Предательство.

      Вернер захлопывает дверь и обессиленно сползает по стене, больно ударяясь затылком и закусывая губу в немом крике. Только что он навещал Кальдмеера…       Видеть этого человека таким беспомощным было почти физически больно. Сломленным, измученного… Всего лишь человек! Обычный. Человек. Просто преграда. На пути к цели, на пути к мечте.       На людях маска держалась просто прекрасно — ничего кроме ледяного презрения, скользящего в глазах, и холодного торжества, что усмешкой застыло на губах, прочитать было нельзя…

В его мире нет наших святых. И платой за предательство было не 30 монет, а заветное, столь желанное звание адмирала цур зее.

***

      В следующий раз, врываясь практически с ноги в камеру к Олафу Кальдмееру, Вернер фок Бермессер не дрогнувшим голосом приказывает всем покинуть помещение. Его слушаются — пусть и с явным неодобрением, переглядываясь и перешептываясь.       Взгляд автоматически подмечал, что же сделали с его врагом. Иглы под ногтями были, при этом Вернер присутствовал сам — и пытался убедить себя в том, что должен радоваться, ликовать… Но не получалось. Слишком неестественным казалось искаженное болью лицо…       Вернер кладёт перед пленником свиток с новым назначением адмирала цур зее, смотря с превосходством.       —       Поздравляю, ты этого не заслуживаешь.       Не задевает. Не задевает, не заде—       Задевает. Звук пощёчины эхом разносится по камере.       С каким-то мрачным удовлетворением и затаенной болью Вернер смотрит на то, как кровит разбитая кольцом губа. Почти залипает.

Звание… Без поцелуя.

            Не предательство жжёт душу, ее отравляет непонятной, слишком теплое, обжигающее чувство. Не нравится, противно, отвратительно…

***

      Видя приказ о казни, Бермессер смеётся. Неужели они действительно думают, что кто-то смог е_г_о переиграть? Побег закономерен, но адмирал цур зее всё равно напивается. Цена предательства высока.