Пустая комната

      Пришлось привыкать не говорить приветствия, всякий раз пересекая порог. Нет смысла, всё равно никто не ответит. В комнате пусто.       Учёба, а затем и работа вынудили уехать из дома, обосноваться в другом городе. Теперь дом Курамы — маленькая арендованная квартирка. В хорошем состоянии, достаточно уютная, но совершенно пустая, в ней даже не чувствуется присутствие бывших квартирантов, словно в ней никто не жил несколько лет.       Кажется, это не такая уж большая проблема — большую часть дня он проводил вне дома, возвращался усталый поздно вечером, когда на всё уже плевать, и единственное, чего действительно хочется — перекусить и упасть, потеряв сознание часов на семь. Казалось, с таким режимом думать о необжитости дома некогда. Главное, что этот дом есть. И всё же, каждый раз, сохраняя молчание целыми вечерами, Курама спрашивал себя, когда он только успел разучиться жить один. Конечно, он всё ещё мог звонить домой, но порой на это не хватало ни времени, ни сил, и от этого ощущение глухой тоски накатывало только сильнее.       Ещё перед поступлением в начальную школу мама водила его на плановый приём к детскому психологу. Слегка обеспокоенная женщина тихонько сказала врачу, что её сын необычно необщительный и тихий для своего возраста, много читает, но почти не хочет дружить со сверстниками. Врач только улыбнулся, сказал, что мальчик — интроверт, и прописал сладкие витаминки. Маму это успокоило, но проблему не решило. Привыкать новому порядку так же долго, как и потом от него отвыкать. Тогда Курама отвыкал от прежней жизни в макае, теперь пришлось отвыкать от прежнего дома.       Первую нотку отчаяния он почувствовал, когда в голове мелькнула простая очевидная мысль: стоило поступить в университет в родном городе, тогда не пришлось бы отделяться от семьи. Или стоило поступить в один университет с кем-то из бывших одноклассников, чтобы хоть иногда встречались в толпах знакомые люди, которым можно махнуть рукой, дружелюбно перекинуться парой слов? Или стоило разделить с кем-то комнату, хоть в ней тесновато и одному?       В один из обычных молчаливых вечеров Курама в полусне мысленно спросил себя, как давно видел в последний раз людей, с которыми учился в одном классе, соседей, друзей, ёкаев, знакомых с прошлой жизни. Некоторые имена и лица он уже почти забыл. О некоторых даже не сожалел, но иных был бы рад увидеть даже сейчас, в этот самый момент, в поздний час, несмотря на то, что утром снова рано вставать. Можно было бы даже не говорить, просто посидеть в одной комнате, лишь бы ощущать, что где-то рядом есть кто-то настоящий, не чужой.       Стараясь выгнать из головы все мысли, Курама зажмурился и закрыл лицо руками, вытянувшись на футоне. Когда он открыл глаза, на потолке в квадрате холодного света из окна ершилась тень. Мгновенно отметив, что не ощущает ничьего присутствия, Курама запрокинул голову. Тень нависла над ним, сидя на подоконнике, уставилась немигающим взглядом красных глаз. Он едва заставил себя встать спокойно, а не вскочить как на углях.       — Хиеи? Как ты…       …попал сюда? Окно закрыто изнутри.       Гость не ответил, только склонил голову на бок, покачивая ногами в воздухе, как беспечный ребёнок на качелях. Его пятки ударялись о стену с чёткой периодичностью, под звук движения секундной стрелки, хотя Кураме казалось, что Хиеи качает ногами невпопад, без намёка на хоть какой-то ритм. Его движения смотрелись расплывчато, словно капля туши упала на влажную бумагу, и потекла, расползаясь слабеющей дымкой.       — Что-то ты поздновато решил заглянуть, — на автомате сказал Курама, глядя за ползущими по стенам тенями.       — Тебя послушать, так я никогда не прихожу вовремя.       — Хорошо, если вообще приходишь.       Красные глаза покруглели, а рот изогнулся в улыбке неприятной формы — не мягко-участливой, не колко-холодной, даже не горьковатой усмешкой, а резкой и едкой — острый серп, выпачканный ядом.       — Неужели одиноко? — спросил он растянуто, смеясь, будто издевался.       — И что? — Курама пожал плечами. Он давно перерос стеснение всех сортов, чтобы из смущения отрицать очевидное. — Если у тебя чувства отсохли, не думай, что вокруг все такие же.       — О, бедный маленький человечек, — протянул Хиеи, не убирая с лица улыбку. — Скучает по дому, по дорогой семье, по друзьям. А на новом месте друзей завести не хочешь? Или всё ещё осторожничаешь и боишься? Ну и печаль, прямо растрогал. С таким подходом будешь коротать свои денёчки в гордом одиночестве в четырёх стенах.       — На себя посмотри. Ты с другими сближаешься медленнее, чем движутся камни.       — Пусть так, но у меня впереди пропасть времени. А у тебя?       — Справедливо, скорее всего, в моём распоряжении обычная человеческая жизнь, но я пока не слишком-то стар и времени тоже вполне предостаточно.       — Ты ещё молод, да, но как насчёт других людей, постарше? Сколько лет твоей матери? — после этих слов Кураму пробила короткая нервная дрожь. — Скоро старенькой станет, а потом раз, — Хиеи бесшумно хлопнул ладонями. — Был человек, и нет его. А ты остался, ещё более одинокий, чем раньше. И будешь скучать по ней вечно, пока сам не помрёшь.       Единственное, что смог выдавить из себя Курама, лишь оторопелое:       — Что за?..       Что это за слова?       Иногда он думал и о смерти немногих близких, но гнал такие мысли быстро и как можно дальше. Привычка пытаться просчитать жизнь на несколько шагов вперёд, в конце концов сыграла с ним злую шутку, из-за которой иной раз хотелось вовсе разучиться думать.       Хиеи заглянул в лицо Курамы, сощурился хитро.       — Так я тебя задел? — и поманил вдруг ладонью. — Иди сюда, можешь поплакаться мне в плечо.       Это не он. Он никогда себя так не вёл.       Даже когда Курама подошёл ближе, почти вплотную, границы не стали чётче, тени на подоконнике всё ещё плыли, как неровное отражение ночного неба в мутной луже. Он постарался зажмуриться, протёр глаза, но то, что он видел, никуда не пропадало, как и лёгкое ощущение неправильности, будто пара-тройка кусочков головоломки идеально ложились на свои места, но узор на них совершенно неподходящий. Он ясно видел, как взял Хиеи за руку, но пальцы словно прошли сквозь туман.       — И что теперь? — не столько вопрос, сколько просьба продолжить разговор, к чему бы он в конце концов не привёл. Немигающие красные глаза тут же сощурились непривычно хитро.       — Вернись в макай, — шепнул Хиеи. — Как ты и планировал с самого начала. Там твоё место, среди чудовищ, отбросов и убийц. С твоим умом и силой ты мог бы стать их королём. А здесь, среди людей, кто ты? Чужак в стране чужаков.       — Макай теперь мне тоже чужой, — ответил Курама, задумчиво глядя, как хаотично в темноте выглядят их сплетённые пальцы. Насколько всё это вообще реально? — Если бы я вернулся, что бы делал ты? Ты бы остался со мной?       — Я уважаю только силу, и только ей подчиняюсь, — сказал Хиеи с вызовом. — Потянешь силой, и я пойду за тобой, куда укажешь, сделаю всё, что скажешь.       — Всё, что скажу?       — Всё, что будет угодно.       Это сон?       — Тогда, проявишь немного верности авансом?       — И чего же ты желаешь?       — А чего, по-твоему, хотят люди, когда им одиноко?       Красные огоньки погасли, тени качнулись чуть вниз, будто кивая. Пусть он будет хоть грубее наждачки и холоднее мертвеца, лишь бы был. Настоящий, хоть на пару мгновений, больше не требуется. Тогда всё точно станет ясно.       Не он. Он никогда не понимает намёков.       Курама окончательно уверился в том, что происходящее — сон, причуда его истощённого тишиной разума. Он видел как Хиеи закинул ему руку на плечо, прильнул, уткнувшись лицом в щеку, но не почувствовал ничего, ни прикосновений, ни дыхания, ни единого знака присутствия живого существа рядом.       Это точно сон.       — Доволен?       — Нет.       — Ну и наглость, — вкрадчивый шёпот превратился в шипение, и Курама резко отступил назад, стараясь оттолкнуть от себя тьму. Чужие руки безжизненно повисли на его плечах, пальцы потекли, глухо забарабанили крупными каплями по полу. — Хоть бы чуть порадовался.       — Какой смысл радоваться иллюзиям?       — В реальности ты не получишь и этого.       — Посмотрим, — Курама усмехнулся и опустился на футон. — Если понадобится, возьму силой или хитростью, так что спасибо за совет.       Это из-за усталости в голове творится какая-то ерунда, иначе никак и не объяснить сонный бред и разговоры с самим собой, пусть подсознание и пытается скрыться за образом, в присутствие которого просто поверить. В присутствие которого хотелось верить.       — Так что насчёт макая?       Лицо превратилось в бесформенное чёрное пятно с двумя глазками-бусинками, качающиеся ноги вытянулись бледными тенями, расползлись по стене и подоконнику, тоже закапали на пол.       — Я не настолько отчаялся, — сказал Курама, глядя как тьма постепенно рассеивается. — Убирайся.       Когда его глаза открылись уже наяву, за окном шёл дождь, близилось серое холодное утро. Подоконник пустовал, желание спать совершенно пропало. Перевернувшись на бок, Курама обхватил руками тёплую подушку. Даже от неё толку больше, чем от глупых фантазий.       Через пару дней порог квартиры первым переступил не сам Курама, а его новый сожитель. Тощий беспородный котёнок с огромными жёлтыми глазищами. Пройдя по всем углам, тщательно изучив все места нового жилища, кот взгромоздился на подоконник и улёгся, став похожим на маленький круглый немного подгоревший хлебушек. Кувабара как-то говорил, что кошки отгоняют злых духов, так что Курама решил, что это хороший знак. По крайней мере, если ему ещё когда-нибудь померещится тень, примостившаяся на подоконнике, он точно будет знать, кто это на самом деле.