Серьезные дела

— Отвратительно, — по привычке пробурчал Цзинь Лин, переступая незнакомый порог, огляделся. По сравнению с богатством убранства покоев в Ланьлин Цзинь эта комната выглядела и впрямь очень просто. Здесь не было никаких украшений, кроме портрета на стене и дурацких целующихся человечков, вырезанных в изголовье кровати. Никаких расшитых пологов, золотых гобеленов и ваз тонкой работы, все так аскетично и сдержанно, как будто в Цинхэ Не попал. Подойдя ближе к портрету, Цзинь Лин обнаружил, что рядом на полочке лежит черная флейта с кисточкой, так ловко сливающаяся с полумраком ранних сумерек, что разглядеть цвет кисточки, — да, собственно, и сам портрет, — было почти невозможно. Цзинь Лин вздохнул и повторил: — Отвратительно! Ни в Ланьлин Цзинь, ни в Юньмэн Цзян для него не должно было быть запертых комнат, и тем не менее они почему-то постоянно обнаруживались. Будто его отец не был наследником клана Цзинь! Цзинь Лин считался еще слишком маленьким, чтобы правильно понимать суть вещей, но на самом деле улавливал гораздо больше, чем полагали окружающие. К сожалению, в его положении это не меняло ровным счетом ничего, кроме того, что ему могли подарить особенную собаку. Сейчас Фея задержалась где-то за порогом, подозрительно обнюхивая дверь, но лаять и оттаскивать молодого хозяина не торопилась, значит, серьезной опасности не учуяла. Впрочем, делать здесь было совершенно нечего, поэтому Цзинь Лин уселся прямо на пол, брезгливо отряхнул ладони от пыли и как мог надменно поинтересовался у портрета: — И кто ты еще такой? Там, где на портрете должны были располагаться глаза, словно бы что-то блеснуло. Раздались очень знакомые Цзинь Лину нервные шаги. Мрачная комната озарилась светом, и хмурый дядя Цзян произнес: — Вэй Усянь. Старейшина Илина. Цзинь Лин вздрогнул всем телом. Он много слышал о ненависти, но прежде плохо ее представлял, и сейчас на него обрушилось осознание: да, вот так она и выглядит. Как много-много злости, толкающейся в груди, пронизывающей огнем от макушки до самых кончиков пальцев, жаждой немедленно сделать что-нибудь плохое, отомстить. Прямо как когда его дразнили братья по клану, которым отчего-то не нравилось, что у него нет отца и матери, только мягкий дядя, который никогда их не осаживал. Зато подарил собаку. Фея хотя бы могла на них рычать и скалиться. Даже в своем возрасте Цзинь Лин отлично знал, кто виноват в его бедах. Это имя он выучил очень рано, очень быстро и очень хорошо, потому что люди, его произносящие, неизменно сердились. Цзинь Лин вгляделся в лицо на портрете — поразительно улыбчивое и светлое. Увидь он такое на улице, нипочем бы не подумал, что его обладатель может быть чудовищем в человечьем обличье! — Отвратительно, — повторил он. Хмурый дядя за спиной хмыкнул и рывком поднял его на ноги. — Ты прав, отвратительно. Что ты здесь делаешь? Куда я тебя посылал? — Я заблудился! — немедленно надулся Цзинь Лин, покосился на дядю. Момент, когда тот взрывался, пропустить было нельзя, кричал дядя всегда страшно и громко. А вдруг однажды ударит, как дядя Цзинь — дядю Мо? — В трех шагах от своих покоев? Я тебе ноги переломаю, чтобы не шастал, где не следует! Идем! Больше ничего не поясняя, хмурый дядя Цзян пошел прочь из комнаты вместе с лампой, и Цзинь Лин бросился за ним — догонять круг света. Оставаться с улыбчивым портретом злодея, ставшего причиной всех его бед, очень уж не хотелось. И судя по тому, как виляла хвостом Фея, та была с ним совершенно согласна. *** Возвращаться в мрачную комнату Цзинь Лин не собирался, и если бы дяди не выгнали его с какого-то своего очень важного совета, нипочем бы туда не пошел! Но дядя Цзинь, чьего приезда он так ждал, с улыбкой что-то сказал хмурому дяде Цзяну, и тот помрачнел сильнее обычного, велел возвращаться в свою комнату и не путаться под ногами. Можно подумать, Цзинь Лин еще совсем глупый! Совсем еще ребенок! И главное, дядя Цзинь никак не возразил, не предложил остаться и послушать! Не поздоровался даже, будто он, Цзинь Лин, был пустым местом! Лишь кивнул, вскользь улыбнулся и повернулся спиной, словно обсуждать здесь было нечего! Даже возразить не позволил! Разъяренный такой несправедливостью, Цзинь Лин, конечно же, не стал слушаться. Он влетел в темную комнату, в которую входить ему, разумеется, запретили, и сходу сообщил портрету: — Я уже взрослый! Я уже большой и ничего не боюсь, даже тебя! Почему они ведут себя так, как будто я вообще ничего не понимаю? По комнате разнесся такой тихий смешок, что его можно было принять за дуновение ветра, но Цзинь Лин уже много знал про всяких тварей и не мог отмахнуться так просто! Он забрался на кровать, чтобы быть повыше, и пригрозил, поднимая тяжелую лампу, прихваченную по пути: — Я не шучу! Я уже даже стрелять учусь и попадаю дважды из десяти! Наставник меня хвалит! Дядя даже обещал меня с собой на Ночную охоту взять, так что я уже почти настоящий заклинатель! Понял? Я не боюсь тебя! Если бы я тебя встретил, я бы ух!.. И тогда они бы не посмели меня прогнать! — Придумать что-нибудь ужасное сходу не получилось, поэтому Цзинь Линь прищурился, как недовольный дядя Цзинь, и цокнул, как хмурый дядя Цзян, когда злился. На этот раз смешок был громче, порыв ветра — сильнее. Ветер взъерошил короткий еще хвостик, словно бесцеремонно потрепал по голове, качнул огонек лампы. Фея, которая, как и в прошлый раз, задержалась у порога, фыркнула и вошла, принюхалась. Цзинь Лин нахмурился и топнул по постели. Сапожок утонул в одеяле, и вышло совсем не грозно: — Эй! И ты тоже собрался вести себя со мной как с ребенком? Так присмотрись получше! Я уже большой, слышишь? И каких-то там призраков не боюсь! Фея сочла его движение приказом и охотно забралась на кровать следом, зарылась носом в одеяла, плюхнулась на спину и принялась смачно о них тереться, как простая дворовая шавка, лишенная всякого представления о совершенствовании. Портрет, словно бы наблюдавший за Цзинь Лином блестящими, ясными глазами, на мгновение потускнел. Цзинь Лин счел это личной победой. — Ага! До тебя наконец дошло, с кем ты имеешь дело? Нахальный порыв ветра снова потрепал его по хвосту, но как-то осторожно, словно бы нервно, шепнул едва слышно: — Очень…. грозно… Собаку… убери… Причем тут Фея, Цзинь Лин не понял и даже не подумал испугаться говорящего ветра (подумаешь! Даже не лает! Он даже и укусить-то не сможет!). Он сгреб свободной рукой Фею и торжествующе заявил: — Это не просто собака! Эта собака совершенствуется, ясно тебе? Еще немного — и она станет такой сильной, что даже ты драпал бы, сверкая пятками, ха! Ветер дрогнул нервным смешком, и Цзинь Лин гордо выпятил грудь, погрозил портрету лампой: — Вот! Хотя бы ты наконец понял! Я еще немного научусь и стану самым сильным! Даже сильнее тебя! Цзинь Лин хотел еще пригрозить Старейшине Илина расквитаться за отца и мать, но вовремя вспомнил, что тот уже мертв. К горлу подкатил отвратительный липкий, горький комок. Живых родственников у него выходило как-то значительно меньше, чем мертвых, и это не могло не расстраивать. Цзинь Лин покрепче сжал пальцы и пригрозил напоследок: — Вот еще немного подрасту — и покажу тебе! Всем покажу! Нервный порыв ветра снова покусился на его хвостик, но на этот раз Цзинь Лин был настороже. Он торопливо выпустил Фею и прикрыл голову, грозно выдохнул: — Погоди у меня! И очень, очень быстро двинулся в сторону своих покоев. Не потому, что со стороны главных покоев донесся скрип дверей, как будто дяди досовещались и отправились на его поиски, и не потому, что разговаривать с призраком очередного дяди оказалось горько, нет, конечно! Просто у Цзинь Лина, как у всякого взрослого, было много серьезных дел! *** Этот день стал великим, и Цзинь Лину непременно хотелось похвастаться своими успехами хоть кому-нибудь! Наставника он не учитывал: во-первых, он и так все сам видел, во-вторых, явно считал его успехи собственными, в-третьих, уже похвалил его, но как-то неискренне. Значит, оставались дяди, потому что братья по клану обычно его достижениям не особо радовались. Так было в клане Цзинь, который Цзинь Лин привык считать своим, но на всякий случай он не рисковал ни с кем болтать и у Цзянов. Здесь, конечно, по углам не шипели по-змеиному, но точно так же прятали глаза, отвечали односложно, кланялись и растворялись в тенях, словно он был проклят. Кто же оставался? Дядя Цзян, конечно же! Мрачный и чаще всего просто ругающийся, он все еще был его дядей! Мог даже хлопнуть на спине или почти одобрительно проворчать! Дядя Цзян обычно сам приходил на тренировку и хмуро, но внимательно следил за каждым движением, поправлял и иногда помогал собирать стрелы. Сегодня он отчего-то разволновался и ушел что-то там утрясать с Ночной охотой, даже не видел, как Цзинь Лин ловко попал в центр мишени не два раза из десяти, как обычно, и даже не три, а целых четыре! Цзинь Лин искренне считал, что этим доказал: его можно взять с собой на эту самую охоту! Он уже совсем взрослый и сильный, и даже меч ему вырезали! Деревянный, правда. Отцовский ему давали просто подержать, иногда — потренироваться, но руки до обидного быстро уставали, так что приходилось орудовать именно деревянным. Носить с собой его Цзинь Лин не хотел, поэтому чаще всего бегал с одним только луком. Да и было бы кого бояться, здесь, на территории дяди Цзяна, ему, почти что настоящему воину?.. Он и тумака дать может, если придется, и Фею позвать можно! Жалко только, дяди Цзяна нигде не было видно, Цзинь Лин успел оббегать все знакомые места, когда понял, что остановился у того самого заклятого угла с запретной комнатой. Не то чтобы противоречивые приказы дяди Цзяна действительно работали, но Цзинь Лин не собирался позволять каким-то там зловещим призракам портить его прическу, а потому в последнее время сюда не приходил. — Если ты что-нибудь сделал с моим дядей, как с папой, я тебя с того света достану! И ноги переломаю! — шепотом пригрозил он двери. Не то чтобы он всерьез этого боялся: дядя Цзян был очень сильным, даже сильнее самого Цзинь Лина, и, может быть, даже сильнее дяди Цзиня! Но люди говорили, что папа был тоже очень сильным, а справиться с Призрачным генералом и Старейшиной Илина вот не смог. Цзинь Лин постарался успокоиться и задумался, мог ли он просто не заметить дядю Цзяна, пока бежал сюда. Или тот просто тоже в это время где-то бегал? Цзинь Лин вздохнул и совсем собрался еще разок проверить оружейную, которую дядя Цзян любовно наполнял и часто навещал, когда где-то рядом послышались голоса братьев по клану. Причем не Цзянов — рядом бродили Цзини и смеялись так надменно, словно находились у себя дома. Что еще хуже — Цзинь Лин отчетливо расслышал свое имя. Видимо, дядя Цзинь отправил их его забрать… А ехать с ними Цзинь Лину ну очень не хотелось. Да и кроме того, он еще не рассказал дяде Цзяну про свой успех! Поэтому он стремительно влетел в знакомую дверь, захлопнул ее за собой и сообщил: — И ничего я их не боюсь, ясно? В комнате, как и прежде, царил сумрак, но косые лучи еще вполне позволяли рассмотреть портрет. Возможно, дело было во времени суток или в странном падении теней, но Цзинь Лину показалось, что бровь Старейшины Илина недоверчиво выгнулась. — Я хоть сейчас могу выйти и... и всем показать! Я уже совсем большой и сильный, и дяди возьмут меня на Ночную охоту! Я уже стреляю хорошо, сегодня целых четыре раза попал! По комнате порывом ветра пронесся легкий смешок. Цзинь Лин прикрыл голову, не позволяя встрепать хвост, и тогда нечто щекотнуло его нос, едва не вынудив несолидно чихнуть. — Эй! Тебе кто-нибудь позволял вести себя так с племянником главы Цзян? — возмутился Цзинь Лин, от возмущения убирая руки. Разумеется, портрет ответить не изволил. Блики света в его глазах скользнули в ту сторону, откуда снова доносились голоса, и Цзинь Лин фыркнул. — Я же сказал, я их нисколечко не боюсь, просто… просто они надоедливые, вот! Еще мгновение помявшись, он залез на кровать и накрылся с головой одеялом, прикинул, не позвать ли Фею. Та, конечно, была недалеко, но собой на поиски дяди Цзяна Цзинь Лин ее опрометчиво не взял. Но если бы братья по клану Цзинь заметили, куда она бежит, то сразу бы ворвались и вытащили Цзинь Лина даже отсюда, из-под грозного ока Старейшины Илина. Цзинь Лин покосился на портрет и еще раз на всякий случай уточнил: — И тебя не боюсь! Я сильный! Я четыре раза… — он невольно зевнул, — в мишень попал… И меч могу держать! Понятно? Сумерки ли тому были виной, зловещая мощь даже мертвого Старейшины Илина или просто неудобный угол, под которым Цзинь Лин смотрел на картину, но губы на портрете дрогнули. “Совсем… взрослый…” На этот раз прошелестевший через комнату ветерок не дотянулся ни до хвостика, ни до носа, ни до макушки, потому что Цзинь Лин быстро накрылся с головой. Но он успел заметить, с каким выражением “смотрит” на него Старейшина Илина. Такого выражения он никогда не видел прежде ни на одном лице, обращенном к нему, но в нем совершенно точно не было…. злости. Ни ярости, ни затаенной жажды мщения и убийств. Цзинь Лин не вполне понимал, что это было, но размышлять долго над такой ерундой не собирался. Тем более веки мало-помалу так потяжелели, что он больше не мог совладать с собой. Цзинь Лин сам не заметил, как уснул в зловещих покоях Старейшины Илина прямо под его портретом. И спалось ему сладко как никогда. *** Для ночной охоты в качестве жертвы выбрали ваваюя — гигантскую саламандру, достаточно ядовитую и опасную, но тренировать на ней молодых заклинателей вполне можно было. Только вот Цзинь Лину места почему-то не нашлось! Он очень рассчитывал, что хотя бы дядя Цзян поймет все правильно и позволит поучаствовать, вытащить хоть разок отцовский меч, который Цзинь Лин по такому важному поводу взял с собой! Как же! Едва тварь приблизилась, а стрелы в колчане закончились, дядя без долгих разговоров отпихнул его подальше, а потом и вообще приказал увести его с поля, когда ваваюй попал-таки ядовитой слюной по какому-то разине. Ха! Можно подумать, Цзинь Линь такой же неуклюжий! Он бы не позволил задеть себя так просто! Он бы… Он бы всем показал! Конечно же, на этом Цзинь Лин не сдался, выкрутился из рук старших, ужом проскользнул с другой стороны поля — дядя Цзян же требовал показать себя! А сам что творит? Выгоняет в самый важный момент? Там, где выскочил Цзинь Лин, почему-то оказались Цзини, и они ему не обрадовались. Дядя Цзинь — и тот свысока коротко глянул на золотистый клинок и мягко заметил: — А-Лин, сейчас не лучшее время для сражения мечом. Лучше посторожи наши плащи вон у того дерева. Можно подумать, Цзинь Лин был совсем неразумным и не понимал, что тот его тоже выставляет, словно сопляка! Зачем тогда вообще с собой брали? Он шмыгнул и прищурился, не желая заливаться гневными слезами у всех на глазах, принялся торопливо подбирать рассыпанные по полю стрелы. Не лучшее время для меча? Он и пострелять может! Остальные заклинатели орудовали именно что мечами, и от этого становилась еще обиднее и очевиднее ложь дяди Цзинь. Еще и руки подвели: мышцы начало сводить от усталости слишком быстро! Дядя Цзинь обернулся всего один раз, потом посмотрел на одного из адептов — и тот точно так же, как цзянский шисюн оттащил Цзинь Лина силой! Словно глупого несмышленыша, лезущего в разожженный очаг! Что самое обидное — после этого он просто обездвижил Цзинь Лина и ушел. Должно быть, на охоту, добывать славу! Цзинь Лин был уже большой и тоже хотел прославиться, хоть чуть-чуть! Показать себя — ну хоть что-нибудь, он же уже доказал, что кое-что может! Чтобы быть достойным имени своего героического отца, который противостоял самому Старейшине Илина! Небось теперь над неумехой будет смеяться даже портрет в темной запретной комнате! На этот раз Цзинь Лин не удержался и все-таки расплакался. Все равно этого никто не видел! Сколько он так сидел, Цзинь Лин так и не понял, но взрослые, шумные и веселые, вернулись ух как нескоро. Налетел коршуном дядя Цзян, отругал и пригрозил в другой раз переломать ноги, а то и перед самой охотой, “чтобы под руку больше не лез!”. Если бы у Цзинь Лина еще остались слезы и желание плакать, он бы снова разрыдался, а так — только глянул недовольно и запальчиво отозвался: — Я никуда не лез! Ты сам говорил, что в моем возрасте уже охотился, вот и я хочу!.. Я не хуже папы, я тоже могу сражаться! Сам же говорил “покажи себя”, а теперь что? Дядя Цзян на это только хмыкнул: — Поговорим, когда перестанешь об собственный меч спотыкаться. Сегодня ты уже достаточно нашумел, иди за мной! — Не пойду! — еще больше уперся Цзинь Лин, которому надоело, что его весь вечер таскают туда-сюда. — Я с дядей Цзинем останусь, он хоть за меч меня не ругает! Рука дяди Цзяна словно дернулась дать подзатыльник, да так и замерла. Он всегда только грозился — и лишь поэтому Цзинь Лин рискнул ему возражать. — Кто тебя ругал? Бери эту свою цацку и марш за мной, все равно все поедут в Юньмэн Цзян праздновать! — Все поедут, а я не поеду! Не поеду, я в охоте не смог!.. — Цзинь Лин едва не шмыгнул носом. — Ничего не смог!.. Не мой это праздник, не пойду! Дядя Цзян, кажется, прошипел что-то сквозь зубы, наклонился и просто поднял его, как маленького, рывком затащил на свой клинок и взлетел. Гораздо быстрее, чем Цзинь Лин успел вырваться или хоть словом возразить, а дергаться в воздухе он не стал: слишком страшно было. Пока дядя Цзян надежно держал — еще ничего, а вот упасть и расшибиться совсем не хотелось! Зато на земле он дал себе волю. Немедленно вырвался и отскочил, огляделся — и рванул прочь. Разумеется, в самую запретную, темную и ненавистную комнату, предусмотрительно проскочив мимо своих покоев, чтобы запутать, если следом побегут. Следом не побежали. Во всяком случае, Цзинь Лин успел влететь в сумеречно-темную комнату, бросился на кровать и разрыдаться еще раз, и его никто не потревожил. Потом он понял, что здесь все еще есть лишние глаза — портрет и впрямь смотрел на него вопросительно. Объясняться еще и с ним Цзинь Лин, разумеется, не желал. — А ты чего смотришь? Ты вообще уже умер! — он сердито шмыгнул носом. — Ну и подумаешь… У меня еще сто таких охот будет! Нет, двести! Я еще всех постреляю, у-у-у, да так, что дядя Цзян обзавидуется! Кажется, взгляд портрета потеплел, и у Цзинь Лина немедленно нашлось, что еще ему сказать, но он не успел. В двери заколотили, а потом туда засунулись ненавистные старшие из клана Цзинь. — Это еще что? — возмущенно начал один, глядя на портрет, но второй отмахнулся: — Ну висит и висит, может, это вместо поминальной таблички? Лучше тащи этого мелкого, пока глава Цзинь не разозлился! Эй, мелочь, ты почему игнорируешь приказ главы клана? Ясно же сказано — празднуем! Все уже за праздничным столом, только тебя ждем, а ты здесь сопли размазываешь? Цзинь Лин и добром бы с ним не пошел, а после такого вступления принялся яростно сопротивляться, заколотил руками-ногами: — Не хочу! Не хочу и не иду, так дяде Цзинь и скажите! Я в охоте не участвовал, мне праздновать нечего! Идите отсюда! — Ты еще приказывать будешь? — моментально взбесился один из старших и скрутил его так бесцеремонно, словно Цзинь Лин не был племянников двух глав кланов, сыном наследника и заклинателем! Как будто он был дворовым щенком, который забыл свое место, и это было еще обиднее! Будь здесь Фея, она бы не дала его в такую обиду, но Фея осталась где-то на поляне, где проходила охота, забрал ли ее кто-нибудь? Фея была единственным существом, которое, казалось, понимало Цзинь Лина и всегда, всегда сочувствовала ему, и вот теперь ее не было, а ненавистные старшие тащили его самым бесцеремонным образом! Цзинь Лин завопил еще громче, выворачиваясь, бросил сердитый взгляд на портрет, наверняка потешающийся над его унижением. В тот же миг что-то полыхнуло — и старших расшвыряло в разные углы комнаты, вынуждая отпустить Цзинь Лина. Потом дверь яростно хлопнула и в нее ворвалась Фея, грязная и встрепанная, яростно облаяла обоих и бросилась вылизывать Цзинь Лина. Тот вцепился в нее обеими руками и ошалело завертел головой, пытаясь понять, что происходит. Старшие ерзали в явно неудобных позах, точно не в силах встать, и одно долгое, густое мгновение Цзинь Лину казалось, что комнату наполняют волны беззвучной, холодной ярости, темной, как ненависть мертвых, но лично ему не грозящей. Она словно окутывала его, защищала, взамен безжалостно вжимая учеников клана Цзинь в пол. Фея принюхалась и разразилась яростным лаем: ей это все явно не понравилось. Время моментально дрогнуло и сорвалось. Грохотнул, обрушиваясь на пол, портрет, в комнату ворвались сразу оба дяди, помятые старшие вскочили на ноги, Фея яростно зарычала. — И как только я мог забыть про эту собаку, — вздохнул дядя Цзинь. — А-Лин, перестань шуметь и иди сюда, тебя все ждут. Глава Цзян, это вы приказали перевезти собаку? Дядя Цзян хмуро посмотрел на стену, на которой прежде висел портрет, потом невпопад кивнул и отвернулся. — Это не те комнаты, куда стоит врываться кому попало. Уходим. — Господин глава, дело не в собаке! Там… Там что-то полыхнуло и обожгло, только посмотрите, глава Цзинь! — Господин глава, у него здесь портрет Старейшины Илина, кто знает, что он… — Глава Цзян, что у вас здесь происходит и какое к этому имеет отношение Старейшина Илина? Не вы ли его лично уничтожили на Луаньцзан? Или, быть может, мне изменяет память? — немедленно заинтересовался дядя Цзинь, хотя прежде игнорировал все, что считал недостойным своего внимания. Дядя Цзян непреклонно придержал дверь, намекая, что поговорить можно и снаружи, нелюбезно дождался, когда гости выйдут, и вопросительно глянул на племянника. Цзинь Лин понял, что взрослые опять занялись своими сложными серьезными делами, отряхнулся и встал. Ему очень не хотелось уходить, но по по позе дяди Цзяна он догадался, что сейчас ему не позволят остаться, и только поэтому послушался. Не хватало, чтобы его в пятый раз за день куда-то волокли, как тряпичную куклу!. — Ничего здесь не происходит, — наконец произнес дядя Цзян, обходя комнату, на мгновение задержался у стены, где был портрет, но поднимать его не стал. — Должно быть, ваши адепты обожглись о лампу, — он подчеркнуто захлопнул за собой дверь. Цзинь Лин с трудом промолчал: ведь в комнате не было никакой лампы! Ни свечи, ни иных светильников — ничего, обо что можно было бы обжечься! Дядя Цзинь не поверил. — Продолжим наш разговор позже, — уклончиво пригрозил он и отвернулся, неторопливо направился прочь. Цзинь Лин засопел и посмотрел на дядю Цзяна. Тот бросил последний взгляд на дверь: — Отвратительно. Даже смерть его не останавливает… — он зло фыркнул. — Завтра этих покоев здесь быть не должно. Расширим тренировочный плац. И ты, — дядя Цзян взглянул на Цзинь Лина. — Не смей больше сюда ходить. Цзинь Лин протестующе шмыгнул, но дядя Цзян уже двинулся в сторону главного зала тяжелым, медленным шагом, так и не объяснив ничего толком. — А портрет? — потребовал Цзинь Линь. — Портрет я могу забрать? Я хочу помнить лицо человека, из-за которого моих матери и отца.. нет.… Дядя Цзян мгновение непроницаемо смотрел на него. Не сердито, нет. Скорее жалостливо. Еще в его лице была какая-то новая эмоция, названия которой Цзинь Лин пока не знал. Но в конце концов дядя Цзян отвернулся: — Нет. Ни к чему тебе подобная ерунда, от которой ты только будешь реветь лишний раз! — он отвернулся, и в воздухе промелькнула красная кисточка от флейты. По всей видимости, дядя Цзян торопился спрятать ее в рукаве, пока никто не заметил. Цзинь Лин сердито вздохнул. Он был уже совсем большим, даже успел поучаствовать в ночной охоте! Но в этих серьезных, сложных делах взрослых по-прежнему ничего не понимал.