Гарри Поттер и Святой Грааль

Старый школьный автобус, точно израненный зверь, тащился по пустынной дороге, прогрызая густой туман своими тусклыми фарами, словно слепыми глазами. Внутри, на изодранных сиденьях, жались друг к другу женщины — ведьмы и маглы, связанные одной цепью страха и непокорности. Гермиона Грейнджер, с лицом, белым как снег, но глазами, горящими ярче любого пламени, сидела впереди, скованная толстыми веревками, словно диковинная птица в клетке. Воздух был пропитан запахом пота, отчаяния и дешевого одеколона, которым щедро поливались два здоровенных Пожирателя Смерти, фланкировавшие водителя, словно мрачные горгульи. — А ну, цыц там, сзади! — рявкнул один из них, ковыряя зубочисткой в желтых зубах. Голос его был грубым, словно наждачная бумага, а акцент выдавал в нем кокни до мозга костей. — Хотите в канаве сдохнуть раньше, чем мы доберемся до места? Молодая ведьма с волосами цвета пламени метнула на него взгляд полный ненависти, но промолчала. Женщина средних лет, магл, тихо всхлипывала, прижимая к груди выцветшую фотографию. Гермиона же, с острым умом, подобным отточенному клинку, лихорадочно искала выход из этой западни. Автобус, точно корабль призраков, плыл сквозь море тумана, пока не уперся в высокие железные ворота, украшенные колючей проволокой и зловещими черепами. Ворота со скрипом отворились, пропуская их в царство тьмы. Автобус остановился на заснеженной поляне, окруженной мрачным лесом, который, казалось, тянулся до самого горизонта. — Выгружаемся, живо! — рявкнул второй Пожиратель Смерти, выталкивая женщин из автобуса, словно скот на бойню. — Добро пожаловать в ваш новый дом, дамы! Надеюсь, вам понравится здешний сервис. Холодный ветер, словно ледяные иглы, вонзился в тела женщин, пробирая до самых костей. Они дрожали, кутаясь в свои тонкие одежды, и с ужасом смотрели на лес, который казался им живым существом, полным тайн и опасностей. — Здесь будет лагерь, — объявил первый Пожиратель Смерти, его голос был полон злорадства. — Наслаждайтесь свежим воздухом и общением с природой. Женщины, словно стадо овец, брели по снегу, оставляя за собой цепочку следов. Их лица были искажены страхом и отчаянием, но в глубине их глаз тлел огонек непокорности. Гермиона, несмотря на скованные руки и леденящий холод, который проникал сквозь тонкую ткань мантии, не сдавалась. Ее интеллект, подобный алмазу, ограненному страданиями, искал выход из этой ситуации. Она наблюдала за Пожирателями Смерти, пытаясь понять их план, выискивая слабые места в их обороне. — Эй, грязнокровка! — рявкнул один из Пожирателей, заметив ее внимательный взгляд. — Что уставилась? Думаешь, твой дружок Поттер придет тебя спасать? Забудь! Здесь ты сдохнешь, как и все остальные. Гермиона промолчала, но в ее глазах вспыхнула искра презрения. Она знала, что Гарри не оставит ее, он обязательно придет, она верила в это всем своим сердцем. Тем временем, женщины начали строить лагерь. Они собирали ветки, разжигали костры, пытаясь создать хоть какое-то подобие уюта в этом царстве холода и отчаяния. Но ветер, словно злобный дух, разносил искры, гасил огонь, рвал на части их хрупкие убежища. Гермиона, с ртом, заклеенным грубой лентой, словно раненая птица, не могла произнести ни слова, но ее глаза говорили за нее. В них пылала ярость, смешанная с непоколебимой решимостью. Она наблюдала за Пожирателями Смерти, запоминая их лица, их движения, выискивая любую возможность для побега. — Смотрите-ка, грязнокровка пытается нас проклясть взглядом, — рассмеялся один из Пожирателей, тыкая в нее пальцем. — Не трать силы, девчонка, твоя магия здесь бесполезна. Гермиона лишь презрительно фыркнула, ее глаза сверкнули, словно молнии. Она знала, что ее магия — это не просто заклинания и пассы палочкой, это ее воля, ее сила духа, и никто не сможет ее отнять. И все же, она могла лишь наблюдать. Ее глаза, подобные двум горящим углям, метались по лагерю, впитывая каждую деталь, каждую мелочь, оценивая шансы на побег. В них читалась не наивная детская надежда, а холодная, расчетливая решимость, словно у загнанного в угол зверя, готового биться до последнего вздоха. Пожиратели Смерти, наслаждаясь своей властью, развлекались, издеваясь над пленницами. Они толкали их, бросали в них снежки, сыпали оскорблениями, словно пытаясь сломить их дух. — Смотрите-ка, грязнокровка пытается придумать план побега, — хохотнул один из них, указывая на Гермиону. — Не трать время, девчонка, отсюда еще никто не сбегал. Гермиона, не обращая внимания на их издевки, продолжала сканировать местность. Она изучала расположение деревьев, рельеф местности, выискивая любые лазейки, которые могли бы помочь ей и остальным женщинам вырваться из этого ада. В лагере царила атмосфера отчаяния и безысходности. Женщины, измученные холодом и голодом, медленно теряли силы. Некоторые плакали, другие молились, третьи просто сидели, уставившись в пустоту, словно потерянные души. Но Гермиона не сдавалась. В ее глазах, несмотря на всю боль и страх, горел огонек надежды, который не могли потушить ни Пожиратели Смерти, ни ледяной ветер, ни сама смерть. Ночь опустилась на лагерь, словно черная вуаль, укутывая его в свои холодные объятия. Ветер, точно голодный волк, завывал среди деревьев, разнося по округе стоны и плач женщин. Костры, едва теплясь, отбрасывали причудливые тени, превращая лес в театр теней, где разыгрывалась трагедия жизни и смерти. Пожиратели Смерти, устроившись у самого большого костра, пировали, наслаждаясь теплом и едой, которые были отняты у пленниц. Они громко смеялись, рассказывали друг другу истории о своих злодеяниях, словно хвастаясь своими «подвигами». Гермиона, свернувшись калачиком под тонким одеялом, которое едва защищало ее от холода, не могла сомкнуть глаз. Ее мысли, словно рой разъяренных пчел, метались в голове, пытаясь найти выход из этой ситуации. Она вспоминала все, чему ее учили в Хогвартсе, все заклинания, все хитрости и уловки, которые могли бы ей помочь. Внезапно, ее взгляд упал на маленькую девочку, которая лежала рядом, дрожа от холода. Ее мать, молодая ведьма, пыталась согреть ее своим телом, но тщетно. Девочка кашляла, ее лицо горело лихорадкой. Гермиона, не раздумывая, сняла с себя одеяло и укрыла им ребенка. Пусть ей будет холодно, пусть она замерзнет, но она не позволит этой девочке умереть. В этот момент, в ее глазах, помимо решимости и отваги, появилось что-то новое — сострадание, любовь, желание защитить тех, кто слабее. И это чувство, подобно теплому пламени, согрело ее изнутри, даря силы для дальнейшей борьбы. Дни в лагере смерти тянулись, словно вечность, отмеряемая ударами ледяного ветра и стонами умирающих. Голод, холод и болезни выкашивали женщин одну за другой, превращая лагерь в кладбище несбывшихся надежд. Пожиратели Смерти, словно стервятники, кружили над своими жертвами, наслаждаясь их страданиями. Они избивали женщин, морили их голодом, отнимали у них последние крохи тепла и надежды. Гермиона, несмотря на все ужасы, которые ей пришлось пережить, не теряла присутствия духа. Она делилась своей скудной едой (если смесь из жухлой травы и обмерзших кореньев можно было так назвать) с теми, кто был слабее, ухаживала за больными, подбадривала отчаявшихся. Ее глаза, хотя и потускневшие от голода и усталости, по-прежнему излучали непоколебимую волю к жизни. Однажды ночью, когда луна, словно серебряный диск, освещала заснеженный лес, в лагерь привезли новую партию пленниц. Среди них была молодая беременная женщина, ее лицо было искажено болью и страхом. — Пожалуйста, помогите мне, — прошептала она, обращаясь к Гермионе. — Я рожаю. Гермиона, не раздумывая, бросилась к ней. Она помогла женщине лечь на землю, прикрыла ее своим изодранным одеялом. В лагере не было ни лекарств, ни инструментов, ни опытных повитух. Роды были тяжелыми и мучительными. Женщина кричала от боли, ее тело сотрясалось в конвульсиях. Гермиона держала ее за руку, шептала слова поддержки, пытаясь облегчить ее страдания. И наконец, раздался крик новорожденного. Это был мальчик, маленький и слабый, но живой. В этот момент, в глазах Гермионы, застывших от ужаса и боли, зажглась искра надежды. Этот ребенок, рожденный в лагере смерти, ненадолго стал символом жизни, символом того, что даже в самом темном мраке всегда есть место для света. Новорожденный мальчик, словно хрупкий росток, пробившийся сквозь асфальт, не имел шансов выжить в этом аду. Лагерь смерти не щадил никого, особенно самых слабых и беззащитных. Женщины, изможденные голодом и болезнями, не могли прокормить ни себя, ни своих детей. Они ели все, что попадалось им под руку: замерзшие коренья, выкопанные из-под снега, жухлую траву, жесткие грибы, среди которых попадались и ядовитые. Они топили снег в ржавых консервных банках, чтобы утолить жажду, но эта вода лишь ненадолго приглушала муки голода. Матери, с глазами, полными отчаяния, смотрели на своих умирающих детей, не в силах им помочь. Они плакали, молились, проклинали судьбу, но ничего не могли изменить. Смерть, словно безжалостный жнец, собирала свою страшную жатву. Гермиона, с сердцем, разрывающимся от боли, наблюдала за этой трагедией. Она пыталась помочь, как могла, но ее усилия были тщетны. Она понимала, что в этом аду нет места для жизни, здесь правит бал лишь смерть. Однажды ночью, когда ветер выл, словно раненый зверь, а снег падал хлопьями, укрывая землю белым саваном, Гермиона увидела, как одна из женщин, обезумевшая от горя, пытается сделать себе аборт ржавым ножом. — Нет! — закричала Гермиона, но звук застрял в ее горле, заглушенный грубой лентой. Она бросилась к женщине, пытаясь остановить ее, но было слишком поздно. Женщина умерла, оставив после себя новорожденного ребенка, который плакал, словно чувствуя, что остался один в этом жестоком мире. Гермиона, с глазами, полными слез, взяла ребенка на руки. Она знала, что он обречен, но не могла оставить его умирать в одиночестве. И в этот момент, в ее душе, измученной горем и отчаянием, зародилась новая сила — сила материнской любви, которая способна преодолеть любые преграды, даже смерть. Лагерь смерти, словно раковая опухоль, разрастался, поглощая все больше и больше жизней. Женщины умирали одна за другой, их тела, истощенные голодом и болезнями, превращались в хрупкие оболочки, лишенные жизни. Они умирали от истощения, от холода, от отравлений ядовитыми грибами и травами, которые ели, чтобы хоть как-то утолить голод. Умирали от отчаяния, от безысходности, от осознания того, что их дети обречены на смерть. Младенцы, рожденные в этом аду, не имели ни единого шанса выжить. Они умирали от голода, от холода, от болезней, которые косили их, словно траву под косой. Их маленькие тела, словно куколки, заворачивали в тряпки и хоронили в неглубоких могилах, которые ветер заметал снегом. Спасенный ею младенец также скончался всего спустя несколько дней после рождения. Лагерь постепенно превращался в кладбище, где каждый день появлялись новые могилы. Воздух был пропитан запахом смерти, отчаяния и безысходности. Гермиона, с сердцем, окаменевшим от горя, продолжала бороться за жизнь. Она ухаживала за больными, хоронила мертвых, пыталась поддержать тех, кто еще держался из последних сил. Но с каждым днем ее надежда таяла, словно снег под лучами весеннего солнца. Она понимала, что этот ад не закончится никогда, что они все обречены на смерть. Отчаяние, словно ядовитый плющ, оплетало души женщин, лишая их разума, превращая в безумных теней самих себя. Лишенные поддержки мужей, без лекарств, без надежды на спасение, они медленно сходили с ума, погружаясь в пучину полнейшего безрассудства. Одна женщина, с волосами, спутавшимися, словно паутина, и глазами, полными безумия, бродила по лагерю, разговаривая с воображаемыми собеседниками. — Мой сын, — шептала она, прижимая к груди пустоту, — он такой красивый, такой умный. Он станет великим волшебником, как его отец. Да, его отец вчера здоровался за руку с самим министром магии Корнелиусом Фаджем! Скоро получит повышение, и я испеку торт! При этих словах она собрала руками хворост и начала замешивать его в яме словно тесто. Другая женщина, с лицом, исхудавшим до неузнаваемости, сидела у костра, раскачиваясь взад-вперед и напевая колыбельную. — Спи, моя маленькая, — пела она хриплым голосом, — скоро придет папа и заберет нас отсюда. На руках она баюкала бесполезную деревянную чурку. Гермиона, с ужасом наблюдая за этими сценами, понимала, что безумие — это единственный выход из этого ада, единственный способ избежать невыносимой боли и отчаяния. Но она не могла позволить себе сдаться. Она должна была оставаться сильной, должна была бороться до конца, ради себя, ради остальных женщин, ради памяти тех, кто уже ушел в мир иной. И она продолжала жить, день за днем, час за часом, минута за минутой, цепляясь за жизнь, словно за тонкую нить, которая могла оборваться в любой момент. Трагедия лагеря смерти разрасталась, словно снежный ком, катящийся с горы. Женщины, сломленные горем и отчаянием, превращались в живых мертвецов, их тела и души были изранены до неузнаваемости. Однажды, Гермиона, проснувшись от холода, почувствовала острую боль в груди. Каждый вдох отдавался огнем, словно кто-то вонзал в ее легкие раскаленные иглы. Она попыталась встать, но ноги подкосились, и она упала на землю, сотрясаясь от кашля. Кровь, словно алые цветы, расцвела на белом снегу. Гермиона поняла, что заболела. В этом аду, где не было ни лекарств, ни тепла, ни надежды, болезнь была равносильна смертному приговору. Она лежала на холодной земле, укрывшись рваным одеялом, и смотрела на небо, затянутое серыми тучами. В ее глазах, затуманенных болью и лихорадкой, отражалось все отчаяние этого проклятого места. Она вспоминала свою жизнь до лагеря, свою семью, своих друзей, Хогвартс, Гарри… — Гарри, — прошептала она одними губами, — пожалуйста, найди меня… Спаси меня… Но ее мольбы, словно дым, растворялись в холодном воздухе. Гермиона закрыла глаза, отдаваясь во власть болезни и отчаяния. И в этот момент, когда тьма готова была поглотить ее целиком, она услышала голос. — Гермиона… Голос был тихим, но отчетливым, словно пробивался сквозь толщу воды. — Гермиона… Она открыла глаза и увидела перед собой фигуру, окутанную туманом. — Кто… кто ты? — прошептала она. — Я пришел за тобой, — ответил голос. — Я пришел, чтобы спасти тебя. Фигура, окутанная туманом, приблизилась, и Гермиона с трудом разглядела знакомые черты. Это был он, тот, кого она так ждала, тот, на кого возлагала все свои надежды. — Гарри… — прошептала она, протягивая к нему руку. Но видение, словно мираж в пустыне, рассеялось в воздухе. Гермиону охватил новый приступ кашля, еще более сильный и мучительный, чем предыдущий. Кровь, словно алые слезы, капала на снег, окрашивая его в цвет смерти. Она корчилась от боли, ее тело сотрясалось в конвульсиях, сознание меркло. — Это конец, — подумала она. — Я умираю… И тьма поглотила ее целиком. Сколько прошло времени, Гермиона не знала. Она не чувствовала ни холода, ни боли, ни страха. Только пустота, безграничная и бездонная, словно океан, поглотивший ее целиком. Она не знала, жива ли она, или уже нет. Она не слышала ни криков боли, ни стонов отчаяния, ни издевательского смеха Пожирателей Смерти. Только тишина, абсолютная и пугающая, словно преддверие небытия. Внезапно, сквозь плотную пелену беспамятства, пробился звук, словно раскат грома. Гермиона с трудом открыла глаза, чувствуя, как слабость сковывает ее тело, будто невидимыми цепями. Над ней склонился мужчина, его лицо было скрыто в тени, но она узнала его по длинным, иссиня-черным волосам, собранным в хвост, и пронзительным голубым глазам, которые светились неземным светом. — Никола… — прошептала она, едва шевеля губами. Никола Тесла, ее Слуга, воплощение гения и безумия, склонился над ней, его лицо выражало смесь беспокойства и решимости. — Не волнуйся, Гермиона, — сказал он мягким, но уверенным голосом. — Ты в безопасности. Гермиона обвела взглядом лагерь. Пожиратели Смерти, которые еще недавно издевались над пленницами, теперь лежали на земле, бездыханные, словно марионетки, у которых обрезали нити. Их тела были покрыты ожогами и ранами, словно их поразила молния. В воздухе витал запах озона и горелой плоти, свидетельствуя о том, что здесь произошла битва, битва, в которой Никола Тесла, вооруженный своей гениальностью и магией, одержал сокрушительную победу. — Что… что случилось? — спросила Гермиона, пытаясь собрать воедино разрозненные мысли. — Я пришел за тобой, — ответил Тесла, его голос звучал, словно музыка. — Я пришел, чтобы спасти тебя и остальных. Он протянул ей руку, и Гермиона, с трудом поднявшись, взяла ее. В его прикосновении она почувствовала силу, уверенность и тепло, которое прогнало прочь холод и отчаяние. — Мы уходим отсюда, — сказал Тесла, помогая ей встать. — Навсегда. Гермиона, опираясь на руку Теслы, попыталась сделать шаг, но ноги подкосились, и она едва не упала. Болезнь, словно хищный зверь, терзала ее тело, отнимая последние силы. — Я… я не могу идти, — прошептала она, чувствуя, как слезы бессилия подступают к глазам. Тесла, не раздумывая, подхватил ее на руки, словно она была невесомой. — Не волнуйся, Гермиона, — сказал он, его голос был полон нежности и заботы. — Я вынесу тебя отсюда. Он укутал ее в теплое одеяло, которое откуда-то достал, и, держа ее крепко на руках, направился к выходу из лагеря. Вокруг царил хаос. Женщины, спасенные Теслой, бродили по лагерю, словно призраки, их лица выражали смесь радости и горя. Смутной радости от того, что они выжили, и горя по тем, кто остался лежать в холодной земле. Лагерь смерти превратился в кладбище, где каждый холмик, укрытый снегом, хранил свою трагическую историю. Тесла не смог спасти всех, но он сделал все, что было в его силах. И теперь он уносил Гермиону прочь от этого места, прочь от боли, от отчаяния, от смерти. Он уносил ее в новую жизнь, где ее ждало исцеление, надежда и любовь.