Пространство, одетое в китель

Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца её иссушит; она проникается своей собственной жизнью, — лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие божие. Герой нашего времени.   Михаил мерил шагами кабинет Корфа, потонувший в неровном тусклом свете свечей. Тяжелый канделябр отражал привычный интерьер: ничего здесь особенно не менялось уже много лет. Те же книги стояли на полках, тот же письменный стол занимал главное место в комнате и те же напольные часы мерно отсчитывали ход времени позолоченным маятником. Князь вспомнил, как застал друга, целившегося в старинный циферблат из дуэльного пистолета. Тогда он казался раздавленным, уничтоженным и совершенно потерявшим надежду на счастье, но все равно тогда он был более живым и менее безнадежным, чем после, на Кавказе. Миша поморщился от воспоминаний: перед его внутренним взором стоял тот Корф, который навестил их в особняке на водах: угрюмый, отстраненный и совершенно заледеневший. Он не вызывал ни сострадания, ни дружеского сочувствия, только непонимание.   Владимир всегда был горяч и эмоционален – это нужно признать. Спокойный Репнин уравновешивал, насколько мог, своего друга, но не всегда ему это удавалось и зачастую единственное, что он мог сделать – это согласиться стать секундантом на очередной дуэли.   Сколько их было, этих дуэлей! Миша вспомнило первую, в которой принял непосредственное участие. Они тогда только оказались на Кавказе – совсем еще юнцы, не нюхавшие пороху и знавшие о войне, настоящей войне, безумно мало. Владимир прибыл в часть не в духе – накануне отъезда снова поссорился с отцом и тот огорошил его угрозой о лишении наследства. Младший барон Корф не любил распространяться о семейных перипетиях, однако был угрюм и мрачен. Миша, тогда еще толком не знавший Корфа, почти сразу оказался единственным, кого Владимир мог терпеть рядом с собой довольно долго и не попытаться вызвать на дуэль. Сосредоточенный, хмурый мальчишка – таким был Корф в то время.   Они сидели в казарме, до первого боя оставалась одна ночь. Все сослуживцы уже отправились спать, только Владимир, нарушая приказ, оставался бодрствовать. Он сидел прямо, глядя в одну точку перед собой, и внешне излучал спокойствие и безразличие. Михаил, которого, напротив, потрясывало одновременно от страха и нетерпения перед передовой, решил позаимствовать немного уверенности у своего товарища. Он подсел к Владимиру, не замечая той напряженности, которая сковала все тело барона. - Вольдемар, о чем думаешь перед завтрашним утром? Наверняка, рисуешь себе геройства, которые непременно совершишь? - веселым шепотом заметил Репнин. Владимир как-то неестественно беззаботно ответил, глядя, однако, по-прежнему строго перед собой. - Отнюдь, Мишель. Я думаю о том, чего вообще стоит наша жизнь? Ради чего? Ни деньги, ни признание света, ни мишура придворной жизни не стоят того, чтобы за них цепляться. Завтра мы все окажемся в пекле, и что будет держать тебя на плаву? Миша удивился, он явно ожидал более приземленной беседы, но, немного поразмыслив, неспеша ответил: - Наверное, любовь. - Ты влюблен? – голос Корфа странно дрогнул, а лицо на миг исказила гримаса боли. Только проницательный Миша, обладавший свойством замечать все и всегда, нынче упустил это из виду. - Нет, но мне бы очень того хотелось. - Любовь…, - Владимир задумался и хмыкнул, - что есть любовь? Это страдание, бесконечные страх и мука. Нет, я не стал бы воевать за любовь. Только если умирать из-за нее. Но не за нее. - Ты ошибаешься, друг. Не стоит умирать из-за любви. Надо ради нее жить.   Миша, сидящий в глубоком кресле с бокалом бренди глава семейства, нынче только хмыкнул. На следующий день они с Владимиром здорово друг друга выручили в бою и с тех пор стали друзьями, о которых говорят «не разлей вода». А уже через неделю состоялась первая дуэль Владимира. Повод был надуман и раздут, а барон упрям, как баран. Сколько ни пытался Михаил облагоразумить друга, но все равно на рассвете отправился к месту дуэли выполнять роль секунданта. Тогда все закончилось благополучно, невыспавшиеся дуэлянты ограничились выстрелами в воздух, хотя комедию поломали знатную. Ну а дальше началось то, что и ныне составляет образ барона Владимира Корфа: попойки, дуэли, признание лучшим стрелком, награды и ранения, возвращение в Петербург и бесконечная череда коротких романов…   Миша оставался с другом всегда. Только лишь один раз он оказался по другую сторону барьера, о чем до сих пор сожалел. Добиться Анны тогда казалось делом чести, хотя сейчас Репнин понимал, что от чести там не было ничего, кроме слов. Ему казалось, что он делает все правильно, но на деле же он просто противился судьбе, которая соединила Владимира и Анну навсегда задолго до того, как они сами это осознали.   Только открыв факт любви Владимира к Анне, Михаил, прежде считавший себя знатоком Корфовского характера, понял все то, что раньше казалось ему лишь дурными чертами барона: его мрачность, его задиристость, его ветреность и жестокость. На самом деле Корф оказался гораздо глубже, и глубина его пугала Мишу, князю необходимо было смириться с той истиной, которую он открыл.   Сколько всего минуло с той роковой зимы! И внезапное соединение Владимира и Анны, и их разрыв, и столь чудесное нахождение княжны Долгорукой, и бесконечный сезон в Петербурге, и новость о том, что Корф выторговал счастье друга у Императора, отправившись на Кавказ вместо него. После – бесконечные письма в крепость, не получавшие ответа, потеря ребенка, воды, появление новой Анны, вновь бесконечное ожидание вестей о Владимире…   И, наконец, они все здесь – вновь в этом доме, только совсем иные. Нет больше ни гордеца Владимира, ни строптивой Анны, ни его, якобы благородного Михаила, ни Лизаветы, раздавленной ненавистным замужеством, никого из них нет. Но есть барон и будущая баронесса Корф, есть его, князя, ненаглядная жена, спокойная и счастливая, подарившая ему сегодняшней ночью долгожданного первенца. - Мишель! Что случилось? – встревоженный Корф влетел в кабинет, за ним появилась и Анна. - Друзья, - Миша поднялся с кресла и не смог сдержать счастливую улыбку, - прошу меня простить за столь поздний и неожиданный визит, но я не могу ждать. - Ну же, не томите, Миша! Это Лиза? – взмолилась Анна, комкая шаль на груди. - Дорогие мои друзья. Я невыносимо счастлив. Несколько часов назад на свет появился князь Репнин – младший, прекрасный и здоровый! - Мишель! – Владимир бросился обнимать друга, - Господи, я так рад! - Поедемте скорей! На пороге Владимир посмотрел на Анну и остановился, как вкопанный: на глазах невесты блестели слезы. - Анечка, душа моя, что с тобой? - Это слезы радости, любимый, - с улыбкой ответила девушка, однако барон все понял без слов. - Даже не думай об этом! Ты тоже родишь мне прекрасного сына, и не только сына! Я планирую обзавестись большим потомством, а то, знаешь ли, род на грани вымирания. - А вдруг… - Никаких вдруг! А теперь поехали быстрее, неужели тебе не терпится взглянуть на племянника?   ***   Владимир смотрел на оплывающую венчальную свечу в своих руках и не верил, не мог поверить собственному счастью. Он даже боялся смотреть на Анну, таким нереальным сном казалось происходящее. Но он ощущал ее присутствие так явственно, что никаких сомнений быть не могло. На самом деле Анна всегда была с ним, он был уверен – между ними очень давно протянулась тонкая нить, связавшая их судьбы раз и навсегда. Она могла быть за много верст от него, и все равно он ощущал ее присутствие, незримое, осязаемое. Она всегда шла за ним или подле него, где бы он ни был: в Петербурге, в опочивальнях светских барышень, в полку, в комнате неподалеку – она не становилась ближе или дальше, она просто была, как солнечный свет, как воздух.   Анна глядела на иконы и батюшку, и картинка то и дело смазывалась от подступающих слез. Но впервые за эти долгие годы то были слезы счастья. Какой долгий путь они прошли, сколько всего преодолели! Но теперь девушка понимала – Владимир всегда был ее судьбой. Сколько бы она не страшилась его власти, не пугалась его силы, не пыталась бежать от себя, он всегда оставался внутри нее, рядом с ней. Стоял грозной мрачной тенью и смотрел на совершаемые ею глупости, радовался ее маленьким победам и заботливо опекал в моменты неудач. Она вспоминала себя – смешную и юную крепостную – и понимала, что только так, через все эти тернии она могла дойти до того места, на котором стоит нынче – перед алтарем, по правую руку от Владимира. Она не была готова стать его женой даже в тот миг, когда впервые соглашалась на это. И вовсе не потому, что не любила его достаточно, но потому, что не такой Анны был достоин Владимир Корф. Но нынче она действительно стала под стать своему избраннику, и она гордилась тем путем, который они прошли.   - Поцелуйте невесту, - наконец прозвучали слова батюшки, и Владимир робко, как юнец, поднял белоснежную фату невесты и прижался к губам Анны трепетным, почти невесомым поцелуем, который, однако, послужил печатью, заверившей их обоих в правильности решения. Только так и могло быть. Сияющие глаза родных и друзей послужили лишним подтверждением очевидной истины – все встало на свои места. Даже Петр Михайлович умудрился состроить мину умиления, хотя на это, конечно, никто не обратил ни малейшего внимания.   Дальше – как во сне – бесконечное застолье, поздравления, вся та мишура, которой обрамляется свадьба ради родных и друзей. Владимиру не терпелось поскорее закончить это и оказаться наконец там, где он мечтал оказаться всю свою сознательную жизнь. Как мог он, наивный глупец, столько часов провести в будуарах случайных дам, каждый раз представляя на их месте другую, одну – единственную? И нынче ночью все его фантазии обещают исполниться. Это станет последним подтверждением их единения. Не самым главным, но действительно – последним.   Наконец, все завершилось. Гости разбрелись по поместью, часть отправилась в имение Долгоруких, чтобы завтра продолжить веселье. Но ни Анну, ни Владимира это не занимало. Он уже распутывал шнуровку ее платья нетерпеливым пальцами, она уже выгибалась в его руках, тая от поцелуев и смело терзая маленькими пальчиками пуговицы парадного мундира. Наконец, одежда была сброшена и Владимир на секунду замер, глядя на жену – наконец жену! – которая лежала неподвижно и внимательно смотрела мужчине в глаза.   Слова были совершенно не нужны, да и много ли они значат, эти слова? Владимир протянул руку и неожиданно робко дотронулся до женской ладони. - Неужели это не сон? – тихо пробормотал он. - Есть только один способ проверить, - лукаво ответила Анна и сама потянулась к нему.   Он старался быть сдержанным, но разве можно? Анна была с ним: открытая, искренняя, любящая и любимая. Когда он, наконец, соединился с ней, она вздрогнула и прижала его к себе. - Милая, родная, прости, прости меня, - извинялся он за причиненную боль. - Из всей боли, какая может быть, эта – самая желанная, - тихо ответила она, останавливая его покаяния, - пожалуйста, Владимир… Она простонала его имя, вызвав в нем небывалую бурю. Он уже не мог остановиться, наконец обладая тем, чем всегда мечтал обладать, тем, что принадлежало ему – всегда – по праву. Не по праву хозяина, но по праву любви. Достигая блаженной высоты, он молил небеса только об одном – пусть это не окажется сном, пусть это будет явью! - Я люблю тебя, - прошептал он, целуя жену в висок. Она примостилась на его груди, но ничего не ответила. Владимир обеспокоенно взглянул в лицо любимой и улыбнулся – Анна крепко спала. Ее мерное дыхание щекотало его кожу, ее нежная ручка с обручальным кольцом на пальце покоилась на его животе так, будто там и было ее законное место.   Закрывая глаза, Владимир видел свою жизнь, как на ладони: то и дело мелькали виды Кавказа, Машук, улицы Пятигорска, Петербург с гранитными набережными, счастливо улыбающийся отец и, конечно, Анна. Их сложный путь был закончен там, где и должен был. Впереди была целая жизнь, полная заслуженных покоя и счастья. Владимир чувствовал, что впервые свободен от своих демонов – голубоглазый ангел, лежащий на его плече, прогнал их без особого труда. «Мой маленький ангел – хранитель», - нежно подумал Владимир, целуя жену в макушку. Анна завозилась во сне и улыбнулась. За окном брезжил рассвет.