***
С утра Драко несся в больницу на всех парах, держа в руках огромный букет красных цветов. Ее любимых роз. Ворвавшись в палату, он обнаружил пустую белую койку, и сердце жалобно сжалось от тоски. Где она? Он поставил на уши весь Мунго, требуя вернуть ему жену, но целители лишь разводили руками. «Ее больше нет» стучало в висках, но так и не доходило до сознания. Букет выпал из опустившихся рук, а с ним рухнул и весь мир Малфоя. Глаза остекленели, сердце упало в ноги. — Ваша дочь жива. Можете забрать ее… Звуки доходили до него, как сквозь толщу воды, в то время как внутри крошилось стекло, впиваясь в сердце острыми осколками. Драко задыхался, не помня себя, летя в бездну боли и отчаяния. Ему казалось, что умер он сам.***
Агата мирно спала в кроватке в детской, которую мама подготовила для нее с особой любовью. Такие же огромные глаза, полные жизни, как у Гермионы. Те же губы сердечком. Та же манера смотреть прямо в душу. Этот взгляд убивал его. Он отдал дочь на попечение няни и ушел в себя, запираясь в кабинете целыми днями и утопая в сигаретном дыму. Все в Малфой-мэноре напоминало о ней, даже солнечные зайчики, бликующие на стенах. Гермиона любила наблюдать за ними. Рука Драко, сидящего за столом, потянулась к бутылке огневиски. Залить боль — единственное его желание. Чертова знахарка исчезла, будто ее и не было, иначе он убил бы ведьму. Малфой решительно наполнил стакан, но неожиданно ощутил на запястье легкое прикосновение. Почти невесомое. Тепло в груди. Что-то до боли знакомое. — Гермиона? Тишина. Он поднес стакан к губам и зажмурил глаза. «Драко», — раздалось в его голове. Родной голос. Малфой обшарил взглядом кабинет в поисках источника. Никого. Он оттолкнул стакан и оглядел стол. Ему показалось, что чистый пергамент перед ним шелохнулся, как от сквозняка. Долго не думая, Драко притянул к себе бумагу и, обмакнув перо в чернила, начал писать. Все, что он не успел сказать Гермионе. Все, что кипело внутри, выжигая в нем зияющую дыру. Он писал, пока не устала рука, все время ощущая рядом чье-то незримое присутствие. Это она. Его Грейнджер. Малфой знал, что она тут, и разговаривал с ней, будто бы она жива, признаваясь в том, как ему тоскливо и мучительно больно без нее. Как он оставил их дочь, хотя должен был заботиться о ней. «Помоги мне…», — начал выводить Драко, шепча фразу вслух, но на пергаменте проступили иные слова: «Я помогу тебе». Он поднял голову и внимательно осмотрел кабинет. Пусто. Однако в воздухе витал тонкий аромат имбирного печенья и глинтвейна. Гермиона обожала их. Это был знак. — Я сделаю для Агаты все, что смогу. Обещаю, — Малфой дал слово, приложив ладонь к груди, чувствуя, как колотится сердце, — а ты всегда будь рядом и присматривай за нами. Пряный аромат усилился. Драко улыбнулся впервые после ее смерти.***
Отец и дочь, держась за руки, шли по гравийной дорожке тенистого сада мэнора. Семилетняя кудрявая девчушка смешно подпрыгивала, чтобы стать хоть немного выше: статный мужчина рядом с ней казался ей высоченной башней. — Пап, ты же очень любил маму? — Конечно, радость моя. — А насколько сильно? — Она была единственной любовью моей жизни. — Значит, другой мамы у нас не будет? — Нет, милая. Девочка задумалась, взвешивая следующие слова. — Я слышала, как бабушка говорила, что тебе нужна новая жена. Драко опустился на колени и приобнял дочь за плечи: — Агата, теперь вся моя любовь принадлежит только тебе. И больше нам никто не нужен. Договорились? — Папа, ты самый лучший, — она бросилась к нему на шею, — я так люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив. — Я счастлив, — он прикрыл глаза, сдерживая непрошеную слезу, — потому что знаю, что твоя мама смотрит на нас с небес и радуется. Мы не подвели ее.
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.