Багровая луна

«Не господин я твой, а послушный раб. Ты моя госпожа, и все, что тебе пожелается, все, что тебе на ум придет, исполнять я буду с охотою»

      Анна просыпается от того, что чувствует на себе чей-то взгляд, буквально пронизывающий ее до самих костей, и резко распахивает глаза, наивно полагая, что сейчас она проснется и поймет, что все пережитое накануне является всего лишь страшным сном; почти подскочив в постели, девушка натягивает одеяло до подбородка, когда ее взгляду предстает хозяин замка, сидящий в богатом кресле напротив спального ложа, закинув ногу на ногу и внимательным, изучающим взглядом смотрящий на свою пленницу. Анна не знала отчего этот незнакомец вызывал в ней столь противоречивые чувства: с одной стороны, она прекрасно понимала всю опасность нахождения с ним, осознавала наличие у него некого страшного секрета, узнав который означало навлечь на себя беду, но, в тоже время, одно только присутствие этого мужчины вызывало у неискушенной в вопросах любви купеческой дочки странную дрожь и трепет, и один только его взгляд словно лишал ее воли, заставляя следовать его приказам, как рабыню. Когда прошлой ночью он показал ей покои, настрого запретив покидать пределы замка без его сопровождения, Анна и не подумала ослушаться, в то время как подобные указания от отца девушка редко исполняла покорно и беспрекословно; вот и сейчас он смотрел на нее таким странным взглядом, в котором странно уживалась звериная плотоядность и холодный блеск безжизненности, а Анна даже не думала сделать ему замечание, лишь рассматривала в ответ, отмечая про себя отличительные особенности внешности мужчины. Детлафф, — так он представился накануне, — был худощав, но не хрупок, изящным образом воплощая в себе гибкость и силу, имел воистину аристократические черты лица, однако красивым в традиционном понимании его сложно было назвать; красноватые, даже в каком-то плане неживые глаза смотрели резко, по-охотничьи, бледная кожа точно мрамор, источала лишь холод, а мертвецки-бледные губы, которые мужчина изгибал в насмешливой ухмылке, возможно, даже не адресуя ее конкретно своей гостье, но посвещая мыслям, пока что не озвученным прятали за собой острые, слишком острые зубы. — Так и будешь на меня глазеть, или быть может скажешь что-нибудь? Анна облизывает пересохшие губы, но взгляда не опускает, ибо не может, как и вчера, первой разорвать зрительный контакт с этим таинственным и по-настоящему опасным мужчиной. — Почему вы в моей спальне? Разве благородные лорды не стучат, перед тем как войти? Детлафф ухмыляется еще шире, слегка оголив белоснежные клыки, которые Анна еще никогда прежде не видела у человека. Они мелькнули и тотчас скрылись за бледными губами, а острый взгляд стал еще более пронизывающим, по-настоящему ледяным. — Какая излишняя церимониальность. Вы так любите прибегать к всякого рода сложностям, которые, зачастую, являются маской для пороков и лжи; отбрасываете простоту и искренность, заменяя ее так называемым этикетом, хотя о чести в большинстве своем знаете не так уж и много. — Мужчина встает с кресла, медленным шагом приблизившись к окну, и какое-то время молча рассматривает внутренний двор, где бурно кружился снег, через который едва ли мог пробиться даже самый яркий солнечный луч. — Это мой замок, и я имею право вторгаться в твое, так уж и быть, личное пространство, тем не менее, действительно, я мог бы постучать, но ты так крепко спала, что проснулась бы только если я снес дверь с петель. А пришел я сообщить, что еда для тебя уже готова и стоит спуститься вниз. — Мы будем завтракать вместе? Детлафф изгибает бровь, косо взглянув на девушку, но ответом ее не удостаивает. Он выходит, ступая мягко, точно дикая кошка, поражая статностью своей величественной осанки и размахом плеч, однако Анна все же была не в том состоянии, чтобы бездумно заботиться о внешнем виде хозяина замка. Он ее пленитель и он же теперь ее господин, от которого зависит целиком и полностью ее судьба, лишенная свободы и надежды на лучшее.

***

      …Глупо отрицать, что среди темных сил есть великие ценители искусства, меценаты, готовые предложить любую сделку какому бы то ни было дарованию, коли прознают они о нем, либо усладит он их своим талантом, к коему они питают порой воистину дикую слабость. Известен был случай, когда деву из рода знатного похитил в свой замок вомпер, после народом убиенный, и там играла она для него на инструментах всю ночь напролет, покуда не разгорался в нем огонь желаний страстных и не тащил он ее на ложе кровавое, с каждым днем лишая несчастную жизненных сил. Поговаривали, что она сама так и не стала ему подобной, однако ж боялись родные с ней в доме оставаться, а потому передали измученную девицу капелану Вечного Огня, и тот изнал из нее злых бесов, вонзив ей кол в самое сердце, а позже обезглавив, дабы спасти души и тела прихожан своих от полюбовницы нечистого, которая запятнала себя проживанием с ним столь долгое время…

***

      Детлафф приходит в склеп навестить друга как раз в тот момент, когда тот уже было собирался покидать погост, отправляясь на одно из своих гульбищ, которые постепенно превращали его в существо, неспособное контролировать собственные инстинкты, напрочь лишая осторожности и здравости. Регис более чем привлекал к себе внимание и менее всего подходил на роль советчика, однако Детлаффу было необходимо с кем-то поговорить, даже если в ответ он услышит лишь тишину чужого непонимания. — Ты теряешь контроль над собой, друг мой. Регис растягивает кроваво-красные губы в улыбке, пьяно облизнувшись, и криво садится на облюбованный им саркофаг, закинув ногу на ногу. — Порой, мой дорогой, нам стоит потакать своим слабостям. Тем более, если они оказываются столь приятны. Детлафф ничего не отвечает, понимая, что переубедить друга не представляется возможности, садится на саркофаг по соседству, кинув абсолютно пустой взгляд на совершенно не тронутую бутылку с настойкой из мандрагоры. — Ты явно чем-то опечален. Что-то случилось? Каким бы не был кутящим пропойцей тот Регис, в которого он превратился после разрыва со своей любимой, стоило отдать должное его лучшим качествам, которые ни кровь, ни похоть не могли уничтожить или усмирить. Поняв, что его друг явно озадачен как никогда в жизни, — а такого с обыкновенно холодным и отстраненным вампиром случалось крайне редко, — Регис тотчас же меняется в лице, став не на шутку озабоченным и внимательным. Детлафф в ответ качает головой, устало потерев переносицу, и одним небрежным жестом откидывает свой плащ в сторону, резко расшнуровав ворот вдруг будто ставшей слишком тесной, какой-то жаркой рубашки, которая душила и даже как-то стесняла движения. — Ничего такого, в чем я не был бы сам виноват. Я совершил глупость, совершенно необоснованную, и эта глупость давит на меня, заставляя чувствовать себя сказочным идиотом. — Вот как? — Удивленно вскидывается Регис. — А если подробнее? — Подробнее? — Давит грустную усмешку Детлафф. — Хорошо. И он рассказывает ему о том, как в его замок попал заезжий купец, решивший на рассвете, после внеплановой ночевки, сорвать с куста, что пышно рос возле небольшого, уже давно заброшенного фонтана во внутреннем дворике, алую розу дивной красоты, — как выяснилось, подарок дочери, — и на совпадение именно в тот момент какой-то гаркаин как раз показался на горизонте, решив найти себе пристанище на дневное время. Низшие вампиры, коими Детлафф совершенно не брезговал, порой заявлялись в его имение, в поисках компании или защиты, и именно по причине как минимум сострадания к менее развитым собратьям, Детлафф защищал их, порой рискуя себя выдать. Так и случилось. Купец, ударивший его подожженным факелом по лицу, едва ли не потерял сознание, когда черты на первый взгляд обычного мужчины переменились, и на смену аристократической внешности показалась звериная морда. — А его дочь, — Детлафф со стоном выдыхает, едва ли не ударив себя по лбу, — я сам не знаю, зачем я ее оставил. Надо было и его убить, еще до того, как она… Ладонь Региса мягко ложится на его плечо, а на алых губах вампира появляется понимающая улыбка. — Ты был бы не собой, если бы убил его просто так. А что до девушки, то здесь все очевидно, друг мой, и ты сам все понимаешь. Сколько я тебя не знаю, ты глушишь в себе даже малейшие порывы, намекающие на развлечение, на раскрепощение, в то время как эмоции копятся в тебе, грозясь перевалить за край. Ты эмпатичен и чувствителен, а в твоих глазах вечно затаена такая грусть, что ее даже можно почувствовать. Ты не ледяная статуя, которой пытаешься казаться, и тебе нужно всего лишь немножко тепла, и это тепло… — …я могу получить от смертной девицы, у которой точно встанет сердце, как только она увидит меня не в человеческом облике! Это пустая блажь, Регис, только вот почему-то я не хочу с ней расставаться. По крайней мере, пока. Регис хмыкает в ответ, слегка потрепав друга за плечо, и продолжает таким же уверенным, но спокойным тоном, чувствуя, как на самом деле возбужден и взвинчен обычно хладнокровный ко всему и вся Детлафф. — Не руби с плеча, мой дорогой, но и не позволяй собой помыкать. Я знаю тебя, ведь стоит тебя приручить, как она, смертная девица, будет управлять твоими поступками вернее, чем Совет Старейшин. — По-твоему, я похож на идиота? — Отнюдь, ты более чем разумен. Но я знаю, какой ты, когда влюблен. Одна женщина уже умудрилась разбить тебе сердце, предав надежды на счастливую вечность. Не позволяй поймать себя вновь. — Это не одно и тоже. И я никогда не путаю блажь с любовью. — Детлафф встает с саркофага, накидывает на плечи плащ и уходит, обняв друга на прощание, а тот еще долго смотрит ему вслед, глядя, как дождь со снегом безжалостно хлыщет вампира, подобно бичу, подгоняя его скорее вернуться туда, где теперь его, пускай и с тревогой да страхом, но уже ждут, как свою погибель, и как сладостный дурман.

***

      Замок Дракулешти, защищенный с одной стороны горной цепью, могучей стеной возвышающейся над прибежищем, а с другой — густым, непроходимым лесом, являлся своего рода последним оплотом безопасности для оставшихся в этих краях вампиров, боявшихся очередной охоты людского племени, с каждым годом становившегося все более сильным и разумным. В этом замке все еще соблюдались столь полюбившиеся бывшему воеводе порядки, в частности — кровавые пиршества, где молодые девушки и юноши из близлежайших поселений являлись лакомой добычей для изголодавшихся по человеческой крови вампиров, а потому молодняк струился к Дракулешти изо всех краев, не взирая на то, что тот не только не был чистокровным, но еще и пренебрегал общими положениями о допустимом и запретном, полагая, что для него законы не писаны. Некогда прославленный воевода, в меру жестокий и справедливый, до отчаяния смелый и решительный, стал зависим от своей жажды и устраивал такие пиршества, что сомнений не было — народ узнает о нем и отомстит, подвергнув жестокой казни, однако Влад того не боялся, неустанно повторяя, что еще не родился на этом свете тот смертный, чтобы выйти против него. Старешины выжидали, слали угрозы и предупреждения, никогда не являясь в замок лично, а Дракулешти тем временем «процветал»: обзавелся наложницами, через смертных, коих купил золотом да силой внушения, вел торговлю, приобрел самых дорогих породистых скакунов в конюшню, дабы после веселить гостей скачками, и вскоре планировал выступить с походом на ближайших соседей, чьи земли Влад желал не прока ради, а чисто удовлетворения своих непомерных амбиций. Молодняк обожал его, вился вокруг сильного мужчины, обещающего для каждого блага да безграничные права, но были среди них и те, кому уже пресытились подобные пиршества, а в сердце появилась чистая, вечная любовь, как это чаще всего бывает, к той, с кем никогда не может быть вечного счастья. Эта история, полная обмана и страсти, горя и опасности послужила началом того, что после вампиры навсегда сотрут из своей истории, поскольку не захотят, чтобы в ней были какие бы то ни было упоминания о войне кланов друг с другом, однако ее будут помнить, и вина за подобное проишествие будет положена на простую смертную девушку, которой выпало бремя полюбить вампира.

***

      Анна обнаружила библиотеку в один из тех одиноких вечеров, когда хозяин замка покинул ее, удалившись в неизвестном направлении, что всегда вызывало у пленницы подозрения, заставляя думать дурное: в конюшне не было лошади, а в лесу рыскали дикие звери да голодные монстры, однако Детлафф всегда возвращался целый и невредимый, пропадая чаще всего ближе к ночи, которая зимой вступала в свои права многим раньше, нежели летом, что было опасным даже для закованного в доспехи рыцаря, не то что для простого мужчины. Если, конечно, он являлся тем, за кого себя выдавал. Девушка находилась в замке несколько недель, и чем дольше она там оставалась, тем непонятнее ей казалось поведение ее пленителя, такого таинственного и такого молчаливого, подглядывающего за ней в минуты ее занятости, когда Анна не сразу могла заметить чужое присутствие, порой заводящего беседу, а порой твердо игнорирующего; он оставлял ей подарки на прикроватной тумбочке почти каждое утро и всякий раз то было что-то новое: то золотой гребень изящной работы, то розовая вода, которую купеческая дочка столь страстно любила, то украшение какое, то диковинное зеркальце. Детлафф заявлялся в ее покои, когда Анна была уязвима спящей, но никогда не совершал ничего предрассудительного, хотя имел на то все возможности, и девушку озадачивало, хотя и подкупало такое поведение куда больше, нежели разного рода безделушки и драгоценности. Анна всегда любила книги, и именно в библиотеке нашла свою отдушину в замке Детлаффа, словно нарочито оставившего как-то двери широко распахнутыми, а камин растопленным, и купеческая дочка тотчас нашла себе чтение на вечер, позволив волшебной истории увлечь ее с головой. Она думала об отце каждый день, сердце ее сжималось от мысли, что он не доехал живым до дома или они более никогда не увидятся, а потому возможность отвлечься от ситуации была как нельзя кстати, ведь в этом замке ей предстояло провести еще долгий, наполненный неизвестностью год. Уже после полуночи, выронив книгу из затекших рук, Анна засыпает в кресле возле камина, совершенно не подозревая наличия чужого присутствия в баблиотеке, и даже не осознает того факта, что зреть в ночных видениях она будет не простой сон, а именно то, что ей нашепчат бледные губы возле ее уха, с наслаждением касающиеся нежной девичьей кожи, а касания в грезах будут отражением реальной ласки, которую подарит ей ее пленитель в эту холодную зимнюю ночь…

***

      Она сидит за дорогим фортепиано, декоративная резьба которого была богато инкрустирована драгоценными камнями разного размера и формы, которые составляли причудливые геометрические узоры, то сплетаясь друг с другом, то расходясь по разные стороны, а кругом царил полумрак, нарушаемый десятками горящих свеч, расставленных по полу вокруг инструмента. Анна ведет пальцами по клавишам, волнительная дрожь пробегает по девичьему телу, когда она начинает играть, и вскоре девушка полностью погружается в музыку, искренне радуясь возможности прикоснуться к фортепиано впервые за столь долгое время, даже не подозревая поначалу, что в темном зале она отнюдь не одна, и таинственный наблюдатель находится у нее за спиной, с наслаждением вслушиваясь в исполняемую композицию. Анна почти заканчивает, как вдруг ей на плечи ложатся чьи-то руки, аккуратно приспускающие лямки ночной рубашки чуть ниже и касающиеся острыми ногтями нежной кожи девушки. — Сыграй еще. Анне кажется, что ей знаком этот голос, но обернуться она не может, просто нет на то сил, и она покорно начинает играть вновь, чувствуя как мурашки пробежали по телу от чужого бархатного голоса над ее ухом. Мужские руки оглаживают предплечья, скользят к спине, вдоль стройного стана, а жаркое дыхание опаляет, заставляет сердце стучать быстрее, и Анна не сдержавшись тихонько ахает, когда чужие пальцы задирают подол ее не слишком длинной ночной рубашки, тотчас скользнув по внутренней части бедра. Девушка слегка склоняет голову вбок, повзоляя таинственному незнакомцу исследовать губами ее шею, мягко прикусить зубами нежную мочку уха после чего тотчас поцеловать, словно извиняясь, заигрывая. Мужские пальцы юрко скользят между ног Анны, дразня, но не вторгаясь внутрь, ласково касаясь чувствительного бугорка скрытого нижними губами, потирая его столь умело и столь нежно, что девушка уже не заботилась о музыке, полностью покорившись своему искусителю. — Кто ты? Мужчина выцеловывает девичью шею, ведет носом по голым плечам, вдыхая запах молодой кожи, и вновь шепчет ей на ухо, посылая по чужому телу волну дрожи одним только своим глубоким, медовым голосом. — Я не причиню тебе зла. Не стоит меня бояться… Анна готова поклясться, что знает этот голос, но все еще не может обернуться, лишь постанывает от впервые испытанного возбуждения, откинув голову на чужое плечо. Ей хорошо, она не хочет, чтобы незнакомец останавливался, но постепенно мир плывет перед глазами, тени сгущаются, и купеческая дочка просыпается, оказавшись совершенно одна на своей постели, со странным ощущением опустошенности во всем теле. В дверном проеме мелькает чья-то тень, и Анна знает, кому она пренадлежит, отчего страх расползается, цепляя своими липкими когтями и мешая уснуть вновь, а вместе с ним просыпается и иное чувство, пробужденное тем гипнотическим голосом из странного сна накануне, который подчинял своей воле, лишая своей собственной.