Сампо

      Агата и сама не знает, что так благотворно действует на неё сегодня: наконец-таки уехавший с Острова Леонид, что больше не станет мельтешить у неё перед глазами, по долгу службы в расследования вмешиваться и всё норовиться поговорить о том, что им стоит попробовать начать всё вновь; законченная так трудно ей дававшаяся последние не дни даже, а недели глава нового романа; или большая чашка чая, ароматом мяты, липовых цветков и ещё целого калейдоскопа травяных ноток заполнившего буквально весь её дом. А может и вовсе что-то иное дало ей о себе знать.       В любом случае засыпает писательница в кой-то веке буквально сразу. Как кажется, едва только успев натянуть на себя края мягкого одеяла и голову опустив на облако вдруг напомнившую подушку.       За окном шуршит листва на деревьях, сквозь приоткрытое окно слышится плеск воды, и мелодия эта, словно бы для одной только Агаты звучащая, убаюкивает её ещё сильнее, как на парящих в небе качелях раскачивая среди наполненных снами и спокойствием облаками, унося куда-то в дальние дали и чувство абсолютной безмятежности преподнося как в дар за все неспокойные дни.       Пролетевшие часы длятся словно бы вечность.       Совершенно не ощущаемую вечность, за которую силы восполняются совсем как заряд на мобильном, подключенном к розетке.       Ночь вот только не кончается, и измотанный организм знаменитой писательницы совершенно не желает подниматься из мягкой, теплом и уютом наполненной кровати, рассеивать плотную пелену сна и концентрироваться хоть на чём-то. Оттого Север совершенно никак не реагирует на окликающий её по имени голос.       — Агата, — шепчет голос, разрывая воцарившуюся тишину. — Агата, — повторяет он, не повышая тона. Словно бы в комнате они находятся не одни, и голос этот боится и совершенно не желает побеспокоить кого-то помимо писательницы.       Сквозь сон Север сильнее натягивает на себя одеяло, будто бы уже в следующий миг намереваясь натянуть его прямиком на голову. Но чужие руки не позволяют. Они сначала чуть нерешительно касаются руки Агаты, а после уже совершенно уверенно сжимают её запястье, а следом и плечо. Покачивают из стороны в сторону и отступать совершенно не желают.       — Агата, — всё так же шёпотом продолжает Маруся, и спустя ещё несколько мгновений сквозь неразборчивые звуки возмущения Север всё же приоткрывает глаза, через вязкую пелену сфокусироваться пытаясь на присевшей у её постели помощницы-лит.агента… да, можно сказать, подруги. Агата вот только признавать этого уж точно не станет.       — Что.? Что такое? — точно так же негромко отзывается Север, всё ещё не разбирая, в реальности этот разговор происходит или же у неё во сне.       — Пойдёмте, — вместо ответа отзывается Маруся. И для верности (просто наипрекраснейшим образом зная Агату) откидывает решительным жестом одеяло с плеч писательницы и, сжав теперь уже только запястье, тянет Север на себя, заставить пытаясь встать её с кровати.       И Агата после сопротивлений всё же сдаётся. Она кутается всё в тоже одеяло, что помогало витать ей в облаках сновидений, на ощупь, негромко ругаясь, просовывает ноги в тапки и неохотно бредёт вслед за не отпускающей её Марусей.       Они на пару спускаются на первый этаж. Маруся, не включая света, подводит свою работодательницу к стене, больше напоминающей окно с местами очень широкой рамой и, выглянув на улицу, довольно заключает:       — Смотрите.       — Куда? — не так, чтобы хорошо соображая и всё ещё витая в отголосках сна, непонимающе спрашивает Север. — Я ничего не вижу. Давай, ты мне утром всё покажешь, — заключает она почти сразу и уже собирается двинуться прочь с первого этажа, как вновь чувствует крепко ухватившую её руку.       — Каким утром? — возмущается Маруся, повышая шёпот. Словно бы разговор в полный голос может разрушить атмосферу, спугнуть безмятежность и наполненное чем-то волшебным спокойствие. — Туда смотрите, — указывает она рукой. — Луна какая красивая. Круглая-круглая. Как прожектор всё вокруг освещает. Утром вы такого не увидите.