нос. Не удержалась. – Что, по-вашему, я должен делать? – он воспринимает её комментарий серьезно. В этом плане с Саем, да тем же Саске, куда проще. – Ничего, – она переходит на другую сторону. И пусть похоже, что она гладит по голове, только бы не дать ему простудиться. – Вы болели туберкулезом, я права? – Очень давно. И я надеюсь, это останется между нами, – так это тайна даже для его родных. – При условии, что расскажите, как заболели и вылечились. Итачи-сан недовольно супится, но спустя минуты раздумий условие принимает. – История не очень интересная, – если упустить все подробности, история и правда выйдет наискучнейшей. – Я два года жил в Стране Ветра, выполнял задание. Сначала заболел один сокомандник, потом второй – и так по цепочке, пока последним не заразился я, – он прочищает горло. – Лечился там же. – Как история вашей болезни прошла мимо ирьенинов клана? – Харуно-сан, не все ирьенины добросовестны как вы. Достаточно некоторых из них вежливо попросить, и они и сами будут рады избавиться от ненужной информации. – В вашей вселенной заметать следы так легко, – Сакура вспоминает дотошную Шизуне. Даже Какаши-сенсею не удавалось ускользнуть от её внимания. – Скорее, приходит с опытом. – А я думала, вы таким родились. – Дети рождаются с чистыми помыслами. Плохому они учатся у взрослых. Тех, кого встречал я, и людьми не назовешь. Впрочем, сейчас я и сам от них не отличаюсь. – Потому и своих не хотите. – Не в этой жизни, – есть в этом что-то грустное. Или ей так только кажется. – Думаю, самое время мне платить по счетам. Озвучьте свой вопрос. В этот момент Сакура понимает, что в общем-то Итачи-сан сам по себе не очень-то и конфликтный человек. Его сложно разозлить, с большим трудом можно удивить и разговорить. Если не лезть к нему – он довольно-таки безобиден. Главное, не переходить черту. С этим, правда, у Сакуры не всё гладко. Не потому ли её сопротивление порой вызывало у него усмешку? Что-то из разряда: «не понимает ведь, когда надо остановиться». Она складывает в прямоугольник марлю, чтобы как-то занять руки. И не думать о направленном на неё взгляде. – Вам бы прилечь для начала. Только осторожнее с капельницей, – Итачи-сан неплохо справляется сам, силы в ногах и бёдрах у него достаточно. Сакура только подушки поправляет. – Быть поводом для насмешек. Быть недостатком и придатком. Быть матерью вашего ребёнка. Всё это полнейшая чушь, которой вы пудрили мне голову. В этом я даже не сомневаюсь, – она формирует вопрос в голове так, чтобы он был как можно детальным. – Почему… почему именно я стала вашей женой, если вашей целью было погибнуть в бою, если… если вам нет никакого дела, с кем я провожу время, если в итоге дали мне развод? Итачи-сан обдумывает ответ, бродит взглядом по заброшенной лаборатории. Кажется, он примерно такого вопроса и ожидал. – Хорошо, я отвечу, – но он не спешит заговорить снова. Просчитывает, как много можно рассказать. – Вы должны были сыграть свою роль после моей смерти. Для этого нужно было просто быть собой. Харуно Сакурой из команды номер семь, – Честность его красит. Сакура видит преображение, когда он раскрывает свою задумку. Не так уж и легко носить ношу одному. Приятно делиться даже самой уродливой правдой. – Мне пришлось заключить сделку с отцом. Мы оба получили желаемое. Возникла другая проблема: кого я должен выбрать. Сакура вспоминает брошенную некогда мужем подсказку: «Похоже, вы наконец стали собой. Харуно, которую я выбрал». – Помимо того, что вы не обладаете политическим влиянием и не заинтересованы во власти, вы единственная женщина, которая не предаст моего глупого младшего брата. Возможно, единственная, кто будет на его стороне. Не считая, конечно, матушки, – он откровенно раздражен, когда говорит о матери. Простыми их отношения не назовешь, пусть на первый взгляд так не кажется. – Видите ли, когда идёт борьба за власть, используются любые методы влияния. Вам не так много терять, чтобы можно было воспользоваться вашими слабостями. Всё, что я мог, я забрал. Разве что жизнь не трогал. Но вы и жизнь были бы готовы отдать ради команды семь. Ради моего брата. Забрал всё, что мог? За такое не жалко влепить и вторую пощечину. Жалко тратить чакру на исцеление. – И всё это ради… ради Саске? – да она лучше поверит тем бредням, что он ей навязал, чем в это. – Заплатить столь большую сумму и вести всю эту игру ради Саске? Думаете, я поверю? Оно вроде как укладывается в голове, а все равно поражает почти до потери дара речи. – Передача власти в клане Учиха – это бомба замедленного действия. Если вам так угодно, считайте, спасли Коноху от гражданской войны. Год. Два. Или дольше. Я не знал, когда именно умру, а мёртвым я ничего не могу решать. О моей смерти вам дали бы знать четвертой. Но все другие Учиха узнали бы об этом тогда, когда передача власти уже была бы осуществлена. В таких вопросах время играет большую роль. Чем позже будет известно о моей смерти, тем лучше, но поскольку я выжил в этот раз, приоритеты изменились. – И-изменились? – оторопело переспрашивает. Сердце её ухает куда-то вниз и холодеет. – Задуманное не всегда исполняется так, как нам хочется. – Однако это не мешает вам манипулировать другими. – Я не манипулирую людьми, Харуно-сан. Я использую их ситуации. Проблема в том, что они вызывают эмоции, но по сути своей – это просто ситуации, которым мы придаем особенную эмоциональную окраску, – так он называет обесценивание чувств других. – Ха… это то же самое. – Нет. Манипулировать вами – значит играть с чувствами, чего я не делал. Какая щедрость с его стороны. Точнее, проявление доброты вместо того, чтобы влюбить в себя наивную Харуно Сакуру, надавить на её самое слабое место и заставить переступить свою гордость. В сравнении оно, конечно, не так болезненно. Есть в этом какая-то извращенная жалость. – М-м. Так моя бедность спасла меня, – она чувствует, как скапливается напряжение в шее. – Не слишком ли самоуверенно для человека, пренебрегающего чувствами. Своими, прежде всего. – Если бы я пренебрегал ими, моя жизнь была бы другой. Колкость оборачивается случайным открытием. Оно в корне меняет представление о нём. Тот образ, который был воссоздан долгими наблюдениями за ним. Сакура неверяще мотает головой. Что… что же это значит? Им движут чувства? Не холодный расчёт? Его мотивация – чувства к чему-то или к кому-то. Напряженный от раздумий мозг сам подкидывает воспоминание. «Я терял контроль. И не один раз». Что тогда в его понимании терять контроль? – А вы… – нет, нельзя спрашивать. Необъяснимое чувство сковывает, Сакура бегает глазами, не зная, за что зацепиться. – Мне…мне пора. Пора идти. Сакура поспешно отворачивается и позорно сбегает. Ей нужно обдумать услышанное. Прежде чем… как минимум понять, что делать дальше. Как быть дальше.