Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.
Черные глаза — жара,
В море сонных звезд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.
Синие глаза — луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.
Карие глаза — песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полета.
Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, черных.
Как четыре стороны
Одного того же света,
Я люблю — в том нет вины -
Все четыре этих цвета.
Весна — это ясное голубое небо и плывущие по нему белые пушистые облака, которых подгоняет весёлый ветерок. Весна — это ранние цветы: подснежники, фиалки, нарциссы, одуванчики, молодая зелёная травка. Весна — это деревья, по стволам которых с новой силой течёт живительная влага, дарящая силу набухшим почкам, это тепло в воздухе, что чувствуешь кожей, это яркие солнечные лучи, пробуждающие всё вокруг, это неповторимые нежные ароматы природы. Весна — это чувства, это любовь и горячие поцелуи на прощанье. Но для Лии эта весна означала лишь глубокое разочарование. На самом то деле ей не очень-то и противно смотреть людям в глаза, оказывается, когда говоришь с ними, даже проще концентрироваться на их зачастую бессмысленных словах. И не то чтобы Лие не нравилось общаться, слушать и рассказывать что-то — ей люди в принципе не нравились. Хотя пересказывать свои сумбурные мысли интересно было всегда. Но вот что пытало. Обидное, задевающее с самого осознания того, как устроен мир, в который она была закинута роковой случайностью: ведь у каждого, у её подруги-магла Ребекки, у кондуктора автобуса, который каждое утро подкидывал до парка, у профессора по зельеварению, что ходил заниматься с ней на дому, и у родителей с сестрой… у них у всех были разные глаза. Проникновенные и переполненные любовью разноцветные глаза. И это очень красиво, когда их цвета различаются контрастно и ярко, а также красиво, когда совсем немного. Но Лия стоит перед зеркалом в очередной раз, и слëзы наворачиваются на глаза, которые у неё одинаковые. Одинаково туманно-серые с чёрным ободком радужки. Живые, беспокойно бегающие взглядом по отражению глаза. И к тому, что у неё родственной души нет, Лия уже как-то привыкла. Она понимает, что никогда не будет достаточно хороша, чтобы быть тем человеком, которого выберут. Все к кому она привязывалась, успешно бросали ее, поэтому снова глядя в свое отражение бесстыже идентичными глазами, Лия продолжает повторять себе раз за разом, что ни в ком не нуждается. Она отчаянно надеется, что это станет правдой. — А так бывает вообще? — спрашивает Ванесса Бёрк, её сестра. Она привычно игнорирует наличие собственной комнаты и болтает о чем-то своем, валяясь на сбившихся простынях. Лия уже должна была привыкнуть, но именно сегодня этот шум особенно раздражал. Обычно она хорошо умела абстрагироваться, отключать лишние эмоции и не замечать направленные на нее любопытные взгляды. Но сегодня этот чудесный дар отчего-то не работал. Вероятно из-за бессонной ночи в подготовке к экзаменам. Ей удалось сложить тестовые материалы от преподавателей в ящик стола только ближе к двум часам ночи, а заснуть лишь к трем. И сейчас Лия готова убить свою беззаботную сестренку, которая лениво и назло медленно жуëт яблоко. Это раздражает. И хруст зеленой кожицы, и сама Несса. — Вот так, чтобы без избранного, — Ванесса бесстыже продолжает гнуть свою линию, а Лия досадливо морщится, потому что тема эта на шестнадцатом году жизни ну порядком утомила. — Есть же такие, как ты ещё? — разглагольствует та и явно ждет хоть какого-нибудь скупого ответа, но Лия игнорирует вопрос, предпочитая счесть его риторическим, и отворачивается от Ванессы, которая уже даже не раздражает, а бесит. Бесит своими разными глазами. Лучистыми и невероятно красивыми. А один из них тëпло-медовый. Конечно, Лия не завидует. — Хэй, Ли! Ли! — сестра щëлкает пальцами перед носом и громко зовет по имени. Лия не обращает внимания, но когда холодные кончики пальцев дотрагиваются до ее локтя, все же возвращается из мрачных мыслей в не менее мрачную реальность. — Лия Бёрк, вы вообще меня слушаете? — Да-да, что случилось? — растерянно переспрашивает она и залипает на глаза сестры. Бабочки внутри раздосадовано умирают, но Лия привычно делает глубокий вздох и просто принимает это. — Святые Мерлин и Моргана, ты опять всё прослушала, — недовольно тянет Несса, запрокидывая голову и усыпая спинку дивана кудряшками своих ореховых волос. — Это что-то важное? — безразлично-безличный вопрос вкупе с незаинтересованным лицом. — Да нет, Ли, — полным сарказма голосом тянет Несса, смотря лишь с капелькой ехидства на находящееся совсем близко лицо сестры. — Ты всего лишь выходишь замуж, поздравляю, — конечно, такую новость надо было сообщать мягче, но Ванесса хихикает и заинтересованно смотрит на чужую реакцию. — Я?! Что?! — восклицает Лия немедленно, одновременно прикидывая какие еще идеи могут прийти в светлые головы сумасбродных родителей и поражаясь принятому за нее решению. — Замуж, говорю, выходишь. Родители нашли тебе жениха, — объясняет сестра, и до девушки не сразу доходит весь смысл слов, но как только это случается, то единственным вопросом остаëтся: — Но как же его родственная душа? — Ох, Ли, не будь такой наивной дурочкой, — ласково трепля младшую по голове, протягивает лениво Ванесса и сладко потягивается. — Даже если у него есть уже эта родственная душа, то… он всё равно не будет с ним или с ней, ведь учитывая факт свадьбы, вторая половинка его сердца из низшей касты этого мира. Другая ступень общества, другой статус, разные стороны этой жизни, где есть лишь бедные и богатые, понимаешь? — Но это неправильно… — протестует Лия, уже смутно догадываясь, что ее слова не весят ничего, и помолвка состоится. И наверно единственное, что она может сделать для своего будущего мужа — это не препятствовать его тайным встречам с родственной душой. Все-таки ломать целых две чужие жизни будет чересчур неправильно. — Всем на это плевать, Ли, — отмахивается Несса. — В этом мире всё решает только статус. Если бы мне не повезло «заиметь» себе такого же чистокровного, как мы, Джея, то я бы уже давно была жената на другом, а не собиралась выходить за мою родственную душу этим летом. — Ясно, — шепчет Лия и опускает голову, придумывая такие интересные словосочетания, что не грех было бы начать записывать. — Хэй, не переживай! — вдруг меняется в лице Несса и меняет образ насмешливого философа, понявшего всю эту жизнь, на любящую подругу. — Всё будет отлично. Сегодня вечером вы встретитесь и попробуете поладить, а если не получится или он будет тебя обижать, то я надеру ему зад, окей? — Я с ним ещë не виделась, а ты уже обещаешь его побить, — смеется Лия и потерянно качает головой, выдавливая робкую улыбку. — Это потому что я самая лучшая сестра, — заявляет Ванесса. — Называй меня теперь так. — Ещё чего, — возмущается Лия с улыбкой наблюдая за старшей сестрой, что перешла в режим гиперактивности. — Но Кору ты же зовёшь так… — обидчиво тянет Несса, насмешливо поглядывая на Лию. — Да, но когда я говорю это ей, мне хотя бы не приходиться врать, Несси, — пропевает та, в моменте принимая решение бежать ради спасения собственной жизни. — Ли! Стоять, засранка!***
Все они часто шутят что-то о том, что его вторая жизнь, его половинка никак его не найдëт, но Сириус отмахивается. Вновь надевает привычную ухмылку и маску главного бунтаря школы, крутится у зеркала и сильнее лохматит волосы. Их почти бережно поправляет тонкая и бледная Лили, запуская в них холодные пальцы, и придаёт им объём какими-то пахучими средствами. А потом уходит из комнаты, оставляя его одного. Сириус тоже часто шутит, что это даже выгодно, что он может быть свободным от выбора, потому что его глаза — это только его глаза. Блэк вообще очень ценит свободу и конечно же ему верят, кидая еще парочку заинтересованных взглядов на одинаково бледно-серые глаза, подернутые туманной дымкой. И тем, что у него нет родственной души он уже даже научился как-то пользоваться, создавая поразительное амплуа неприкосновенного, потенциально-одинокого и невероятно красивого парня. Он тоже умеет шутить, будто бы ему даже повезло. Будто бы так даже меньше проблем, и одиночество вещь довольно приятная. Но на самом деле «бракованных» таких же, как он, встретить шанс один на миллион. И это притупляет его оптимизм, подкрадываясь морозящим осознанием. «Никому никогда не достанется» — это жизнь, а не просто уникальное амплуа. Уникально-одинокое. Римус говорит, что когда встречаешь родственную душу, то чувствуешь это всеми клеточками своего тела. Но как бы он здорово не попадал в точку своими высказываниями по поводу чего угодно, каким бы умным ни был, на просьбу «ну опиши, каково» отмахивается. — Не могу я описать. Приставай к Джеймсу лучше. И уносится на встречу к своей девушке с Рейвенкло, которая приняла Лунатика даже с его «полуночными проблемами». Блэк конечно отстаёт, ему не принципиально. Залипает на сокурсниц с Хаффлпаффа, потягивает какао из чашки и закрывается в себе, не потому, что так уж глубоко переживает (подумаешь, драма) просто не хочется разговаривать ни с кем, ведь от людей очень быстро устаёшь. От навязчивых вопросов, даже от взглядов восторженных и притупленных устаешь, а остальные язвят: а ты перестань, мол, быть таким красивым. А сейчас он, кажется, женится? Да, именно. Женится на незнакомой ему девушке из такого же чистокровного рода, у которой где-то там живëт её родственная душа, видимо, оказавшаяся слишком низкой по статусу. И ему её жаль. Ночью он не сдерживается и плачет в плечо Джеймсу, кажется, обломав ему свидание с Лили, девушкой, что ещё на первом курсе поняла, узнала имя своей родственной души и пила зелья, маскирующие естественный цвет глаз; один глубокий, шоколадный с золотыми искорками, второй — ярко-изумрудный, украшенный жёлтыми прожилками. Правда, в один прекрасный день зелье она принять забыла, а потом, до похода в Больничное крыло, искренне не понимала, почему все провожают ее заинтересованными взглядами. Джеймс хлопает по плечу и говорит что-то в духе «Займись ей вплотную. И помни! Брачный контракт — залог счастливого развода!». Утром он же провожает его до кабинета Дамблдора (один, потому что Римус и Питер сидят на отработке), и Сириус аппарирует на площадь Гриммо три, где пройдет будущая встреча. И вот сейчас он надевает белую накрахмаленную рубашку, выданную отцом, и крутится у зеркала. Голова кружится от резковатого запаха стирального порошка, шампуня и прочего. Его волосы бережно поправляет матушка, запуская в них тонкие пальцы, наставляет вести себя адекватно, отвешивая поучающую затрещину, а потом уходит встречать дорогих гостей, с которыми так надеется породниться через «неправильного» сына. Сириусу всë равно. Жизнь вокруг как-то тормозится, он натягивает чëрные классические брюки и отвлечëнно плавает взглядом по проезжающим за окном автомобилям, отчëтливо слыша со второго этажа приветствия будущих родственничков. Блэк особо не размышляет на эту тему. Наверно больше думает о том, что будет в начале второй главы начатой им скучной книги, сколько времени уйдет на домашние задания, и как он проведëт лето, впервые не с Джеймсом и братом, а с женой. Это угнетает. От мрачных мыслей отвлекает тихий стук в дверь. — Войдите, — устало вздыхает он, вставая и подходя к зеркалу, висящему на стене, поправляя галстук и немного его ослабляя. — Извини, если мешаю, но миссис Блэк просила позвать тебя вниз. И на этот голос Сириус мгновенно разворачивается, сам не понимая причин для тщательного изучения внешности девчонки, что застыла в дверях. Перед ним юное и взволнованное лицо. Слишком обеспокоенное этой мелкой неважной проблемой и слишком искренне. Слишком красивые пряди волос и идеально сидящее на хрупкой талии платье из приятной на вид ткани насыщенного тëмно-зелëного. Слишком идеальные руки и тонкие пальцы. Слишком тонкие губы и слишком испуганные глаза. Глаза… черт возьми, абсолютно одинаковые глаза. Такие же. И Сириус чувствует, что Ремуса или Джеймса просить больше ни о чем не придётся. Он чувствует всë сам. Проникается каждой клеткой своей души в то, что кто-то пытается описывать на разных ресурсах — банально, одинаково. Не так, как у него. Потому что его глаза были созданы только для того, чтобы смотреть на нее. Его родственную душу. И они не «неправильные». Просто слишком похожи. И не только цветом туманно-серых с поволокой глаз. Она смотрит в ответ шокировано, с лëгкой улыбкой спрашивая: — Поцелуемся?***
— Поздравляю с тем, что отстрелялся, Бродяга, — Джеймс садится рядом в Большом зале и ободряюще треплет чужие волосы. — Если бы ты там не задержался на неделю, я бы сказал тебе раньше. — Спасибо, Джим. Ты мне уже столько раз это написал, можешь не переживать, — он смеётся и наливает кофе, полностью посвящая своё внимание другу. — Мы соскучились, — сентиментально объявляет Питер, садясь рядом. — Тусовка в выходные? — улыбаясь уголками губ, устало интересуется Лунатик, мысленно представляя это легендарное нечто, ожидающее весь Гриффиндор. — Тусовка в выходные! — радостно соглашается Блэк, одобрительно кивая головой. — Ты ж моя маленькая прелесть, — смеëтся Джеймс, на что Лили кидает в него испепеляющий взгляд. Поттер тут же тушуется и утыкается тоскливым взглядом в печально поплывшую овсянку. — Кстати, пока тебя не было… — начинает Эванс, беря бразды правления эти разговором в свои руки и не оставляя попыток исключить идеи тусовки из мыслей мародеров, — к нам перевелась новенькая, представляешь? — Да? — ухмыляется Сириус, приблизительно представляя, как выглядит эта новенькая и делая обязательную пометку наведаться сегодня в подземелья. — Ага. Она на Хаффлпаффе, — продолжает разговор Люпин, не давая Блэку вставить и слово. — Такая милашка! — восторженно пищит Лили, а Блэк уже еле сдерживает смех под подозревающие взгляды все еще нерешившегося говорить Поттера. — У неë, кстати, глаза одинаковые. На твои похожи, — комментирует Питер, откусывая приличный кусок аппетитно поблескивающего яблока. — Возможно это и не ее природный цвет, но может быть у вас что-нибудь получится? — Ребята, тут такое дело… — Лили! — раздаëтся радостный вопль позади, и Сириус оборачивается на него, насмешливо смотря на пока не заметившую его Лию. — О, вот и она! — воскликнула Эванс. — Ли, а мы как раз о тебе говорили, — смеётся Лунатик и машет подошедшей девушке. — Ох, правда? — смеется Лия, останавливаясь совсем рядом с Блэком, и мило ему улыбается. — Кстати, вот твои конспекты, Лили. Знаешь, я со всем разобралась, кроме темы кармических чисел и… — Бёрк не успевает договорить, как чувствует шершавую ладонь на своей шее и послушно опускает голову, встречаясь со смеющимися чёрными глазами взглядом. Сириус приподнимается, мягко целует, совсем не заботясь о том, что их кто-то увидит в полупустом зале. — А теперь сядь и поешь, — заботливо говорит он, усаживая еë рядом с собой. Друзья цепенеют, словно статуи, и не сразу находят в себе силы из шокового состояния выйти. Джеймс сдерживает в себе все порывы громко закричать и лишь тыкает в Лию указательным пальцем, взволновано им тряся, словно умалишенный. Бёрк же чувствует себя по-глупому счастливой и смущённой одновременно, а ещё поведение Поттера очень сильно смешит. Но она подозревала, что так и будет, отчего на все вопросительные взгляды лишь пожимает плечами и отводит взгляд. — Я жду всю историю от начала до конца! — тоном не терпящим возражений заявляет Джеймс и в довершение фразы ударяет кулаком по столу, получая укоризненные взгляды одинаково-серых глаз. Но это, впрочем, его не смущает. — И только попробуйте от меня хоть что-то скрыть! А Сириус думает, с чего бы, собственно, начать и как, в принципе, рассказать друзьям всё произошедшее. — Думаю, начнëм с того, что я его невеста, — улыбается Лия, переплетая пальцы со своим парнем. Нет, не так. Со своей родственной душой, к двери которой ее привела сама судьба.