Болезнь

Полина чихнула. Река в ответ зашептала, потянувшись к колдунье волной, и отпрянула. Водяная встала, отряхнула платье, поежилась. Осень пронизывала деревню страшными осенними ветрами. Сонно качались избушки, повсюду кружились листья, семена, катались по земле шишки и разливались зеркала-лужи. Воспитанники Заречья кутались в платки, шарфы и шли на занятия. Полина же стояла на берегу Нищенки и смотрела в черную воду. Руки её сложились в замок, грудь поднялась, голые ступни слились с холодной землей. Глаза устремились в темное небо и медленно закрылись. Полина глубоко дышала и сквозь закрытые веки зрела то, что никто не умел видеть: тысячи и тысячи капель воды тянулись друг к другу, сопротивляясь воздуху, его своенравным порывам. Тучи неохотно сближались, сгущались и снова рассеивались. Ветер всегда был ей помехой. Холодный, не разбирающий дороги, не видящий лиц, он сметал ее волю, комкал мысли. Но Полина стояла. Как стоят деревья, как стоит Заречье, неуловимое и бесконечное живое в своей сущности. Она вдыхает. Обрывки облаков темнеют под тенью друг друга и сливаются, закрывая пол-неба. Река волнуется. Разбиваются первые капли. За ними спешат другие, и Полину охватывает ни с чем не сравнимый восторг. Мелкий дождь обращается косым ливнем. Полина промокает насквозь. Она вновь и вновь пытается вести тучи вперед. Но ветер идет в глубь Заречья, по эту сторону реки. Но силы утекают все быстрее. Даже окруженная родной стихией, она не может продолжать свой напор бесконечно. Оглушенная мощью стихии и биением сердца, колдунья вторит ветру, гонит тучи еще быстрее — подальше от Заречья. Дрожащая, слабая, Полина повернулась и поплелась домой. Поручение Лисы ей не по силам. И в избушке не стало легче. Тепло будто не проникало внутрь тела, а обволакивало его, едва касаясь. Она моргала с усилием, не понимая, сколько времени проходило между темнотой и светом. Стянув мокрое платье, Полина забралась под одеяло и судорожно принялась хватать мелькающие мысли. Черное небо в облаках… Улыбающаяся Лиса… Громкая музыка… Чьи-то теплые руки… И испуганные глаза… *** Сева задыхался. Он упал с кровати, но боли за ослепляющим чувством даже не заметил. Сжавшись на полу он вспомнил это тянущее, зовущее, нечеловеческое чувство из снов. Оно усилилось стократ и билось в нем с такой чудовищной силой, словно грозилось немедля убить, вздумай тому сопротивляться. Но у Севы не вставало выбора. Он, зажмуриваясь, схватился за кровать, направился к двери. Он даже не мог знать: разбудил ли Митю или нет. Оставалось надеяться увидеть его в ближайшем будущем. Холодный стылый воздух немного успокоил разум, и Сева хотя бы смог различать, куда наступать голой ногой. Капал мелкий дождь. Он почти бежал, тревожно слушая то затухающий, то вспыхивающий с новой силой зов и вторящее ему сердце. Тонкая закутанная фигура неподвижно стояла посреди цветочной поляны. Сева сделал шаг. Фигура качнулась. − Не подходи… Голос звучал далеко, но одновременно так близко, будто шептали на ухо. Голос боялся. Но кого? Сева остановился. Странное чувство внутри него словно попало в круг и не могло выбраться из него. Он знал, что погибнет. Что сон, который омутом проглатывал его душу и сознание, стал явью. Что Водяная колдунья зовет его, и он пойдет за ней. И только это важно, а остальное давно потеряло смысл. Сева мучительно пытался в последний раз почувствовать себя отдельным от Водяной, но вся его жизнь была навязчивым мотивом, неизменно ведущим к ней. Сева был опьянен, околдован так, как не представлялось ни одной из спутниц его жизни. Он сделал шаг. Темнота. Шорох. Запах трав и избушки. Ее колено. Ее руки. Смех. Он будет лежать так до скончания веков. Потом еще шаг. Безрассудное счастье. Она улыбается ему. Он сгребает ее, и все повторяется. Ночи так коротки… Подошел так близко, что мог положить голову колдунье на плечо. Он умирал каждую секунду, чтобы забыться в холодной глубине серых глаз и ждал, когда та обернется. Но Полина не хотела этого. Она проснулась посреди ночи, ощутив странный прилив энергии. Явственно ощущая, откуда она тянется, Полина все поняла. Она шла наперекор закону природы, дальше от реки, дальше от Севы, чтобы не встретиться с ним. Потому что она не знала, что случится тогда. И вот он позади — не помнящий собственного имени, готовый отдать ей все, что осталось, и пасть замертво. Полина в горячем бреду стискивает собственные руки и борется с естественным для Водяной желанием добыть энергию из родной стихии, из сирены. Она должна его разбудить. Полина вспоминает черные глаза, страшные и бездонные. Его слова, улыбки. Ей кажется, что она предаст его, когда обернется. Ранит так глубоко, что не заслужит прощения. Полина сжалась в непонятном страхе, острой душевной боли. Ее шеи касаются, она открывает глаза… Снег. Густой, с горстями хлопьев, он засыпал поляну и обжигал холодом. Снежинки осели на черных растрепанных волосах, ресницах, тонкой рубахе. — Значит, не приступ. Сева медленно опустил руку. Его голос эхом раздавался в их головах. − Нет. Я, кажется… простудилась. Они смотрели друг на друга сквозь падающий снег. Полина медленно стянула с себя один из огромных платков, похожий на плед, и подняла его к груди Севы. − Бери. Севин взгляд затуманился. Он до ужаса послушно взял платок и посмотрел на него. И что-то в Полине сломалось. То, как он взял платок, пахнущий ею, как задумчиво посмотрел на него. Ей внезапно захотелось обхватить его лицо ладонями и сделать что-то неприлично смелое. Эгоистично, подло подчинить себе волю и воспользоваться ею. − Наклонись ко мне. Платок скользнул на землю. Полина, смотря ему прямо в черные, нечеловечески красивые глаза, провела тонкими пальцами по волосам, отряхивая и растапливая снежинки своим теплом. Она потянулась к нему и забыв про прошлых его, себя, запреты и предупреждения, затертые мысли и чувства, прижалась губами к холодному лбу. Она зажмурилась, все еще боясь, что поступила где-то неправильно. Но эта минута, когда она стояла на мерзлой земле на носочках, он − сгорбившись, когда она касалась его щек, ушей, носа своим горячим болезненным дыханием, казалась ей самой правильной, настоящей и отчетливой минутой всей ее жизни. − Полина, − хриплый голос током прошел сквозь Полину. Взгляд его стал ясен и внимателен. Глаза заискрились огнем. Перед ней был коршун. Водяная разом потеряла свою решительность, отшатнулась, но Сева рывком притянул ее обратно. — Это тоже болезнь? — шепнул он ей на ухо. — Что ты избегаешь меня… — обхватил ледяными ладонями алые щеки. — Что ты целуешь меня… А потом прижался губами к ее губам. Снег продолжал падать. Сыпался с волос и таял, едва коснувшись разгоряченной кожи влюбленных. У Полины был жар. Полина дышала огнем, а Сева его глотал. Он готов был снять с неё каждый платок, каждую одежду, чтобы быть к ней ещё ближе. Чтобы он мог захлебнуться в ее холодных таких же безумных глазах. — Постой, — у Полины подкосились ноги, и Сева подхватил ее у земли. — Ты можешь заразиться… Щеки Водяной блестели от волнительных слез. Платок с головы слетел, а волосы растрепались. Она громко и хрипло дышала в его руках. Сева почувствовал, как поднимается в теле желание и скручивает живот, как после долгих и красочных снов, закрыл на мгновенье глаза и, согнувшись в коленях, осторожно взял Полину на руки. — Не волнуйся, Водяная, я тоже болен. — Полина уронила голову ему на грудь, Сева тихо добавил, — И это не лечится.