Кровь вкуснее красных вин

О, Мерлин и Моргана, Спасите нас, услышьте нас, придите к нам. Мы — ваши вечные рабы, ваши слуги и последователи. Мы — те, кто верит вам и любит вас, те, кто используют ваши дары во благо всего мира магического и немагического, во благо волшебников и магглов. О, Мерлин и Моргана, Спасибо за дары ваши, за чуткость и слух ваши, В обмен на это мы клянёмся быть вечно преданными вам, следовать словам и свету вашим, верить в правду и отрицать ложь, видеть нечестивых и наставлять их на путь истинный. Клянёмся сбившихся с пути на путь ваш наставить, а людей, сгинувших во тьму мира сего, с мира этого прогнать и вам на небеса послать. Рука моя на сердце, разум мой холоден, глаза мои закрыты. Во имя света, Мерлина и Морганы. Да прибудет с нами мир.       — Да прибудет с нами мир, — закончила молитву Гермиона и открыла глаза, наблюдая, как все в Большом зале постепенно отмирали и опускали руки от груди, накалывая еду на вилку и завязывая с соседом беседу.       — Интересно, Дамблдор вообще молится? — прищурился Рон, немного склоняясь к Гарри и Гермионе.       — Конечно молится, Рон! — с укором произнесла Грейнджер, наливая себе гранатовый сок. — С чего в твою дурную голову приходят подобные глупости?       — Может, как раз потому что она дурная? — прыснул Гарри, и Уизли пихнул его плечом.       — Да нет же, просто я закрываю глаза — он просто сидит и смотрит на всех, открываю — то же самое. Наводит на сомнения, не так ли?       Гермиона тяжело вздохнула, закатывая глаза. И нет, её нисколько не удивляли подобные заявления Рональда, он всегда был будто сам себе на уме. Просто Гермиона слишком любила логику и чётко отработанную слаженную систему, где не было исключений, а значит, не было и ошибок. Всё чётко. Всё ясно. Всё верно и правильно. Так в Хогвартсе и было: чётко, ясно, правильно. А потому теории заговора, которые допускал Уизли, были просто до нелепого смешны.       — Да нет, — протянула Гермиона, открывая учебник по нумерологии, — просто кому-то не хватает драмы в жизни, вот этот кто-то и мается чушью.       — Просто этот кто-то не ограничивает себя «сухими страницами учебников», — пробурчал Рон, припоминая слова сумасшедшей Трелони на четвёртом курсе.       Грейнджер метнула в его сторону уничижительный взгляд, сжимая губы в одну тонкую линию, и Уизли тут же склонился над тарелкой так низко, будто горб спасёт его от этого строгого взгляда и выговора, который позже обязательно последует.       — Почта пришла, — поднял голову Гарри, и ему тут же на тарелку упал Пророк.       Гермиона прекратила жевать, внимательно слушая друга.       — «Второго октября был пойман ещё один вампир по имени Хардин Уолдерф. Казнь состоялась вечером того же дня».       — Отличные новости, — улыбнулась Грейнджер, наливая себе тыквенный сок. — Магическая Британия стала безопаснее на одного убийцу.       — Они стали работать оперативнее, это радует, — дал пять Симусу Уизли. — Только мне непонятно, почему Министерство не раскрывает тайну об орудии, с помощью которого они уничтожают этих тварей. Неужели нам не нужно знать, чтобы уметь спасти себя?       — Я придерживаюсь мнения, что они делают это исходя из опасений, что, зная противника, вампиры смогут придумать противоядие. Поэтому и держат в строгом секрете.       — Да, но…       — А в случае опасности мы на какое-то время сможем отвлечь их и ослабить этим, — Грейнджер приподняла руку, показывая Рону свой сине-фиолетовый браслет с эустомой, который носил каждый в Магической Британии, — и в эту же секунду аппарировать. Конечно, было бы лучше, если бы мы знали, что за оружие у них в арсенале, но раз Министерство считает, что этого достаточно и что мы справимся без него, значит так оно и есть.       — Министерство верит в нас, — кивнул Гарри. — Будем верить ему и мы.       Поблагодарив Мерлина и Моргану за еду, компания засобиралась, и на выходе из Большого зала Гермиону подхватила Джинни и увела в сторону.       — Что за секретность? — усмехнулась Грейнджер.       — У вас сейчас урок со Слизерином? — прикусывая губу, хитро спросила Уизли.       — Да, а ты хочешь пойти вместо меня? Я была бы не против, — она усмехнулась.       — Глупая, делает вид, что не понимает, — прицокнула языком Джинни. — Говорю тебе в сотый раз: он к тебе неровно дышит. Просто присмотрись и заметишь, какие взгляды он на тебя бросает.       Грейнджер тяжело вздохнула.       — И какие же?       — Плотоядные.       За это Джинни можно было ненавидеть. Сколько Гермиона знала эту рыжую несносную девчонку, каждый раз за подобные выходки хотела выбить всякую дурь из головы. Она неоднократно говорила ей, что чтение — это прекрасно, но не чтение романов, где у главных героев страсть, вытекающая из клише «ненависть-любовь». Честно, Гермиона его терпеть не могла. Ну не могли люди сначала ненавидеть друг друга, презирать личность другого и плеваться от всего, к чему прикасался человек, а затем вдруг влюбиться. Годрик, так просто не бывает. Вернее, она считала, что подобные отношения нельзя назвать любовью. Скорее «ненависть-травма-нездоровая привязанность». Тогда да, она верила в существование таких химических процессов.       Но это ещё полбеды. Самое худшее наступало в тот момент, когда мимо Джинни пролетал красный флаг, чёртова тряпка для разъярённого быка, у неё загорались глаза, начинала течь слюна, и вот тогда ее было не спасти. Лучшая подруга превращалась в сваху, и Гермионе было не сбежать от вот таких вот стыдных и глупых заявлений.       Мерлин, она надеялась, что с возрастом это вылечивалось само по себе. Уизли ведь была младше на год, может, дело в этом? Хотя ей уже шестнадцать, а у Гермионы даже в шестнадцать таких мыслей не было.       — Боже, Джинни, — простонала Гермиона. — Когда же ты уже успокоишься?       — Когда Нотт сам заявит тебе о своих чувствах и я выиграю наш спор.       — Мы с тобой не спорили!       — Не заключить спор официально — не равно не спорить, — подмигнула Уизли, а Гермионе оставалось лишь покачать головой. Она уже поняла, что пытаться опровергнуть слова подруги не получится, это как биться головой о стену. Она никогда не поймёт, что Нотт никогда не смотрел и не будет смотреть на такую, как она. И дело не в её внешности, с самооценкой у Гермионы всё было в порядке. Они ведь из разных миров: разные семьи, воспитание, моральные устои, поведение, увлечения. И хотя Грейнджер старалась ставить себя выше вражды между факультетами, всё-таки он был со Слизерина, а она с Гриффиндора. Это как небо и земля.       Вдобавок ко всему, Нотт крутился в очень сомнительном и вызывающем обществе, которое Гермиона просто на дух не переносила. Забини, Малфой, Пьюси, Паркинсон, Монтегю и весь прочий сброд надменных лицемеров не вызывал у неё ничего, кроме тошноты.       — Хогвартс сегодня будто клонировал учеников, — покачала головой Грейнджер, которую толкнули уже в седьмой раз. А она прошла всего три коридора!       — Да, такое чувство, будто их стало вдвое больше, — закатила глаза Уизли. — О, это Ирджи! Пойду поздороваюсь.       — А вернее пофлиртуешь с очередной игрушкой, — ухмыльнулась Гермиона, на что Джинни показала ей язык и упорхнула.       Грейнджер заметила, что учеников стало заметно меньше, и поторопилась. Она ненавидела опаздывать. Ведь именно из-за того, что Мерлин опоздал, чуть не умерла Моргана.       Гермиона положила руку на сердце и закрыла глаза.       Да простят меня Мерлин и Моргана, мать и отец, за мысли подобные, да принесут они мне освобождение.       В эту секунду ей показалось, что кто-то прошёл, вернее пронёсся мимо, но, когда она открыла глаза, никого в коридоре не было. Грейнджер поправила сумку на плече и быстрым шагом пошла к кабинету.       Когда она вошла, все уже сидели на местах и разговаривали. Только Малфой доставал учебники из сумки, явно только что присоединившись. Видимо, заметив её взгляд, не прервав болтовни с Забини, он посмотрел на неё и усмехнулся, приложив руку к сердцу. Как несколько минут назад делала она. Грейнджер даже приоткрыла рот от такой наглой и мерзкой насмешки, но слизеринец этой же рукой поправил мантию и убрал её.       — Гермиона, ты чего там встала? — окликнул её Рон.       Может, она поспешила с выводами? Возможно, Малфой даже не имел в виду жест преклонения перед Мерлином и Морганой, а просто поправил мантию, потому что он чисто физически не мог видеть, как она это делала, в коридоре было пусто. И не придумали еще такого заклинания, которое позволяло бы человеку бегать со скоростью более, чем девяносто километров в час. В таком случае Гермиона выглядела весьма глупо, стоя посреди класса с разинутым ртом.       Грейнджер вздёрнула подбородок и прошла к своей парте, кинув сумку рядом с Невиллом.       Урок тянулся медленно, а профессор Снейп говорил так быстро, что Гермиона еле поспевала за ним конспектировать. Иногда ей хотелось быть как Гарри и Рон, которые от силы записали три слова и сидели и играли в магические крестики-нолики.       Наконец, Гермиона выпустила перо из руки и прокрутила кисть, из-за чего рукав свитера сполз вниз. Она одёрнула его, и шрам исчез из вида.       Порой она всё ещё поражалась возможностям, вещам, на которые была способна магия. Иногда замедлялась, оглядывалась, задерживала руку и думала: «Господи, неужели это возможно? Неужели это сейчас происходит, неужели это делаю я?»       Да, такие вещи, как например возможность избавиться от холода в считанные секунды или мановением палочки заставить посуду мыть себя самостоятельно, всё ещё в редкие моменты поражали. Гермиона снова будто бы становилась маленькой одиннадцатилетней девочкой, живущей с магглами-родителями, которая покрепче натягивала шапку на красные уши и стирала мыльную пенку со лба, когда мыла посуду, если посудомоечная машина сломалась. Той, которая и подумать не могла о магии. Той, которая была до безумия амбициозна, умна и просто до крови на покусанных губах боялась этого большого мира, который таил в себе столько тьмы и секретов.       Секретов, в которые ей предстояло погрузиться по самую макушку. Раскопать. И приняться за новую тайну.       И поэтому тот факт, что колдомедики не могли ничего сделать с её шрамом, удивлял ещё больше. Нет, не удивлял. Он заставлял злиться и негодовать, потому что какого чёрта можно было оживить статуи, склеить очки без клея и скотча, превратить бокал в табуретку и летать на метле, но исправить какой-то не очень глубокий шрам не представлялось возможным?       Сколько раз она слышала: «Извините, мисс Грейнджер, но шрам, полученный в младенчестве и не исправленный вовремя врачами-магглами, магическому заживлению не подлежит, ведь период взросления пройден, клетки кожи затянулись, и бла-бла-бла». Она знала их слова наизусть, но специально делала вид, что не помнит. А какая разница, если всё это было одной сгребённой кучкой никому ненужных водорослей, которые только портили воздух и занимали пространство?       Конечно, с возрастом ей стало наплевать на этот маленький изъян. Да и в детстве не то чтобы заботил этот продолговатый полукруглый след от собачьих зубов — из-за чего она теперь, кстати, сторонилась псин и вообще всего зубастого, — просто было немного обидно, что в таком волшебным мире была невозможна такая мелочь, которая немного украсила бы её жизнь.       — Гермиона, что он там сказал в последнем абзаце? — шёпотом спросил Долгопупс, морщась от собственного полного непонимания материала.       — «Две дольки лилицвелла и одна смаковница могут дать эффект…»       — Могут дать эффект отморожения мозгов, если они у вас, конечно, имеются, Долгопупс, на случай, что ещё хотя бы раз вы забудете, что его зовут профессор Снейп, — грозно проворчал Снейп, из-за чего Невилл весь скукожился, как залежавшийся абрикос, а Гермиона, прикрыв глаза, покачала головой. Честное слово, иногда профессор Снейп был таким…       — Из-звините, профессор, — впервые подал голос Долгопупс, из-за чего весь кабинет отвлёкся от своих дел и уставился на него, вгоняя его в краску ещё больше, — но я не имел в виду ничего оскорбительного, я всего лишь сказал «он» и…       — Ради Мерлина, Долгопупс, сейчас же проглоти своё мямленье, — закатывая глаза, унизительно тыкнул его Северус, и слизеринская часть класса прыснула.       — Да, а то Моргана на этот раз без причин бросится к вампиру, только бы не слушать это, — усмехнулся Малфой.       На этот раз смешки были настолько тихие и осторожные, что можно было бы сказать об их отсутствии и обычном сквозняке, в котором скрывались опасливые шёпоты. Никто на самом деле не хотел смеяться вслух, но и не оказать должное уважение Малфою из слизеринцев никто не смел. Неловкий лживый кашель?       — Мистер… — повернулся к нему Снейп, но неожиданно для всех его перебили.       — И как тебе только хватает наглости сметь произносить её имя в таком тоне и в таком отвратительном свете, извращая истину и полностью обесценивая совершённую Морганой жертву? — сжала кулак Гермиона, бурлящими от возмущения глазами уставившись на Малфоя. Она заметила на себе цепкие взгляды слизеринцев, и бросила быстрый взгляд на Нотта, который внимательно следил за разворачивающимся казусом.       Малфой лениво повернулся, ничуть не смутившись ни от её упрёка, ни от общественного молчаливого боязливого порицания.       — А тебя сильно задело, Грейнджер? — он усмехнулся.       Боже. Её тошнило, когда он смотрел в глаза, ведь казалось, что в них не было ни капли понимания того, о чём она говорила. Просто отвратительная липкая стена самодовольства и богохульства, от которой хотелось отмыться.       — Задело бы каждого уважающего наш мир волшебника, — скривилась Гермиона.       — Ты лично проводила опрос? — продолжал насмехаться Малфой.       Её глаза округлились, кровь кипела, и та сцена перед уроком уже не казалась ошибкой.       — Тебе следовало бы сейчас же положить руку на сердце, закрыть глаза и помолиться, — покачала головой Грейнджер и заметила, как после этих слов Малфой тут же потерял всякий интерес к спору и разочарованно закатил глаза, отвернувшись.       Ну уж нет, она не опустится до его уровня и не станет грязно препираться на эту тему! Это вне всяких допустимых правил, Годрик, ей хотелось вместо него положить руку на сердце и извиниться перед святыми за его гадкость.       — Прекратить баталии, — вмешался Северус, окидывая Гермиону взглядом и подходя к Малфою. — А от вас, мистер Малфой, я жду исполнения предложения мисс Грейнджер.       Драко поднял глаза, смотря на Снейпа так, словно тот… Не сказал ничего удивительного или того, что стало бы для Драко невозможным. Так равнодушно, что почти что с интересом.       — В данных обстоятельствах это то, что вы обязаны…       — Я знаю и не имею ничего против, — кивнул Драко, и Гермиона вздёрнула брови. Ещё не отойдя от шока и не смыв несуществующую грязь с ладоней, она не ожидала, что Малфой просто признает ошибку и тут же поспешит исправить её. Стоит ли ей присваивать себе эту заслугу?       Она прищурилась, скрестив руки.       — Да простят меня Мерлин и Моргана, мать и отец, за мысли подобные, за слова сказанные, за грехопадение содеянное и свет их омрачившее, да принесут они мне освобождение и ясность ума, да помогут избавиться от дьяволов красных, что разум мой искушают, — вслух проговаривал Драко совершенно серьёзно. — Рука моя на сердце, разум мой холоден, глаза мои закрыты.       — Отлично, — кивнул Снейп и отвернулся.       Гермиона ещё какое-то время смотрела на Малфоя, но затем потеряла интерес с нитью мыслей и вернулась к уроку.

***

      — Наглый мерзавец, — плевался Рон, который отмалчивался на Зельеварении, но которому было что сказать. — Это просто возмутительно! Сказануть такое, чёрт побери! Ты всё правильно ему высказала, Гермиона, молодец!       В обед столы всех факультетов как полоумные обмывали косточки Малфою, который ещё сегодня утром был одним из запретных желаний Хогвартса, а уже через несколько часов главной мерзостью. Гермиона терпеть не могла такое лицемерие, но даже Мерлин и Моргана не могли уберечь девичьи сердца от обаяния обычной, по мнению Грейнджер, милой мордашки, а парней от власти, статуса и богатств фамилии «Малфой». Хотя спустя столько уроков «Основ Праведной Жизни» можно было бы быть гораздо бдительнее.       — На месте профессора Снейпа я бы отправила его к Дамблдору, а на месте профессора Дамблдора отчислила из школы, — презрительно покачала головой Гермиона.       — Дамблдор слишком добрый, чтобы отчислить вообще кого-либо, — усмехнулся Гарри. — Хотя очень хотелось бы перестать видеть Малфоя здесь.       — А вы что, не слышали последнюю новость, что Малфой уже как час в кабинете Дамблдора? — непонятно откуда взялся Джордж и склонился, кивая на пустующее место директора.       — О, да, — с другой стороны высунулся Фред, — и у них настолько серьёзный разговор, что Малфой стоит на коленях и читает одну и ту же молитву в десятый раз! — Уизли сверкнул глазами и глянул на брата.       Гермиона посмотрела на слизеринский стол, где Драко Малфоя не наблюдалось. Что ж, несмотря на то, что она сомневалась в правдивости сказанного Фредом и Джорджом, потому что это сказали им Фред и Джордж, но она бы порадовалась, узнав, что Малфой стоит на коленях и молится. Ему было необходимо понести духовную вину за сказанную дерзость.       Её взгляд прошёлся по залу и остановился на черно-белом полотне, герои которого двигались. Каждый раз, когда глаза цепляли эти переплетения нитей по истине волшебного гобелена, Гермиона чувствовала трепет в сердце. Словно Мерлин, на конце палочки которого зарождалась магия, сейчас поразит волшебством именно её душу; будто остекленевшие глаза Морганы смотрели на неё, вынуждая опустить взгляд на шею, изуродованную собственной кровью, и сглотнуть от ужаса с примесью боли и отчаяния, в углу которой затаилась жертвенность во имя любви; и каждый раз, абсолютно всегда её пробирали мурашки, она почти ненавидела создателя гобелена. Потому что взгляд Мерлина направлен на убийцу, Морганы — на одинокую струйку крови на своём предплечье. Но его. Его, жуткого убийцы, жаждущего крови самым отвратительным способом, — на неё. На каждого, кто смел касаться своим любопытным и опасающимся взглядом Святого гобелена, и она готова была поспорить, каждому внушал страх, перемешанный с жутью в один горький чёрный коктейль.       Его волосы были растрёпаны, взгляд безумен, руки безжалостно сжимали тело доживающей последние мгновения своей героической жизни Морганы, клыки раздирали молодую кожу в клочья, а губы. Губы, рот, подбородок — всё было в крови. Это была единственная цветная вещь на этом полотне. Свежая, красная кровь, которая уродливыми каплями стекала вниз на грудь Морганы и капала на пол. Такие ощущения Гермиона испытывала, только когда однажды в Таиланде, куда ездила с родителями в детстве, оказалась на публичном кормлении тигров. Они точно так же бездушно отрывали и отбрасывали ненужные куски мяса, а рот их был в багровых остатках своей еды. Мерзость. Жуть, страх и мерзость от осознания, что при любых других обстоятельствах этим куском мяса можешь оказаться ты.       Только если от тигра её ограждали железные прутья и мост на высоте нескольких метров, откуда туристы наблюдали за происходящей кормёжкой, что создавало определённую безопасность, то от этого красного существа её не ограждало ни что. Кто знает, хватит ли быстроты её реакции для спасения собственной жизни? Ведь стоит только моргнуть — и пара клыков уже раздирает твою шею.       Вампиры. Как же она их ненавидела.       Гермиона сглотнула и вернулась к друзьям, кладя руки на колени, ладонями строго вниз.       — Говорю тебе, — по всей видимости, продолжал какой-то спор Джордж, — Малфой уже все колени себе отсидел.       — И кого я тогда видела по пути сюда? — прыснула Алисия. — Призрака?       — А что, вполне возможно, — пожал плечами Рональд, закидывая в рот кусок курицы с вилки. — Ты же знаешь, в Хогвартсе можно столько всего увидеть, что какой-то призрак, зачем-то притворяющийся Малфоем, это только…       — Только ваши сказки, мистер Уизли, — над головой Рона выросла голова профессора Макгонагалл, и тот замер. — Мистер Малфой только что вошёл в Большой зал, перед этим не посещая профессора Дамблдора, минимум по причине отсутствия последнего в школе. Прекратите распространять слухи, это не подобает ни одному достойному гриффиндорцу! — возмутилась профессор.       Грейнджер поджала губы, не желая, чтобы гнев её любимого преподавателя перешёл и на неё. Хотя новость о том, что исповедь Малфоя — только слух, её огорчила.       — Это вообще не я, — возмущённо воскликнул Рон, от эмоций вскидывая руку с вилкой между пальцев, — а Фред и Джо… А где они, кстати?       — Предпочли бежать с тонущего корабля и бросить фуражку капитана кому-то менее ловкому, — приподняв брови, покачала головой Макгонагалл. — Я жду покаяния, молодые люди!       Вся троица и ещё несколько людей положили руки на сердце и одновременно произнесли:       — Да простят нас Мерлин и Моргана, мать и отец, за мысли подобные, за слова сказанные, за грехопадение содеянное и свет их омрачившее, да принесут они нам освобождение и ясность ума, да помогут избавиться от дьяволов красных, что разум наш искушают.       — Тем лучше, — кивнула Макгонагалл и двинулась в сторону преподавательского стола.       — Вот чёрт, из-за них ещё и прилюдно извиняться пришлось, — нахмурился Рон, агрессивно втыкая вилку в еду. — Ну Фред и Джордж, попадитесь только мне на глаза!       — Забудь, Рон, профессор Макгонагалл абсолютно права, — Гермиона вздохнула и посмотрела на Малфоя, смеющегося с какой-то шутки кого-то из слизеринцев, и по отношении к которому они только что применили клевету. — Мы становимся всё хуже…       Выйдя практически последними из Большого зала, троица направилась в библиотеку. Годрик, иногда Гермионе казалось, что если бы она не ходила туда, то Гарри и Рон и слова-то такого не выучили.       — Гарри, ты поговорил вчера с Дамблдором, чтобы тебя отпустили к Сириусу на поминальный день смерти твоих родителей? — спросила Гермиона. — Нужно предупредить заранее, как и всегда.       Поттер покачал головой:       — Ещё целый месяц до тридцать первого, поговорю с ним через неделю.       — Я уверен, здесь не о чем волноваться, Дамблдор отпустит его, как и в прошлые пять лет, — пожал плечами Рон, чуть не налетев на какую-то парочку из Когтеврана.       Гермиона вздохнула, прежде чем задать следующий вопрос. Да, она задаёт его уже пять лет и пять лет стабильно получает один и тот же ответ, но в сердце всё равно проникает ледяной кол и остужает пыл настроя. А как относиться к этому по-другому? Тема смерти Лили и Джеймса Поттера всегда была и будет деликатной, так что она могла смело выбросить счётчик лет из своей головы, как что-то, способствующее более лёгкому лепету языка.       — Что планируете делать?       Она сжала учебники, мысленно выдыхая. Теперь нервотрёпку с потом и тревожностью по поводу этого вопроса можно отложить до следующего года.       — Как обычно будем дома у Сириуса, и он обязательно устроит что-нибудь настолько неподходящее, что волосы дыбом встанут, но чего бы точно хотел отец, — усмехнулся Гарри и поправил волосы. — Затем встретимся с Римусом, отправимся вместе на кладбище.       — В общем, полная программа, — уважительно улыбнулся и чувственно сжал плечо друга Рон. Гарри кивнул ему и похлопал по руке.       — Да, полная, — усмешка Поттера отдавала привкусом гари. — Хотя лучше бы мы втроём отправились на поиски семьи и соратников той вампирши, что сделала это с ними.       — Гарри…       — Нет, Гермиона, а почему нет? — тут же встрепенулся Гарри, напрягаясь. — Эта мразь ворвалась в наш дом, просто потому что ей нечего было делать, от нечего делать убила отца, крикнувшего матери спасаться, от нечего делать убила мою мать, которая может и отбилась бы, если бы не потратила время на меня…       — Ты не виноват, Гарри, любая мать в первую очередь бросилась бы защищать своего ребёнка, и ты должен…       — Я понимаю, и тем не менее, она мертва, а я жив. А друзья той убийцы разгуливают на свободе, — выплюнул Гарри, и Рон с Гермионой переглянулись. Необходимо было поставить паузу, иначе Поттер мог слишком увлечься. — Вот и мы от нечего делать найдём её близких и посодействуем правому делу министерства. Почему нет? Сириус точно оценит мою идею. Ведь она могла выпить кровь кого угодно, верно, могла выпить кровь и не убивать, если бы не хотела их убивать, но…       — Гарри, дружище, — остановил и увёл в сторону его Уизли, когда мимо проходящие пуффендуйки, краем уха услышавшие последние слова Поттера, кинули удивлённые, а через две секунды жалостливые взгляды в его сторону, — вспомни, кто ты. Ты — человек. Конечно, замочить этих тварей было бы правильно…       — Рон! — хлопнула его по руке Гермиона.       — Но ты слишком молод, чтобы становиться убийцей, — тут же добавил Рональд, кинув выразительный взгляд на Гермиону. Она закатила глаза. Мерлин, и кто так отговаривает от самого главного греха? — Понимаешь? Тебе всего семнадцать лет, твоя душа не предназначена для мести, грязи, а тем более для того, чтобы отнять чью-то жизнь, даже если эта жизнь принадлежит вампиру. Как говорил Мерлин? Свет души — её невинность.       — Но он-то убил того вампира, бросившегося на Моргану, — вздохнул Гарри, но в его голосе уже слышалось угасание чёрного огня, а это был отличный знак.       — Не убил, а сначала иссушил, затем уже после мольбы вампира о смерти подарил ему освобождение, — коснулась плеча друга Грейнджер.       — То есть первым заклинанием было не заклинание Смерти? — почесал затылок Уизли.       — Рон, ты вообще на уроках Истории Магии и Основах Праведной Жизни бывал хотя бы раз? — упёрла руки в бока Гермиона, и Гарри с Роном рассмеялись. — И нет здесь ничего смешного, тебе должно быть стыдно!       — Пойдёмте уже в библиотеку, — кивнул Гарри.       Минус ещё один вариант речи, которая имела шансы отвернуть Поттера от идеи мести. В запасе осталось ещё примерно пять на следующие года или разы, когда Гарри будет особенно сносить башню. Например, по праздникам, где он не сидел вместе с мамой и папой у камина.       — Святой Мерлин, — соблюдая тишину, негромко поприветствовала вошедших учеников мадам Пинс.       — Свет Морганы — его святость, — в ответ поприветствовали женщину трое ребят и прошли к их излюбленному ряду письменных столов, скинув вещи на третьем.       Мимо прошла Джо, улыбнувшись Гарри, и тот вместе с кивком уронил очки.       — Чёрт, где они? Ничего не вижу.       — О чём я и говорю, — вздохнула Гермиона, поднимая очки друга и протягивая их ему. — Почему магия способна на то, чтобы моментально перенести человека из одного места в другое, но не способна на то, чтобы, например, вылечить зрение Гарри?       И хотя это был риторический вопрос, Уизли поспешил помочь подруге в разъяснении:       — Магия совершенна в своём несовершенстве, Гермиона.       Они с Гарри переглянулись и одновременно прыснули, прикрывая рты.       — Чего это вы смеётесь, я что, по-вашему, не способен на умные мысли? — выпятив грудь, напыщенно приподнял брови Уизли.       — О, нет, Рон, я в тебе не сомневалась, — покачала головой Грейнджер и вышла из проёма, оставляя Гарри на растерзание возмущённого Рона одного.       Она аккуратно проскользнула мимо усердно пишущих домашнее задание учеников к крайнему стеллажу. Он располагался в самом конце библиотеки, в углу, но ценила его Гермиона не за это. Она знала почти каждую книгу на этой полке, потому что так сложилось, что либо они были самыми интересными из всех ею прочитанных, либо содержали в себе всю необходимую информацию для выполнения домашнего задания. Поэтому она довольно ревностно относилась к своей находке.       Прикидывая, какого раздела книги ей необходимы, Грейнджер продвигалась вдоль корешков книг, прикасаясь к ним кончиками пальцев. «История эльфов», «Способы удержаться в воздухе при падении с тысячи метров», «Тысяча и ещё десять видов получения знаний»…       Всё это было ей знакомо, многое прочитано, и она уже хотела перейти к полке ниже, как её взгляд зацепился за что-то тёмное. Внимание медленно вернулось к неизвестному объекту, и Гермиона всмотрелась в корешок.       На нём не было написано ни единой буквы, которая дала бы понять, что из себя представляла книга и о чём она. Гермиона прикусила губу, очевидно заинтересовавшись, и протянула руку, чтобы взять непонятную книгу, как послышался непозволительно для библиотеки громкий голос Рона из центра помещения:       — Гермиона, ты где там пропала? Я не могу понять, то ли я вообще пишу или здесь речь идёт о тугоножке, — она даже мысленно видела, как Уизли в этот момент чесал затылок. И через мгновение послышался недовольный шёпот мадам Пинс, что-то там о «тон» и «выгоню отсюда», Грейнджер не расслышала.       — Да уж, тугоножка явно здесь только одна, — недовольно пробурчала Гермиона, возвращая чёрную книгу в изначальное положение между сведениями о знаниях и восстаниях русалок. Конечно, если бы не Рональд, она бы уже читала третью главу, но дружба есть дружба и деваться ей было некуда.       А иногда так сильно хотелось.       Грейнджер запомнила номер полки и цифру, какой по счёту на ней стояла новая находка, и, развернувшись на каблуках, вернулась к друзьям.

***

      Родители с детства используют страх, как рычаг давления на своих детей. Как способ заставить их сделать то, что необходимо, что родителям удобно. Они садятся на край кровати, касаются ладони ребёнка и с нежной улыбкой рассказывают, что повернёшься на левый бочок…       Без бочка останешься.       Потому что деткам пора перестать наивно думать, что сказки — всего лишь выдумки. Некоторые антагонисты усмехаются, изящно вытирают каплю крови с уголка рта и выходят на чаепитие к новому ребёнку. К новой игрушке, можете звать жертвой, если вам так удобно. Но не забывайте держать в голове, от чьего лица вы читаете сказку.       Быть может, жертва сама потрясла погремушкой, лукаво улыбаясь на треск хлыста?       — Стой здесь и не двигайся.       — З-зачем ты это делаешь? Прекрати! Отпусти, не трогай меня!       Мерлин, к чёрту мораль. Зачастую антагонисты действительно бездушные мрази с тёмной историей за плечами, и жертвы остаются жертвами, которым хочется искренне посочувствовать. Но не хотелось ли вам когда-нибудь пролить каплю светлого ликёра на этот до однообразия тёмный багаж прошлого?       — На всё по порядку. Зачем? Потому что хочу и могу. А вот со вторым не так просто. Сейчас я никуда тебя не отпущу.       Атмосферу задавали по-кровавому жёлтые канделябры, то тут, то там разбросанные по Хогвартсу. У этого здания что, был пунктик на соответствие всем старинным жутким клишированным замкам?       Что ж, тогда этот пунктик хотелось внести в его любимые. А учитывая, что присутствие детей и подростков ни у кого даже мысли сделать эти грубые, безжизненные, с потемневшими промежутками стены более пригодными для обучающегося здесь контингента не появилось, подогревало азарт вдвойне, превращая улыбку в оскал.       — Не прикасайся ко мне, чёртова красная дрянь, красный демон, убери свои руки! — паниковала жертва, готовая то ли схватить канделябр и попытаться обхитрить дьявола с его скоростью, то ли броситься бежать. Но место было слишком заброшенное и пустое для обоих вариантов. Лань загнана и обезоружена. — Проклятый бездушный вампир, ты... Т-ты не будешь пить мою к-кровь, я…       — Знаешь, ты не права ни в чём, кроме одного, — усмешка, точно сверкающее в полумраке лезвие ножа. — Я вампир. И я хочу твою кровь.       Прежде чем жертва (или же лукавая искусительница?) вскрикнула, он подошёл к ней, заставив задержать дыхание и наблюдать, как её воля ломалась, точно соломенный прутик. Так же ничтожно и быстро.       Требовалась лишь одна секунда жжения собственной кожи, и он мог делать с ней всё, что хотел. Не очень равносильный обмен, вот только в его пользу, как и всегда.       — Стой молча.       Страх. В её глазах было столько страха, сколько насчитывалось утекающих секунд жизни, судя по бешеному сердцебиению. И этот страх ощущался на вкус как дорогое огневиски с примесью пряной сладости, которое, как наркотик, впрыскивало в тело наслаждение и эйфорию, когда он впился в кожу, разрывая клыками телесные покровы и моментально впитывая самое желанное. То, что было гораздо вкуснее, изящнее, безумнее и пошлее алкоголя. Наркотик красного демона. Мерлин, какому-то идиоту явно не хватало драматизма в слове «вампир», и он решил поизощряться, придумывая какую-то лютую херню, слыша которую антагонисту оставалось только закатить глаза.       Потому что кровь — равно вампир, а не чёртов красный демон, не шут с очередного детского ужастика. Потому что к вампиру в организм поступила новая доза, нашёптывая на ушко, чтобы он взял всё.       О, мелочиться он не станет.       А жертва в этот момент стояла и с молчаливым ужасом в глазах наблюдала, как чернь заполняла вены вокруг его глаз.       Пора поверить в сказки, дети. Особенно в самые страшные из них.

***

      — Он показался мне забавным.       — Забавным, и всё? — усмехнулась Гермиона, слушая подругу и читая учебник по нумерологии одновременно. — Тогда у этого парня нет ни одного шанса.       — Да причём же здесь это? — закатила глаза Джинни, болтая ногами и разглядывая учеников за окном. — Не всё нужно сводить к отношениям. Кому я это вообще объясняю? Обычно такие вещи говоришь у нас ты.       — Сама прекрасно знаешь, какое влияние оказываешь на хогвартских парней, — покачала головой Грейнджер.       На шестом курсе свободного времени, которое можно было не волнуясь выделить для общения с друзьями, просто не оставалось. Тревожные мысли об экзаменах, обязанности старосты и необходимость держать планку размахивали цепями и на раз-два-три бросали их, заковывая тело и заклеивая рот.       — Ну, я в этом своей вины не вижу, — взмахнув огненными волосами, поиграла голосом Джинни, и они обе рассмеялись.       — Слезай и пойдём в гостиную, я ещё обещала помочь Невиллу с Зельеварением.       Уизли спрыгнула с подоконника и закинула сумку на плечо, доставая оттуда яблоко.       — Гермиона, ты и когда замуж выходить будешь, обручальное кольцо наденешь, читая учебник по нумерологии? — прыснула та, откусывая фрукт и лёгким движением руки убирая волос с губы.       Тут Грейнджер показалось, будто Джинни пихнула её в бок, но она спихнула это на случайность и продолжила идти глазами в буквы.       — Нет, к тому моменту я точно окончу Хогвартс, так что буду читать что-то более подходящее моему возрасту.       — Просто поразительно! — вскинула руки Джиневра. — Ну хотя бы шутить не разучилась!       — По-моему, ты преувеличиваешь. Ауч!       Нет, ну ещё один, уже более жёсткий удар локтём, нельзя было списать на случайность. Гермиона закрыла книгу, убрав её в сумку, подняла голову и с возмущением посмотрела на подругу. Та кивнула ей, словно что-то хотела показать.       Хотя точнее было сказать «кого-то».       В другом конце коридора шёл Малфой, сунув руки в карманы брюк. Или это были чёрные джинсы? Отсюда не разглядеть.       — Смотри, идёт целый и невредимый и не понёсший наказание, — хмыкнула Джинни, оценивающе присматриваясь к нему. Она покривилась, а затем усмехнулась: — Как думаешь, может Дамблдор не стал по возвращении проводить с ним никаких бесед, потому что, как и большинство девчонок, падок на красивое личико?       — Не неси чепухи, лично я ничего подобного в нём не заметила, — скривилась Гермиона и снова посмотрела на идущего Малфоя, в присутствии которого говорить о нём же было странно и, честно, очень грязно. Но судя по его равнодушному холодному выражению лица, что прилагалось к нему самому как обязательное условие жизнедеятельности, и взгляду, который за всё это время ни разу не дошёл до них с Джинни, ему было наплевать даже на саму мысль, что они могли говорить о нём. — К тому же мы не можем знать точно, проводилась ли беседа или нет, так что глупо обвинять профессора Дамблдора в бездействии.       — Брось, Гермиона, перестань быть ханжой, — Уизли закатила глаза, поправляя укороченную юбку и игнорируя слова Грейнджер о политике директора. — Нам обеим не нравится Малфой, но ведь ты не можешь утверждать обратное всем известной истине: каким бы гадом Малфой не был, его лицо и форма делают ему честь.       Мерлин, она была готова сгореть со стыда, потому что обсуждать подобные вещи при идущем вам навстречу человеке, пусть и с расстояния, откуда невозможно расслышать диалог, было похоже на какой-то фетиш вроде «секс в публичном месте». Она читала об этом однажды в журнале «Гламурные пристрастия Нетёмно-Тёмной магии», который купила чисто из любопытства. И тут же после прочтения выбросила.       Ещё больше Грейнджер захотелось свернуть куда-нибудь за угол, когда она после мысли о ведре, куда можно было бы стошниться после пустых попыток Джинни вынудить Гермиону солгать, что она в глубине души считала Малфоя привлекательным, ей захотелось после собственного взгляда, быстро скользнувшего по Малфою снизу вверх. Мерлин, это такая грязь. Да уж, Мерлин бы подобное не потерпел.       — Джинни, имей совесть и закрой свой шумный рот, — резко шикнула Грейнджер, качая головой и теперь продолжая идти в тишине. Уизли лишь снова закатила глаза и стала молча доедать яблоко.       И всё-таки Гермионе стало спокойнее за свою душу, когда в груди ни на поверхности, ни в глубине ни одна подозрительная мысль не мелькнула на фоне. Она чиста в собственной голове, и этим Гермиона была горда.       Больше ничего не обсуждая, Гермиона показательно стала пялиться в окно, как будто высматривала новую книгу из труднодоступной коллекции. Но она собиралась полностью продемонстрировать свое пренебрежительное отношение, ведь её всё ещё возмущало его поведение с того урока. Хотя… Ведь её учили на «Основах Праведной Жизни», что люди достойны прощения. Особенно, если этот человек самостоятельно признал вину и покаялся.       Так может, ей стоило забыть эти пустые глупости и посмотреть на Малфоя как на равного? Ведь он покаялся. Ведь иначе она ничем не отличалась от него. А этого Гермиона боялась больше всего: быть похожей на кого-то вроде Малфоя.       Джинни замедлила шаг, открывая сумку и убирая в целлофановый пакет недоеденное яблоко. И для кого придумали мусорные баки, а тем более магию, благодаря которой она смогла бы за секунду избавиться от…       — А мне кажется, твоя подружка права, и тебе пора перестать строить из себя «не такую», — хриплый шёпот на ухо заставил её вздрогнуть и резко повернуть голову.       Но Малфой уже был позади на несколько шагов, и ей не удалось высказать ему свою претензию в лицо. Что вообще за чёрт? С чего этот недоумок решил, что смеет подслушивать их разговоры и высказывать Гермионе какие-то претензии? Да ещё и таким пошлым образом.       Она сжала кулаки, прикрыв глаза от гнева.       — Джинни, ты иди, я тебя догоню, хочу кое-что уточнить у Макгонагалл по поводу заданного доклада, — кинула предупреждение удивлённой подруге Грейнджер, которая уже путалась в пелене возмущения, особенно из-за мысли, насколько же изощрился Малфой, чтобы услышать их сплетни. Вероятно, не постеснялся применить какое-нибудь грязное заклинание на приближение звуковых волн.       — Хорошо, Гермиона, как скажешь, — протянула Джинни уже уходящей Гермионе.       Грейнджер прибавила шагу, прожигая взглядом ненатурально прямую спину Малфоя. Аристократы. Тошнотные снобы, строящие из себя элиту, и не более.       Злость поднимала отметку на воображаемом градуснике, когда среди вороха мыслей одна кричала сумасшедшим красным: ты наврала своей подруге из-за него, Гермиона! Ты позволила себе ложь!       Она помолится, как только придёт в гостиную, и будет надеяться, что Мерлин простит. И поймёт. Потому что слишком долго пришлось бы объяснять Уизли, зачем она сейчас собиралась идти за непослушником Мерлина. Гермиона, он покаялся.       Ладно. За Малфоем.       И она всё равно расскажет друзьям об этом сегодня вечером за чашкой горячего шоколада. Будет, что обсудить и над чем посмеяться.       — Малфой! — схватив его за локоть, собиралась развернуть его к себе лицом Гермиона.       Но не успела она произнести последнюю букву его имени, как оказалась прижата лопатками к каменной стене, и с губ уже слетел болючий вздох. Гермиона даже не успела понять, когда это произошло, словно смазанное пятно. И только его злой серый взгляд перед помутневшими глазами.       — Поспокойнее, — шикнула Грейнджер, сдерживая боль в горле и грубо стряхивая его руки с себя. — Держи себя в руках, бешеный.       — Не смей трогать людей без их разрешения, ясно? — это был не голос, а концентрат многолетнего льда.       — А что, брезгуешь грязной кровью? — скривив губы, прыснула Гермиона. — Ну конечно, тот, кто не чтит Мерлина и Моргану, понятия не имеет о моральном законе равенства всех волшебников.       Малфой слабо прищурился, осматривая её и приподнимая одну бровь. Словно видел перед собой фарфоровую куклу, стоящую в стеклянной коробке.       — Чего тебе надо, Грейнджер? — сделав шаг назад, без интереса спросил Малфой.       — Понятия не имею, хотел ли ты тогда оскорбить меня на уроке за мою молитву, когда поправлял пиджак, — он снова презрительно приподнял бровь, словно выслушивал откровенный бред, и из-за этого Гермионе тоже её слова начались казаться полной ахинеей, — но сейчас ты точно специально пытаешься вывести меня, кидая какие-то претензии откровенно мерзким способом.       — Какие ещё претензии? — устало вздохнул он, смотря на свои наручные часы. Гермиона сжала зубы.       — Твой шёпот возле меня. Только что.       Она говорила отрывками — так сильно он её бесил.       — Послушай, Грейнджер, если тебя смущает, что люди говорят сами с собой, то у тебя явно комплексы, — хмыкнул Малфой. — И подозреваю, что неполноценности.       — Нет, мы оба знаем, что это было адресовано мне!       — Да, ты права, я неправильно подметил: здесь не комплекс неполноценности, здесь нарциссизм, — важно кивнул Драко, а затем развеял показуху, закатывая глаза и разворачиваясь. — Отвали, Грейнджер, и не трать моё время попусту.       Годрик, вести беседу со стеной имело бы куда больше смысла. Она словно плясала перед слепым, который перед потерей зрения десять раз смотрел постановку, но теперь делал вид, что впервые узнаёт движения, используя исключительно слух, а не память.       — Значит не приближайся ко мне, чтобы не было поводов, — вздёрнула подбородок Гермиона.       Малфой остановился, разворачиваясь и усмехаясь ей в лицо:       — Готова доказать, что это я сейчас заставил тебя приблизиться ко мне?       — Иди ты к чёрту, — прошипела Гермиона, качая головой. — Мы оба…       — Салазар, какая ты скучная, — он закатил глаза и развернулся, встречая выходящего из-за угла Нотта и начиная диалог с ним.       Гермиона прыснула. И она ещё хотела посчитать Малфоя за равного.       Да пропади он пропадом вместе со своим покаянием.