Но что есть скорбь

Дневники королевы Виктории 13 января 1901 года Ночь прошла спокойно, хотя мне немного не спалось. Поднялась пораньше, выпила молока. — Приходила Ленхен, прочла мне некоторые бумаги. — До часу дня посидела в саду, с Ленхен и Беатрисой. — Немного отдохнула, поела и выехала на короткую прогулку с Ленхен и Беатрисой. — Вернулись в 5.30, отдохнула, спустилась в гостиную, где г-н Клемент Смит отслужил короткую службу, и отслужил так славно, мне это было большим утешением. — Затем снова отдохнула, затем подписывала бумаги и диктовала Ленхен. Ее величество давно уже не вела дневники самостоятельно — подводило зрение, да и ее девочки любили ей помогать. Она и сама так не хотела отпускать их от себя, что Елене и Беатрисе было позволено выйти замуж лишь с условием, что останутся вместе с мужьями подле нее, ее личными секретарями. Она, разумеется, понимала, что поступает эгоистично, что они должны жить своей жизнью, а не жизнью матери. Но чем больше лет проходило, тем выпуклее, словно подпитываемые временем и не находя противоборствующей силы, проступали в ней все те качества, которые ей прежде не нравились в себе, и упрямый, сильный характер ее ничуть не смягчался. В последние месяцы она диктовала свой дневник внучке, Елене Виктории, а редактировать все сто двадцать с лишним томов для посмертной публикации предстояло ее любимице Беатрисе. Елена-младшая выполняла свои обязанности беспрекословно и прилежно, но содержание записей явно наводило на нее скуку. Прогулки, обеды, церковные службы, депеши… И Виктории порой даже хотелось, чтобы внучка спросила: «Бабушка, неужто твоя жизнь была такой всегда?» И тогда она рассказала бы ей невероятную историю, почти сказку. А может быть, и нет. Сказки, которые бабушки, даже если они королевы, рассказывают внучкам, даже если внучкам этим давно уже не пять лет, непременно должны заканчиваться счастливо — веселым свадебным пиром или, скажем, победой добра над злом. Ни того, ни другого в ее истории, растаявшей за захлопнувшейся дверью и замершей многоточием на пожелтевших страницах, не имелось, да и что в ней было добром, а что злом, она сама не могла сказать с уверенностью до сих пор. *** Дневник В. 21 января 1901 года Чувствую, что осталось уже недолго. Я похоронила троих своих детей, с каждым потеряв частичку себя, и смерть меня не страшит. Я не жду и не зову ее, но приму как последнего своего визитера и отправлюсь туда, где надеюсь воссоединиться со всеми, кого лишилась. Будете ли там Вы, лорд М? Я пишу это имя не таясь, ибо этот лист будет предан огню, сослужив свою службу. Я тщательно вымарала все имена в своем тайном дневнике перед тем, как передать его леди Портман (упокой Господь ее душу) в 62-м г., когда приняла решение больше не писать в нем. Но нарушив обещание не забывать однажды, я больше его не нарушала. Знаю, что Вы простили меня и не держите зла. Теряя от горя разум, я искала виноватых и находила их, а когда этого оказалось мало, вынесла себе справедливый приговор, отказавшись от радости и счастья, на которые больше не имела права. Это была долгая жизнь и долгое наказание. Полагаю, я могу дозволить себе напоследок увидеть Вас. Легкий теплый ветерок коснулся ее лица, и она поспешно, дрожащей рукой сорвала с переносицы очки, уронила ручку на перину, и малодушно прикрыла глаза ладонями. С их последней встречи прошло сорок лет — как посмотрит он на нее? Узнает ли? Изумится ли? Содрогнется ли с отвращением? Улыбнется ли с жалостью? Так и не услышав мягких шагов, она нерешительно отняла руки от лица. Лорд Мельбурн, совершенно такой же, как прежде, стоял перед ней на одном колене, выжидательно держа перед собой призрачную руку и глядя ей прямо в глаза. В уголках призрачных губ его таилась улыбка. Слезы набухли в и без того слабых глазах, превращая туманную фигуру у ее ног в бесформенное перламутровое облако. — Лорд М, — прошелестела она срывающимся голосом, — не смотрите на меня, прошу. Помните меня такой, какой я была… тогда, а не эту толстую каргу. — Для меня, мэм, — совершенно серьезно произнесло облако, — вы королева в каждом фунте. Она рассмеялась — тихо, чтобы никто не потревожил долгожданную встречу. Тихо — но так искренне, так весело. Она смеялась так, как не смеялась очень давно, как не смеялась даже когда Альберт был еще жив. Она смеялась так, словно не было всех этих лет, так, как смеялась юная, наивная, беззаботная девчонка, радовавшаяся долгожданной свободе и еще не ощутившая тяжести легшего на нее бремени, проносясь вприпрыжку по пустым еще коридорам своего будущего дворца. — Я была так счастлива… раньше, — поддержала она игру в воспоминания. Слова давались с трудом, и дело было вовсе не в немощи грузного восьмидесятилетнего тела. Она смахнула наконец слезы, чтобы разглядеть его как следует в самый последний раз. — Вы ведь тоже были счастливы? Лорд Мельбурн сел на кровать рядом с ней, накрывая невесомыми ладонями пухлые зябнущие руки, и улыбнулся. — Вы знаете, что был, мэм.