Восьмое чувство леди Макбет

Она возникла у него перед самым носом, прижалась плечиком, воздушно коснулась в поцелуе его золотистой щетины и, глядя в глаза, выкинула нечто такое, что ей, обычно застенчивой и милой, было совсем не свойственно вне кадра — накрыла рукой его член. Он налетел на нее, на ее теплую хрупкую ладонь, в реальности же — на воздух, оступился на очередном круге, который наворачивал по номеру, и судорожно вцепился в подоконник. «Черт возьми… Да ты шутишь…» «Разве?» Сценарий выскользнул из ослабевших пальцев и оглушительно шлепнулся на паркет, выплюнув из пухлого нутра слабо держащиеся листы. Она засмеялась над его неуклюжестью, не разжимая чувственных губ, сверкая хитрющими бирюзовыми глазами. Женственная до умопомрачения. Решительная и завлекающая в опасную связь. Так вот она какая наедине… оправдывает славу сердцеедок-француженок — мгновенно получила от него то, что хочет. Заявилась в его голову и приказала идти за ней. «Voulez-vous venir avec moi Michael». И он пошел. Во всяком случае, мысленно, прижав ее к голому торсу так крепко, чтобы почувствовала его желание. Заявиться с ответным визитом в ее номер — он еще не совсем спятил. Но был уже близок к этому. Закурил, нервничая и выпуская дым в открытое окно. Она нахально вытащила сигарету из его пачки, он галантно поднес ей зажигалку. Она курила, присев на подоконник перед ним и гладя холеной ножкой оголенный участок поджарой ступни под его спортивными штанами, с насмешливой полуулыбкой пристально наблюдая за его замешательством и растущим возбуждением — любовалась его ступором, характерно лишь для нее одной поджав губы, недобро, целеустремленно. Зная, чего она хочет и уже не соблюдая рамки приличия, не закрываясь от него. Он сделал к ней шаг, она обхватила коленями его бедра и придвинулась плотнее к твердому члену, выгибаясь и демонстрируя высокую округлую грудь, обозначившуюся под тонкой тканью. Он схватил ее за тонкую шею, сжав губы в полоску, показывая свое нетерпение. Он тоже умел играть в опасность. Впрочем, держал деликатно и бережно. Она не испугалась, только перебегала потемневшими бирюзовыми глазами с его глаз на губы. Чуть прищурившись и все с той же полуулыбкой. Безжалостная. — Взять тебя здесь же, мадмуазель Котийяр? Тогда иди сюда, ко мне. — Он приглашающе похлопал ладонью по подоконнику рядом с ней. — Pas. Нет. — Нет? Что не так? Давай сделаем это по-человечески. — Мы другие, Мишель. Твой кластер существует недавно? Иначе бы ты привык к тому, что правил нет. Ты чувствуешь все, как если бы я была рядом, не так ли? — Да, но это не тоже самое, что ощущать в своих руках живую женщину! — Oh la la! Ты излишне консервативен. — Да вот же наказание… — вздохнул он. — Считаешь меня сукой? — Что ты! Зная, что буду потом ползать в ногах у леди, вымаливая прощение, предпочитаю не рисковать. Плохая девчонка Марион. Вот что я хотел сказать. Она наградила его загадочной, нездешней улыбкой. — Зачем бояться, если нашу власть никто к ответу не осмелиться призвать? — Э нет, чертовка, — Майкл шутливо погрозил ей пальцем, — ты можешь дурачить его, но меня ты не одурачишь, провокации леди Макбет обычно заканчиваются самым хреновым образом. Она продолжала сканировать его чудным, отсутствующим взором. Он не выдержал ее ментального напора, где было немыслимо много секса, ее без одежды, ее стонов под ним, на нем, у стены, на полу, на этом, мать его, подоконнике… Задавил в пепельнице первую сигарету, выхватил из пачки вторую, упал в кресло, смущенно ухмыляясь ее красочным фантазиям. — Ты переоцениваешь мои возможности. — Laisse-moi décider chérie. Позволь мне решать, Мишель. — Как угодно, миледи, — он побежденно развел руками. Она села на него верхом. В легкой, невесомой кокетливой ночной рубашке, чуть бледная, под глазами — следы бессонных, перед тяжелыми съемками, ночей; все те же длинные, чуть растрепанные, прямые черные локоны леди Макбет. Ни грамма макияжа. Этой француженке совсем не требовалось дополнительно подчеркивать свою безупречность. Кроме выходов в свет — ну совсем необязательно. Вот такая она ему нравилась даже больше. Естественная. Красивая. Роковая. Немного сумасшедшая. Немного не в себе. Так и не вышедшая до конца из образа. Обманчиво домашняя и реально горячая. Что-то было в ней такое, от чего послушно поднимался член и оживали шекспировские страсти. Отчего хотелось швырнуть ее на стол, задрать подол и взять на нем же, подыхая от стремительного падения в Преисподнюю, а после покончить и с ней одним точным ударом в сердце… Рыдать на окровавленной нежной груди и целовать остывающие мертвые губы. Подобная чертовщина его не покидает, когда она рядом. Он с шумом выдохнул и вцепился в ее женственные бедра, задирая вверх невесомую ткань, под которой не оказалось даже трусов. Ведьма. Та самая, которую сначала трахнуть, а потом сжечь. Была бы таковой, не будь она простым сенсейтом, как и он. Не чувствуй он ее разумом и телом, как себя самого. Слава богу, из другого кластера, иначе бы он точно сошел с ума, живя ее жизнью, деля с ней свою, находясь рядом круглосуточно. И сейчас крыша едет, но после съемок она хотя бы сжалится над ним и переключится на какого-то другого бедолагу по съемочной площадке. Во всяком случае, он на это надеялся. Он сказал «простым» сенсейтом? О, нет-нет, не будет просто. Раз она отчего-то выдумала для них приключение на расстоянии, находясь буквально в паре метров за стенкой, он вынужден играть по ее правилам. «Что ты делаешь со мной? — умоляюще выдохнул он, поглаживая ее ягодицы. Если хочешь меня, просто приди ко мне в номер. Я же не против. Когда это я был против? Ты услышала меня в первую же секунду, а уж когда впервые прикоснулась… А то это выглядит так, словно я смотрю порнуху у себя в голове. С тобой в главной роли. Сомнительное удовольствие, знаешь ли. Увольте, миледи. Даже с твоим участием. «Я не одна в номере, мой муж.» «И когда это останавливало француженок? Ты сама это сказала. Я сейчас твой муж. Жена моя. Так какого черта… «Хочешь, чтобы я умолял?» «Vouloir! Хочу!» — чарующе рассмеялась она и надменно тряхнула локонами, темными, как роковая беззвездная ночь убийства Дункана: — Будешь умолять, пока мне не надоест. На колени. Ну! Так он оказался валяющимся у нее в ногах. Целуя ее стройные ноги, жарко обнимая бедра, он думал о том, что не важно, какое столетие на дворе — семнадцатое или двадцать первое — провокации леди Макбет во все времена заканчиваются самым хреновым образом.