О том, почему в Китае рухнул небоскреб

«…Вот и осень. И негде уже согреться… Голый сад отвечает холодным эхом… И тогда он вручил ей навеки сердце! И она засмеялась счастливым смехом…» Э.Асадов, «Цветочный роман». Октябрь медленно, но верно вступал в свои права и милостиво дарил москвичам несколько последних тёплых деньков, которые в старину бы назвали «бабьим летом». И хотя еще вчера шел просто чудовищный ливень, уже сегодня природа вовсю делала вид, что ни о каком дожде она не слышала, и стыдливо прикрывала грязные лужи опавшими желтыми листьями. Осень капризничала. Она, по-видиму, сама еще не могла понять, наступила она, или пока нет. То небо затягивало рваными клочками туч, то солнце палило так, что одетые в теплые куртки жители столицы обливались потом. Пожалуй, осень была самой капризной женщиной на свете. Такие резкие перемены погоды не лучшим образом сказались на Депресняке. Любимый котик Дафны решил оправдать своё имя и, забравшись на высокий дуб, принялся тоскливо терзать своими стальными когтями его могучие ветви. Ему было скучно и одиноко, короче полный депресняк. Даф не любила осень, но любила листья, опавшие с деревьев на влажную землю. Что-то мелодичное было в том, как тихо хрустят они под ногами прохожих, маленькие сырые и никому не нужные. Будучи неравнодушной к природе, девушка грустно смотрела на золотистый ковёр и тоскливо вздыхала. Хотелось вытащить из рюкзака флейту и сыграть что-нибудь тихое, но волнующее. Возможно, она так и поступила бы, но раздавшийся прямо над её ухом насмешливый знакомый голос резко поменял её планы. — Держу пари, сейчас ты достанешь флейту и начнешь играть так, что те несчастные листья, что до сих пор остались на деревьях, разом позеленеют и начнут дружно изображать лето. Даф раздраженно обернулась. У неё было сильное желание чем-нибудь в него запустить или хотя бы с силой наступить на ногу, но оказалось, что он стоит в пяти шагах от неё и небрежно подпирает плечом ствол векового тополя. Поразительно, как быстро учился магии этот юноша, и как легко ему удавалось вывести её из себя. Ах, да, еще он был чертовски хорош собой. На мгновение девушка задержала на нем взгляд, слишком возмущенная, чтобы сказать что-либо. Мефодий выглядел старше своих четырнадцати. Он возвышался над ней, даже несмотря на её семисантиметровые каблуки. Широкие плечи, длинные собранные в хвост волосы, насмешливый, обжигающий взгляд, которым он лениво скользил по её фигурке. Кожаная черная куртка, золотое кольцо в ухе (недавнее приобретение, которое, по словам Наты, делало из него настоящего мачо), и эта вечная ухмылка. Даф отвела, наконец, взгляд и, отвернувшись, продолжила свой путь. Её озорные пушистые хвосты, которые легко можно было принять за крылья, возмущенно подрагивали. Мефодий усмехнулся и без труда нагнал её. — Когда ты сердишься, мне хочется поцеловать тебя, — поддразнил он таким тоном, который можно было с легкостью принять как за шутку, так и за правду. Девушка разумно промолчала. Хочется ему. Хотел бы, давно бы уже поцеловал, а то когда об этом без умолку твердят, дальше слов дело обычно не заходит. Ей вообще казалось непонятным, как он к ней относится. Что это за отношения такие, когда сегодня он, придвинувшись к ней вплотную, шепчет на ухо разные глупости про Чимоданова, а завтра уже позволяет Вихровой делать себе легкий массаж шейных позвонков. Даф злилась и одновременно с этим пыталась выкинуть его из своих мыслей. Получалось пока что не очень. Как если бы ребенка за небольшую провинность поставили в угол и сказали, что он выйдет только тогда, когда перестанет думать про зебру. И о чем, по-вашему, станет думать несчастный узник? Настоящая пытка. — Хочешь поиграть в молчанку? — улыбнулся Буслаев. — Хочу, чтобы ты отстал, — сквозь зубы процедила она. Мефодий и не подумал обижаться. Он рассмеялся и, сорвав с ветки клёна изящный резной лист, торжественно вручил его Дафне. Он безошибочно угадывал её настроение и хотел немного смягчить девушку. Даф посмотрела на него таким взглядом, словно хотела убить, но лист взяла. На мгновение пальцы их соприкоснулись, и светлый страж невольно вздрогнула. Её кожа была чуть теплой, зато его пылала, как печка. Он обжигал, и ей почему-то было это приятно. Смутившись, девушка одернула руку и еще решительнее зашагала прочь. На этот раз Мефодий не пошел за ней. Он остался на месте и смотрел ей вслед без прежней своей ухмылки. — Ты снова бежишь от меня, как от прокаженного, — произнес он негромко, но она услышала и остановилась. — Чего ты боишься? Меня? Или своих чувств ко мне? Девушка резко обернулась и сузила глаза. Будь она некромагом, между её пальцами уже пробежала бы голубая молния. — Я боюсь заразиться глупостью, — бросила она ему в лицо. — А может, дело в том, что ты хочешь, чтобы мы встречались, но не можешь признаться в этом даже себе самой? — Вот еще! — вспыхнула девушка. — Со своей Вихровой вон встречайся, уверена, она умрет от счастья. Зря она это сказала. Его губы расплылись в довольной улыбке, и девушка вдруг поняла, что выдала себя с головой. — Так ты ревнуешь, — это было утверждением, с которым Даф не стала спорить, даже если бы и захотела. Она шумно выдохнула и устало прикрыла глаза. Видеть его самодовольную физиономию было выше её сил. — Даф… — его голос вдруг стал серьезным и каким-то нерешительным. Она неохотно открыла глаза и взглянула на него. Меф подошел к ней, заметно волнуясь. — Я, конечно, идиот… — Подписываюсь двести раз под вышесказанным, — съязвила она. — Но мне кажется, что мы… у нас могло бы… ты понимаешь? — и куда, интересно, делась его напыщенность и самоуверенность? — Не понимаю, — упрямо ответила Даф, ощущая, что её сердце забилось в груди так быстро, будто намеревалось распрощаться с телом. — Нет, я уверен, что ты понимаешь. — Нет, не понимаю. — Нет, понимаешь. — Нет, не понимаю. — Я люблю тебя. — Нет, не… Что? Слуховые галлюцинации — очень неприятная штука. Даф тряхнула головой, словно избавляясь от только что услышанных ею слов. — Я люблю тебя, Дафна, — четко и членораздельно повторил Мефодий. Девушка растерялась. Второй раз ей, конечно, могло показаться, но верилось в это с трудом. И что же тогда получается? Наследник мрака только что на полном серьезе признался ей в любви? Ей, своему стражу-хранителю, с которым он чаще ругался, чем общался по-человечески? Ей, которая надела ему на шею свои бронзовые крылья? Ей, которой суждено было полюбить его? Даф не верилось. В своих-то чувствах она блуждала, как в захламленном старым тряпьем лабиринте, не понимая, ни где она находится, ни как оттуда выбраться. А как поверить ему? И можно ли вообще верить будущему владыке Тартара? Девушка подошла к нему почти вплотную и коснулась ладонью его лба. Пылает. Хотя… он всегда был горячим. Меф не позволил ей убрать руку. Перехватив её за запястье, он поднес ладонь к своим губам и осторожно поцеловал. — Ты должна быть моей. Дафна взглянула ему в глаза. — Кому должна, я прощаю. — Упрямая. — Болван. — Глупая. — Сам дурак. — Так значит, да? — Да! Это было сказано таким тоном, словно бы, согласившись с ним встречаться, девушка, как минимум, подписала ему смертный приговор. Мефодий, однако, воспринял её «да!» с улыбкой. Он вдруг взял её лицо в свои ладони и поцеловал прямо в губы. Даф задохнулась от возмущения и попыталась оттолкнуть его. Она уже не помнила, как так вышло, что её пальцы запутались в его волосах, а губы раскрылись, отвечая ему. Она не помнила, как его руки очутились на ее спине и талии. Видимо, собственное тело изменило ей и совсем перестало подчиняться. Единственное, что навсегда запомнила Даф, это — нежность его поцелуя, мягкость его губ и исходящий от его тела жар. Так они и стояли посреди огромного парка совсем недалеко от Большой Дмитровки, 13. Вокруг, причудливо смешавшись с дождем, шли люди, падали листья, дул ветер, в Китае рухнул небоскреб, в Канаде выпал снег, в кабинете мечника Арея треснул стол. Но, разумеется, всего этого они не знали. Более того, они оба очень сильно удивились бы, если бы им сказали, что в этом мире сейчас кроме них есть кто-то еще. Похоже, впервые в жизни они были по-настоящему счастливы.