С волками жить

      Все вокруг — псы. Сбиваются в стайки, пекутся об иерархии, шатко строя её на уважении к старшим, перегавкиваются, а потом начинают рвать друг другу глотки, отстаивая правду и справедливость, каждый свою.       Весь КСАТ — сплошная псарня. Это не оскорбление, просто сравнение, которое раз за разом всплывает в голове у Эла, когда он молча из-под полузакрытых век наблюдает за тем, как его соратники пытаются прийти к пониманию, дежурно лаются между собой.       Герман молодой, совсем ещё щенок, громкий, задорный, с неиссякаемым запалом и обострённым чувством справедливости. Не удивительно, что именно его нужно призывать к тишине и порой сажать на цепь, чтобы не прыгал в каждую лужу. Аманда такая же юная неопытная овчарка, бегает вокруг стада овечек, старается изо всех сил, но часто именно её приходится прикрывать. Воистину, они друг друга стоят. Бред — полицейская ищейка с чутким носом, но совершенно слепая. Мэй Фон — тихая верная домашняя собачка. А Вольф — даже имя намекает — старый брехливый пёс, практически потерявший хватку, но всё ещё способный вести за собой всю стаю на одной только силе авторитета и опыта.       Сам Эл в эту компанию никак не вписывается. До мозга костей кот, ленивый, самоуверенный, эгоистичный, развязный гедонист. И будь он проклят, если понимает, почему прикрывает спины Аманды и Германа, когда они бегут из штаб-квартиры КСАТ от бывших сослуживцев, один за другим становящихся сплавами. Он сам уже одной ногой по ту сторону безумия, но останавливается только для того, чтобы перевести дыхание и рваться дальше вперёд.       Болит всё, даже то, что, как он думал, болеть не должно вовсе — кости горят, раскалённой добела сталью текут и дрожат, мотор с радостью пожирает адреналиновое топливо. Он в лёгком ужасе от того, как при такой боли всё ещё может сохранять рассудок и даже поднимать вес вдвое больше обычного, палить из двух пушек разом, как герой боевика. Может быть, один только кураж и нежелание отдавать свою жизнь просто так держит его на ногах. А может быть, это пёсье чувство стайности — костьми лечь, но прикрыть молодняк. Они ещё заматереют, отрастят когти, заострят клыки, может даже одичают, но главное, чтобы сейчас живы остались.       В минуты, когда сознание угасает, Эл внутренне смеётся, успокаивает себя, повторяя бесконечно раз за разом: «Страшно умирать только в первый раз». Это особенно смешно, потому что он точно знает, о чём в этот же момент думает Бред своим насквозь собачьим мозгом. «Мы справились, мы поступили по совести, мы умираем не зря». Бред мыслит как герой, его благородство не скрыть за мрачным лицом и сухой речью. Такие, как он, всегда будут жить ради других.       Бред умирает с мыслями о других, а Эл судорожно перебирает в голове всё, что не успел сделать, вспоминает все глупые мальчишеские мечты. Спать сутки без перерыва, купить попугая и научить его грязно ругаться, обклеить все стены квартиры постерами низкопробных ужастиков, сотнями посмотренных в детстве, пуститься в пьяное путешествие, забить правую руку какой-нибудь изощрённой татуировкой, забраться разочек на Альпы, дождаться нового альбома любимой группы в конце концов. В первый раз и правда страшно умирать, но в большей степени всё же обидно. Обидно умирать, потому что в холодильнике дома лежит нетронутый кофейный пирог, потому что послезавтра новый эпизод сериала, потому что рыженькая фрау из музыкального магазина всё ещё ждёт его звонка. Потому что он не сможет теперь приглядывать за Германом и Амандой зорким глазом через линзы оптики.       И всё же его не отпускают — Вольф и собственные сожаления. Кто бы мог подумать, что груз на душе сильнее смерти. Может быть, именно так и становятся неупокоенные души призраками. Эл бродит в красноватом мареве на одних инстинктах, двигается и стреляет только по приказу, как надрессированная шавка. Он будто спит одной половиной мозга, а другой беспрерывно бредит.       Чистый рассудок возвращается резко — как ведро ледяной воды на голову, действовать приходится быстро. Нет ни секунды, чтобы совеститься — ведь он стрелял по товарищам. Ни секунды, чтобы злиться — ведь его сделали безвольной пародией на ходячего мертвеца. Ни секунды, чтобы печалиться — ведь лучший друг оставил его в аду одного ради того, чтобы в смерти наконец воссоединиться с возлюбленной. Обо всём этом можно подумать позже, когда дело будет сделано.       Эл сносит макушку Вольфу одним выстрелом — чисто, ровно, профессионально, спасает товарищей, в последний момент сбрасывая долгое наваждение. Может быть, это ещё один гештальт, ещё одна дурацкая мечта, которую хотелось исполнить — внезапно явиться в середине катастрофы, чтобы одним выстрелом вдруг изменить баланс сил. Слишком пафосно и по-детски, чтобы думать о таких поступках всерьёз. И всё же, вот он здесь, не совсем живой не совсем человек, из последних сил старается сделать всё, что возможно. Всё же проще преодолевать себя, когда желания сердца и совести совпадают.       Глядя на рассвет, Эл уже не думает об упущенных возможностях — на самом деле достаточно повидал, чтобы уйти без сожалений. По крайней мере, так он успокаивает себя, прислоняя висок к дулу. Совесть спокойна — стараниями Эла Герман и Аманда всё ещё живы. Злость гаснет — отмщение пришло быстро. Печаль обращается в принятие — Бред принял решение исчезнуть, и, как единственный кот в округе, Эл уважает чужое право на эгоистичные желания.       В конце концов, и его час пришёл, с него достаточно, он устал и подавлен смертями товарищей — поэтому улыбаясь жмёт ногой на курок, а не потому что в любую секунду может стать очередной проблемой для Германа и Аманды. Они псы, им сложно убивать тех, кто был в их стае, даже если это большой ленивый белый кот.       Жизнь порой сложна, жестока, откровенно погана, но будь Эл проклят, если не любит её. Любит как никогда сильно, за пару мгновений до того, как по собственному желанию расстанется с ней во второй и последний раз. Любит, и всё же делает выбор в пользу тех, кого, возможно, ценит гораздо больше.       И когда это только он научился выть по-волчьи?