А что, если?

Кто-то любит звуки, кто-то влюблен в образы, Драко Малфою всегда нравились ощущения. С самого детства Малфой любил прикасаться к красивым вещам. Ему нравилось гладить мягкую бархатную обивку зелёного дивана в гостиной, скользить кончиками пальцев по гладкой дубовой столешнице в отцовском кабинете, пропускать сквозь пальцы мамины шелковистые пряди волос.       В огромном Малфой Мэноре малыш Драко каждый день находил что-то новое, достойное пристального изучения: мягкий ворсистый ковёр на полу собственной спальни или гладкий пол из слоновой кости в родительской комнате; тёплое прикосновение солнечных лучей на закрытых веках и прохладная вода пруда, плескавшаяся у ног; тепло маминых рук и холод шёлка её платьев. Сочетание несочетаемого — вот, что приводило его в истинный восторг. Времени на исследования новых ощущений было предостаточно: в аристократических семьях у детей есть няни и гувернеры, а родители играют свои роли лишь для светских раутов и редких встреч по вечерам у камина. После целого дня одиночества Драко особенно сильно ждал вечера, когда можно было сполна насладиться материнской лаской и нежностью. Мальчик неизменно садился ближе, пытался обнять или взять ее за руку, и мать отвечала ему взаимностью; гладила по голове, нежно касалась, сопровождая прикосновения сдержанной улыбкой. Но с определённого возраста отец настоял на том, чтобы сын и мать сидели раздельно, якобы так Драко должен отвыкать от излишней мягкости и готовиться стать настоящим мужчиной, будущей главой семьи. А Драко так не хватало маминых объятий, её доброты и сердечности. Он ужасно скучал, сбегал с уроков этикета и со всех ног бежал к маме — его единственному островку тепла в стенах холодного Мэнора. Но все изменилось в мгновение ока, и мама, ранее с распростертыми объятиями ожидавшая своего маленького мальчика, вдруг переменилась до неузнаваемости: словно грубым ластиком стерла улыбку со своего лица и надела маску ледяной королевы. Громкий топот маленьких ног раздавался в пустынном холле поместья, но больше никто не ждал его на том конце коридора, и даже дверь в родительские покои отныне была для него заперта. Драко с каждым днем тосковал все больше и неизбежно привыкал ощущать один лишь холод на душе, постепенно забывая тёплые материнские прикосновения.              Он ежедневно искал утешения в попытке заменить материнскую любовь чем-то не менее прекрасным. Но солнце больше не светило так ярко, а вода в пруду была холоднее, чем ему казалось ранее; мягкий плед не согревал, и многочисленные мраморные скульптуры казались отлитыми из обжигающего руки льда.              К тому же, Драко пришлось довольно рано уяснить, что есть вещи, которых касаться строго запрещено. Непослушание незамедлительно каралось безжалостным отцом. Разбитая старинная ваза — пять ударов плетью, порванные брюки — три, а побег с урока — десять. И никто, кроме заботливых домовых эльфов, больше не лечил его рваные раны, никто не дул на разбитые коленки и не вытирал бусинки-слезинки, что стекали по бледным щекам. Единственная важная женщина в его мире каждый раз отрешенно отводила безжизненный взгляд в сторону и выходила из комнаты, оставляя за собой лишь шорох холодного шёлка. Мать отвернулась от него и закрылась в собственном внутреннем мире, захлопнулась, как волшебная шкатулка, забрав с собой драгоценности, которыми с такой щедростью одаривала его раньше: нежность, любовь и сострадание стали недосягаемы для него. Всего лишь одно решение отца, и Драко лишился всего, чем так дорожил.              Годы пролетали незаметно, тучи над мэнором сменялись на яркое солнце, снежные хлопья превращались в проливные дожди, а мальчик подрастал и постепенно превращался в мужчину, которым его так хотел видеть отец.              Пришло время Драко узнать, что есть также то, чего нельзя не только касаться, но и думать об этом — под строжайшим запретом.              Именно такой стала для него Гермиона Грейнджер, студентка факультета Гриффиндор. Девушка с самыми запутанными в мире кудрями, глазами топленого шоколада и сладким запахом весенних цветов. Всё в ней было под запретом для него. Драко Малфой не имел права касаться таких как она, но он думал. О, как много он думал о ней!              С самого начала она была для него всего лишь девушкой с необычайно буйными волосами и вечно задранным кверху подбородком. Девчонкой, которую он впервые заметил среди отбывающих в Хогвартс студенток-первогодок на перроне вокзала Кинг-Кросс. В то время, как он удостоился лишь одобрительного кивка от отца и короткого недопоцелуя в щеку от матери, родители этой девочки обнимали её со всем радушием, на которое только способны люди, едва ли не грозя удушьем в крепких объятиях. Поезд уже тронулся, а женщина на перроне все ещё смахивала слезы, и мужчина усердно махал дочери на прощание. Драко никогда не видел выражения таких искренних чувств раньше и даже не знал, что родители могут так любить.              Позже, в школе, она стала для него «надоедливой всезнайкой Грейнджер», и стоило Драко однажды пожаловаться на неё отцу, как незамедлительно последовало новое наказание. Иначе и быть не могло, ведь какая-то маглорожденная обогнала наследника древнего рода по оценкам. С тех пор Драко навсегда уяснил: таких девушек нужно ненавидеть и называть совсем по-другому.              Но он все ещё думал о ней, даже когда перевёл её в новый статус — «грязнокровка». Нет, не ненавидел, как должен был, а почему-то думал совсем о другом.              Следил за ней, замечая малейшие изменения на лице. Временами Драко казалось, что он способен составить карту эмоций из выражений её лица. Его всегда учили скрывать истинные чувства и эмоции, а эта девочка. Она… Она всегда так искренне улыбалась. Ему достаточно было прикрыть глаза, и в сознании всплывали образы. Мокрые кудрявые пряди на плечах, капли воды струятся по коже, блики солнца пляшут на глади озера, воздух, сотканный из тепла и её смеха. Улыбка, ради которой однозначно стоит жить. Веснушки, которые он знает наизусть, может посчитать, не глядя, и такая привлекательная ямочка на щеке. Ему бы только подойти поближе, присесть рядом, плечом коснуться её мокрой кожи. Разделить с ней это тепло.              Драко быстро выучил все её любимые места. Гермиона часто засиживалась допоздна в библиотеке, углубляя знания школьной программы. А Драко засиживался в библиотеке, углубляя знания по «Гермионоведению». Предмет, которого ему нужно остерегаться, но который так и манил своим недостижимым светом. Она почти последней покидала библиотеку за пару минут до отбоя. Он точно последний покидал библиотеку, успев пролистнуть страницы книг, которых она касалась, и которые хранили в себе тепло её прикосновений.              В узких коридорах Хогвартса Драко иногда удавалось дотронуться до краешка ее мантии, ощутить аромат её волос. Тайком украденные ощущения — вот всё, что у него было.              Крошечная пуговка на воротнике её рубашки прямо под горлом удачливее, чем Драко. Ложка — и та может смело касаться её губ. В то время, как ему принадлежал лишь смех, что звонче рождественских колокольчиков, подслушанный из-за угла и острый взгляд — рапирой в самое сердце, в ответ на его глупые колкости.              Драко ходил на занятия, как во сне, всё, что он замечал: её ресницы — крылья нежнейших мотыльков; её голос — переливы лесной речки; волосы — водопады кудрей, струящиеся по худым девичьим плечам; губы — манящие лепестки пионов. И даже капли её крови, случайно пролитые из-за неосторожности на очередном занятии по зельеварению, всего лишь красные бусины на деревянной столешнице, собрал бы во флакон и носил у самого сердца.              А что, если вдохнуть её всю полной грудью? Задохнешься? А что, если коснуться шепотом сердца? Ощутить хотя бы на миг, хоть краешком пальцев?              Драко думал о ней непрестанно, особенно когда она исчезла со своими глупыми друзьями.              И уж точно не мог не думать, когда увидел её распластанной на полу собственной гостиной с сумасшедшей тёткой Беллой верхом. Каково это чувствовать её мелкую дрожь от страха под своими пальцами, вытирать горькие слезы и успокаивать?              Он так мечтал прикоснуться к ней. Но именно тогда осознал, что навсегда потерял эту возможность. Та тьма, что обитала в его мире, может лишь разрушить её светлый мир.              Окклюменция — единственное, что его всегда спасало. Запереть самое дорогое глубоко внутри себя — единственный выход. Лишь изредка заглядывать в потаенные уголки души в поисках тепла и света, в нескончаемых переживаниях за неё и под страхом собственной смерти — удел его серых будней. Смотреть на уродливую черную змею, что корчится на предплечье и знать, что выбор, сделанный однажды за тебя, уже никогда не повернуть вспять и, хоть ты выполнил все указания семьи, твои собственные мечты оказались ещё дальше, чем когда-либо, безвозвратно утеряны, растаяли в предрассветном тумане навсегда. Тепло, к которому неосознанно тянулся прежде, никогда не станет твоим, вокруг остались только острые ледяные клыки и снежная вьюга, замораживающая тело, а с ним и душу.              После победы над Волдемортом одиночество почти осязаемо, кажется, протяни руку и вот оно, незримым куполом заполняет все пространство вокруг. Общество выбрасывает тебя на обочину жизни, потому что ты выбрал не ту сторону в начале, а бывшие друзья отворачиваются от тебя, потому что ты сменил сторону в конце. Даже самые близкие некогда люди, и те держатся в стороне, каждый справляясь с собственными кошмарами по-своему: отец отправлен на пожизненное в Азкабан, и письма от него пропитаны горечью запоздалых сожалений, мать закрылась в поместье, подальше от осуждающих глаз. Драко остается искать принятия в случайных знакомствах, подпитываясь на краткое время теплом отношений на одну ночь. Ему хотелось бы наладить отношения с матерью, доказать, что даже в разлуке с мужем и отцом, они все еще могут быть семьей. Они могли бы выстроить себя заново из пепелища разбитых надежд, несмотря на общественное порицание. Вместе они могли бы быть сильными друг для друга. Но это лишь романтическая чушь на задворках сознания, которую он заливает литрами огневиски. Он не феникс. Ему не восстать из пепла. Куда проще смириться, закопаться поглубже, забыться в алкогольном опьянении и впасть в манящее забвение.              

***

             «Двенадцать, тринадцать, четырнадцать…» Она уже знает, что на этой стене ровно семнадцать белых плиток в каждом ряду и столько же в каждом столбце, но продолжает мысленно монотонно считать. «Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать», — третий ряд закончен, и она взглядом переходит на следующий. Яркий свет светодиодных ламп отражается от идеально чистой керамической поверхности. Гермиона отрывается от своего занятия и переводит взгляд в зеркало напротив. В отражении на неё смотрит такая знакомая незнакомка с каштановыми волосами, аккуратно собранными в косу, с очками в толстой чёрной оправе и глубокими тенями под глазами. Девушка открывает кран, холодная вода шумным потоком стекает в белоснежную раковину. Гермиона подставляет руки под воду, зачерпывает немного и ополаскивает лицо, предварительно подняв очки на голову. Капли стекают по лицу, смывая привычную усталость и превращаясь в мелкие разводы на голубом врачебном костюме. Гермиона вытирает лицо бумажным полотенцем из автомата как раз, когда дверь одной из кабинок резко раскрывается и закрывается с характерным скрипом. Из кабинки выходит молодая девушка мулатка, на ходу поправляя буйную копну мелких кудряшек. На ней джинсы с низкой посадкой и пиджак поверх блестящего топа, а в руках голубая униформа медсестры.              — Ты просто обязана пойти! — Девушка уже стоит у зеркала возле Гермионы и поправляет и без того идеальный вечерний макияж.              Гермиона вздыхает и опускает очки снова на переносицу.              — Тесса, я уже говорила, что не могу.              Тесса прерывается на мгновение и отодвигает от глаз щеточку с тушью для ресниц.              — Ты не «не можешь», а не хочешь! — парирует та, а затем мягче добавляет: — Посмотри на себя, — она откладывает косметику в сторону и касается плеча Гермионы, разворачивая ту к зеркалу. — Где твои веснушки? Где загар? Где, черт подери, твоя очаровательная улыбка?              Гермиона снова смотрит на себя. Веснушки сбежали ещё прошлой зимой, когда она безвылазно проводила все дни и ночи напролёт в исследовательском институте, а загару, как известно, никак не способствует искусственный свет больничных коридоров и операционной. Улыбка? Гермиона из последних сил пытается выдавить из себя её слабое подобие. Да, пора признать, она чертовски устала за последнее время, но впереди ещё ночное дежурство, на которое она в очередной раз согласилась, чтобы выручить коллегу, у которого были неотложные семейные дела, а она такими не могла похвастаться.              Тесса недовольно фыркает, вырвав Гермиону из невеселых раздумий.              — Это не улыбка, не вздумай меня дурить! — она разворачивает Гермиону к себе, все ещё крепко держа за плечи. — Тебе нужно взбодриться! Отдохнуть! Выспаться, в конце концов!              — Тесса, — сил хватает только на то, чтобы опустить взгляд в пол и сокрушенно покачать головой, — я посплю. Сегодня. Обещаю, — она поднимает взгляд на подругу и слегка улыбается.              Тесса недовольно цокает языком и крепко обнимает Гермиону, а затем настойчиво шепчет ей на ухо:              — Обещай, что действительно поспишь, а не проведёшь пол ночи снова у…              — Не надо, — Гермиона отстраняется от подруги и предостерегающе смотрит ей в глаза. Через мгновение она растягивает губы в самой наигранной улыбке и продолжает, — Повеселись там за нас обеих!              Тесса кивает, сгребает косметику со стола и запихивает в огромную сумку. Туда же отправляется униформа медсестры. Через мгновение она машет на прощание и скрывается за дверью уборной, оставляя после себя шлейф приторно сладких духов и стук шпилек по больничному кафелю.              Гермиона опирается о столешницу умывальника и, глубоко вздохнув, возвращается к разглядыванию своего отражения в зеркале. Поправляет очки, приглаживает выбившиеся из косы непослушные пряди и разворачивает бейджик на груди правильной стороной. Маленький клочок бумаги, спрятанный за пластиком, гласит: «Больница Сиэтл Грейс. Гермиона Дж. Грейнджер. Нейрохирургия, старший Ординатор». Гермионе уже пора возвращаться в ординаторскую по длинным коридорам, которые стали родными. Она давно смирилась с тем, что знала каждый закоулочек больницы лучше собственной квартиры, в которой все же изредка появлялась. Каждая палата хирургического отделения была свидетелем ее личных взлетов и падений: были те, в которых радостные родственники пациента, пришедшего в себя после длительной операции, шумно выражали радость, обнимались и со слезами радости на глазах благодарили Гермиону за её труды в операционной; но были и те палаты, где слезы отнюдь не радости лились нескончаемыми потоками, а объятия выражали горечь и боль от несбывшихся надежд. Гермиона изо всех сил пыталась, чтобы первых палат было больше, чем вторых, потому и пропадала дни и ночи напролёт в исследовательском институте, выбивая из толстосумов один за другим гранты на экспериментальные операции и нетрадиционное лечение для безнадежных пациентов.              Врачевание и помощь другим — стали смыслом её жизни. Она и сама не заметила, как больница, бесконечные пациенты и поиск решения нестандартных проблем стали её жизнью, оттеснив собой друзей и близких людей на второй план. Гермиона давно утратила связь с друзьями детства. Однажды выбрав медицину своей путеводной звездой, она перестала поддерживать какие бы то ни было социальные связи и с головой ушла в исследования. Девушка осознанно закапывала прошлое все глубже, не желая возвращаться к травмирующим воспоминаниям.              Одним из таких сильных потрясений был тот факт, что ей так и не удалось вернуть память родителям после победы на Волдемортом. Сколько бы она ни пыталась, заклинания просто не срабатывали, и некогда любящие родители воспринимали её, как абсолютную незнакомку, что раз за разом все больше ранило хрупкое сердце дочери. Исследования человеческого мозга и недостаток информации по данному вопросу в магической литературе стали отправным фактором, который подтолкнул Гермиону пойти в маггловский медицинский университет, так и не окончив Хогвартс. Она осознанно отказалась от горячо любимой ранее магии, так как та оказалась бесполезной в момент крайней необходимости. Гермиона оставила всех и все, переехала в США, с отличием закончила обучение на медицинской кафедре Дартмутского колледжа в Нью-Гемпшире, прошла интернатуру в Сиэтле и впоследствии стала старшим ординатором в больнице Сиэтл Грейс. К сожалению, ни одно из перечисленных достижений не приблизило её к заветной цели — вернуть память родителям ей так и не удалось. Разочаровавшись в собственных мечтах и необдуманно разорвав отношения со всеми друзьями, она приняла решение выбрать новую цель в жизни и спасение жизней показалось ей неплохим вариантом. Каждый день нейрохирург Гермиона Грейнджер проводила несколько операций, обучала группу интернов и частенько перерабатывала обязательные часы, задерживаясь на дополнительные дежурства и подменяя коллег, у которых, в отличие от нее, все еще была жизнь за стенами больницы. Это как раз был один из подобных вечеров.              Гермиона, прикрыв за собой дверь уборной, направилась к одной очень важной для нее палате. Пациент в палате номер двенадцать с самого начала был для нее больше, чем просто очередным нуждающимся в её помощи. Гермионе хватает ровно тридцать пять широких шагов, чтобы дойти до нужной палаты. Она тихонько открывает дверь, запуская в палату полоску яркого белого света из коридора. В палате тусклый свет от настольной лампы у маленького журнального столика смешивается со светом многочисленных приборов вокруг койки больного. Тонкие трубки нескольких капельниц, словно прозрачные змеи, тянутся к запястьям и к груди, а мониторы освещают лицо больного. Гермиона проходит в палату и подходит ближе к койке, по обыкновению проверяя показатели на мониторах и в карточке больного. Затем она переводит взгляд на простыни, под ними мерно вздымается и опускается грудь, дыхание ровное и без хрипов — отмечает про себя Гермиона, а глаза скользят выше. Ровные белесые пряди волос падают на лицо, прикрывая высокий лоб. Ресницы дрожат, а глаза перемещаются под закрытыми веками, изо рта торчат трубки подачи кислорода, а губы словно застыли в хорошо узнаваемой ухмылке — один край рта немного вздернут вверх.              — Ну, привет, — тихо говорит Гермиона. Она прикрепляет карточку больного на место, снимает очки и кладёт их в карман. Затем подвигает кресло ближе к койке, садится в него, снимает обувь и закидывает ноги на чистые больничные простыни прямо возле руки больного.              — Возражения? Нет? Что, снова промолчишь? — спрашивает она у парня, — Могу представить твою реакцию, сделай я так раньше! — она горько ухмыляется, глядя на свои ступни. Шевелит пальцами ног в белых носках и продолжает, — Где же твои колкости? Обидные слова? Обзывательства? Все растерял? — она наклоняется к парню и грустно добавляет, — Почему же ты спишь? Я бы так хотела, чтобы ты проснулся и ответил мне, хоть что-то…              Гермиона отклоняется назад и прикрывает веки, не позволяя непрошеным слезам появиться. Комната погружается в тишину, прерываемую лишь писком аппаратов и звуком насоса, качающего лёгкие.              Гермиона хорошо помнит то утро, когда выбрала себе нового пациента.              

***

             — Итак, кто мне назовет верный метод медицинского обследования для данного случая?              Группа интернов рассеянно жмется вокруг больничной койки. Не дождавшись ответа, старший хирург Хэндерсон рывком поворачивается к Гермионе:              — Ординатор Грейнджер, почему ваши подопечные не знают элементарных вещей? Это банальная тупость, или они все языки проглотили?              Гермиона уверенно поднимает подбородок вверх, всегда готовая защищать своих учеников:              — Я уверена, они знают, просто растерялись. Интерн Мэйфилд, как мы обследуем пациентов, поступивших с жалобами на постоянные головные боли, головокружение и частые обмороки?              — С помощью магнитно-резонансной томографии, мисс Грейнджер.              Гермиона переводит торжествующий взгляд на доктора Хэндерсона, тот в свою очередь лишь недовольно цокает языком и продолжает назначать дополнительные анализы для пациентки.              Неожиданно размеренный диктаторский тон Хэндерсона прерывает ворвавшаяся в плату медсестра Тесса Томпсон. Доктор недовольно поджимает губы и готовиться выдать очередную грубость, но Тессе все нипочём, она стрелой преодолевает расстояние между ними и взволнованно шепчет что-то ему на ухо, взглядом указывая куда-то в холл больницы. Гермиона с нескрываемым любопытством прослеживает за взглядом медсестры и… Либо она сошла с ума, либо за стеклом едва прикрытым жалюзи отчётливо видна знакомая ей из прошлой жизни статная фигура Нарциссы Малфой.              «Что она здесь делает?»              Представительница древнейшего магического рода, питавшая неприязнь к магглам сейчас стоит посреди маггловской больницы и явно хочет чего-то от старшего нейрохирурга, иначе зачем Тесса прервала бы его на полуслове. Гермиона поворачивается к Хэндерсону.              — Обход продолжит ваш ординатор. Грейнджер, — он кивком приглашает её занять его место. Гермиона безмолвно повинуется, все ещё любопытно озираясь на выходящих из палаты доктора и медсестру. Она видит, как они подходят к Нарциссе (это точно она, сомнений не может быть), Хэндерсон берет даму под руку и ведёт по коридору в свой кабинет. На этом слежка Гермионы окончена, так как ей приходится продолжить обход.              Всё утро она пребывает в состоянии крайнего любопытства, но времени катастрофически не хватает, чтобы его удовлетворить. Наконец, когда Гермиона раздаёт последние инструкции интернам и проверяет последние записи в картах собственных больных, ей удаётся уделить время поиску ответов на вопросы, что занимают её голову.              Она направляется в кабинет старшего нейрохирурга Хэндерсона. Не успев даже коснуться дверной ручки, Гермиона отскакивает на шаг назад от силы, с которой распахивается дверь. Из кабинета со слезами на глазах буквально выбегает Нарцисса Малфой и проносится мимо, не обратив ни малейшего внимания на оторопевшую от происходящего Гермиону. Девушка продолжает стоять в оцепенении от увиденного, она и представить не могла, что такие ледяные леди умеют плакать, да и что могло повлечь за собой такую реакцию. Дверь кабинета плавно закрывается, и за секунду до хлопка Гермиона протягивает руку, коротко стучит и входит в кабинет, не дождавшись приглашения.              — Я же вам все уже объяснил, я не могу… А, это ты, Гермиона, — прерывается мужчина, — Проходи, присаживайся.              — Доктор Хэндерсон, я всего лишь хотела узнать, что было нужно той женщине?              — О, у неё горе, — доктор встаёт из-за стола, чтобы подойти к окну и открыть его пошире. Он достает из пиджака серебряный портсигар ручной работы с именной гравировкой, взглядом предлагает Гермионе одну из сигарет, она жестом отказывается. — Ну как хочешь, — продолжает он и поджигает сигарету такой же серебряной зажигалкой, делает одну затяжку и, наконец, переходит к сути разговора.              — У этой женщины есть сын, — все внутри у Гермионы натягивается словно струна, она точно знает, о ком речь, — так вот, — продолжает Хэндерсон, — этот сын, он впал в летаргический сон, иными словами, лёг спать однажды и крепко уснул. И спит этот малец вот уже семь месяцев.              Хэндерсон выдыхает порцию дыма, а Гермиона не может даже вдохнуть, внутренности сковало, она ждёт продолжения истории. И доктор не заставляет себя ждать:              — Ты и без меня наверняка знаешь, что летаргия — это особое болезненное состояние человека, напоминающее глубокий сон. В состоянии летаргического сна человек способен находиться от нескольких часов до нескольких недель, а в исключительных случаях дело может затянуться на годы, — еще одна затяжка. Гермиона терпеливо ждет. — Причины возникновения могут быть разными: от банального перенесённого сильного эмоционального стресса до травм головы и головного мозга.              Гермиона понимает, что любая из причин — подходящая. В жизни Малфоя младшего точно было немало стрессов ещё со времен возрождения Волдеморта и заканчивая отправлением Люциуса в Азкабан после Великой победы. И это всего лишь малая часть, известная ей, а сколько ещё всего выпало на долю бывшего слизеринца?              Хэндерсон тушит сигарету и поворачивается к Гермионе:              — Я отказал в лечении, — он закрывает окно и возвращается на свое место за рабочим столом. — Мать умоляла, сулила горы денег и всяческих почестей, говорила, что попробовала все возможное и невозможное, но ничего не помогло, — он грустно хмыкает, — Мне не хотелось её зря обнадеживать. Мы-то с тобой знаем, что для пробуждения парню нужно найти выход из психотравмирующего состояния, и пока он сам не решит, что готов, никто не в силах ему помочь. Мы не волшебники и на сознание людей не влияем.              Гермиона понимает, что Хэндерсон, бесспорно, прав, но… Всегда есть это «но». Ведь цель её жизни помогать людям, браться за такие безнадежные случаи и находить решения проблемы. Да, Малфой ей никто, спустя столько лет даже не враг, лишь крохотное напоминание о прошлой жизни. Но ей почему-то отчаянно хочется ухватиться за это воспоминание. Не дать ему бесследно раствориться в обыденности её серых будней, затеряться в этих безликих блестящих чистотой коридорах и навсегда исчезнуть, как она позволила исчезнуть всему, что связывало её с прошлым. Решение приходит само собой.              — Можно мне попробовать?              — Что попробовать? — хмурит брови Хендерсон.              — Взять дело Малфоя, — уверенно отвечает Гермиона.              — Зачем это тебе? И откуда ты знаешь фамилию? Я не называл, — Хэндерсон прищуривается с подозрением, — Личный интерес?              — Нет, конечно, нет, — слишком быстро выпаливает Гермиона, а затем уже спокойнее добавляет, — Вы же знаете, как я люблю сложности и неразрешимые на первый взгляд ситуации? — она хитро улыбается, Хэндерсон отвечает ей тем же, — А фамилию мне Тесса сказала, — мелкая ложь легко срывается с ее губ.              — Ох, уж эта Тесса! — шутливо негодует врач и принимает серьезный вид, — Что ж, если тебе так хочется, я препятствовать не стану. Мать у этого Малфоя состоятельная, готова оплатить ему палату люкс, лишь бы толк в этом был. Так что, — протягивает Хэндерсон, — если действительно хочешь, пациент твой.              Гермиона удовлетворенно кивает:              — Тогда, я пойду?              — Иди. И поспеши, может застанешь ещё его мать. Кстати, у неё такое странное имя, что-то связанное с цветком. Нимфея, Нимезия…? — седовласый доктор хмурит лоб силясь вспомнить.              — Нарцисса. Да, я знаю, — на ходу бросает Гермиона, закрывая за собой двери кабинета.              

***

             Его положили в палату для особо важных пациентов, здесь есть отдельный душ и ванная, раскладной диван у стены, напротив кресло и журнальный столик у окна. Огромная больничная койка с различными новыми приспособлениями, такими как: несколько режимов подъема спинки и регулятором света потолочных светильников от яркого до тусклого. Огромный плазменный телевизор с кабельным телевидением в несколько сотен каналов на противоположной стене. Палата напичкана всем тем, чем он никогда не воспользуется, если Гермиона не найдёт решение загадки.              Девушка смотрит на парня, лежащего на больничной койке и почти не узнает в нем знакомого со школьных времен Драко Малфоя. Щеки бывшего слизеринца впали, подчеркнув и без того острые скулы, волосы отросли и теперь закрывают часть лба, серые, как осенние грозы, глаза плотно закрыты веками, и лишь ресницы легким трепетом выдают в нем живого человека.              Даже в моменты особенного раздражения, вызванного очередным обидным обзывательством от слизеринца, Гермиона не хотела бы видеть его больным, таким немощным и беззащитным. Малфой занимает больничную койку вдали от привычной ему Англии и вне стен родного поместья, оставшись наедине с медицинскими аппаратами, поддерживающими его жизнь. Человек, так кичившийся своим происхождением, статусом крови и магией, текущей по венам, вынужден прибегнуть к помощи презираемым им магглов и доверить жизнь их изобретениям. Это ли не ирония судьбы? У этой плутовки своеобразное чувство юмора.              Гермиона обходит койку, в который раз пристально рассматривая Малфоя. Былая нахальность и самоуверенность бесследно стёрлись со временем.              «Что же с тобой произошло? Почему ты уснул? Что заставляет тебя не желать проснуться?»              Все эти вопросы поочерёдно кружат в голове Гермионы на протяжении последних дней, с тех самых пор, когда она впервые встретилась с Нарциссой Малфой лицом к лицу и попыталась найти хотя бы часть ответов на интересующие её вопросы.              История Нарциссы была такова: Драко отдалился от семьи сразу же после Битвы, также, как и Гермиона, отказался продолжать обучение в Хогвартсе и брал уроки отдельных предметов частным образом. Нарцисса после приговора над супругом закрылась в Малфой Мэноре, покидая его только для посещения благотворительных балов, которые она устраивала в искреннем желании загладить вину своей семьи перед другими членами магического сообщества. Драко же съехал из мэнора в небольшую квартиру в Лондоне, на балах появлялся крайне редко, казался абсолютно не заинтересованным в общественной деятельности и социальной жизни в целом, а в мэнор приходил строго в оговоренные ранее часы, чтобы провести время за совместным с матерью воскресным бранчем.              Когда Люциус скончался в камере Азкабана, Нарцисса была раздавлена, она отгородилась от всего и всех, подпуская к себе лишь сына. Но тот, в свою очередь, переживал потерю отца по-своему, перестал следить за внешним видом, по словам матери, часто приходил в неопрятной одежде, с отросшей щетиной, а позже и вовсе пропал на две недели. Когда Нарцисса забила тревогу и наконец сама выбралась из мэнора в квартиру в Лондоне, то нашла его там спящим и после нескольких попыток разбудить его, попыталась воспользоваться легилименцией, чтобы воззвать к его сознанию изнутри. Но и эта попытка с треском провалилась, у матери не только не получилось дотянуться до Драко в его сознании, но не удалось даже пробиться через его толстые стены окклюменции. Малфой закрылся в себе и никого не подпускал. Позже лучшие легилименты всего мира пытались достучаться до него, и всё было напрасно. Крестный в свое время отлично натренировал Малфоя. Тогда Нарцисса стала возить его к различным шаманам, ведьмам и магам, но никто не смог ей помочь, какими бы способами и магическими ритуалами они не пытались разбудить сына безутешной матери.              Отчаявшись, Нарцисса стала искать выход в нетрадиционном для магического мира лечении — в маггловской медицине. Тогда-то она и узнала все о нейрохирургии, а также об исследованиях в области человеческого мозга. Углубившись в изучение вопроса, миссис Малфой поняла, что лучшая больница с нейрохирургическим отделением находится в США, сюда она и привезла Драко. А позже передала в лечащие руки Гермионы Грейнджер. И хотя в начале такой выбор лечащего врача казался Нарциссе из ряда вон выходящим, со временем она отметила неиссякаемый поток энтузиазма и высокий профессионализм девушки, а потому смирилась с условиями. Она навещала Драко раз в месяц, справляясь о его состоянии в надежде, что в следующий раз встретит его живым, здоровым, а главное бодрствующим, но с каждым новым приездом надежда таяла, как пушистые снежинки на ярком солнце.              

***

             Очередное утро в больнице Сиэтл Грейс будит Гермиону отнюдь не светом солнечных лучей или запахом свежесваренного кофе. Вообще-то, она резко вздрагивает и мигом просыпается от хлопка входной двери.              — О, прости, я тебя разбудила? — в палату входит Тесса, в одной руке у неё стопка чистых простыней и полотенец, а в другой — стаканчик кофе.              Гермиона соскакивает с кресла, ловким движением приглаживает растрепавшиеся волосы, нащупывает на журнальном столике очки и надевает их.              — Да, я… И не заметила, как уснула здесь, — хриплым ото сна голосом отвечает она.              Тесса уже проходит в палату и теперь протягивает Гермионе кофе из автомата на первом этаже.              — Ага, неожиданно уснула. Здесь. Опять? — с паузами говорит медсестра. Скептически поднятая бровь на лице мулатки в полной мере выражает ее мнение по этому поводу.              Гермиона сосредотачивает взгляд на стаканчике и делает глоток. Горячая приторно сладкая жижа обжигает язык. Тесса опять добавила сахар, хотя Гермиона предпочитала ему сливки.              — Понятно, — протягивает Тесса, не дождавшись вразумительного ответа. Она направляется к койке и кладет стопку нового белья на край.              Изначально Гермиона собиралась уйти, как можно быстрее. Ей не хотелось нарушать хрупкое личное пространство Малфоя ещё больше, становясь свидетелем смены простыней.              — Ты куда-то спешишь? — Тесса прерывается на мгновение и застывает с поднятыми вверх руками, расправляя одну из свежих простыней.              — Эм, да, я. — неуверенно лепечет Гермиона.              — Ты что, серьёзно? Стесняешься? — шутливо спрашивает медсестра, — Хотя может и стоит, у него там тако-о-о-ое! — Тесса взглядом указывает направление, куда стоит смотреть и, даже не глядя, Гермиона уверена, что пункт назначения этого взгляда где-то ниже пояса Малфоя.              — Тесса, ты что, посмотрела?              — Ой, да ладно тебе, — медсестра продолжает беззаботно расправлять простынь, — просто случайно задела больничную рубашку и… — Гермиона пару секунд буквально сверлит подругу взглядом, и та сдается, — Ну, ладно, может не совсем случайно, — и тут же хитро добавляет, — но, поверь, это стоит того, чтобы взглянуть.              Гермиона закрывает лицо руками и машет головой в отрицании, а Тесса уже мечтательно продолжает:              — Я тут подумала, отныне я буду называть его «спящим гигантом»!              — Что? Тесса! Пожалуйста… — Гермиона отгораживается от Малфоя ладошкой и направляется к выходу.              — А что? Да ты только взгляни…              — Нет, даже слышать не хочу! Прошу, давай оставим все как было, и Малфой останется «спящим красавцем».              — Ага, значит, ты уже согласна, что он красавец! — незамедлительно подхватывает Тесса.              Гермиона театрально закатывает глаза.              — Пусть лучше красавец, чем… — и прежде, чем закроются двери, а последние слова утонут в тишине пустынного коридора, Тесса бросает вдогонку:              — Просто, чтоб ты знала, по-моему, ты влипла, и дело пахнет эффектом Флоренс.              — Тесса, — с искренней улыбкой на губах шепчет Гермиона. Как будто она сама не знает, что давно уже перешагнула все разрешенные нормы поведения с пациентом.                     

***

             За окном взрываются салюты, окрашивая синее небо в переливы золота, люди на улице распевают веселые песни и распивают алкогольные напитки, в холле за дверью медперсонал шумно поздравляет друг друга и немногочисленных пациентов, оставшихся в стенах больницы на праздники. Даже белый халат Гермионы сегодня украшает блестящая мишура (неуемный энтузиазм и предпраздничное настроение Тессы добралось и до нее). Она сидит в кресле, удобно устроив ступни на больничной койке напротив, ест холодный запеченный батат с каким-то жёстким куском мяса и смотрит репортаж с Таймс-Сквер по телевизору. Огромный плазменный экран освещает всю комнату, других источников света нет, не считая нескольких мониторов вокруг койки.              Гермиона смотрит, как яркие картинки сменяют одна другую, а мысленно ведёт подсчёт.              «Сто пятнадцать операций за прошедший год, восемьдесят успешных и двадцать восемь завершились летальным исходом.»              Это не такая уж плохая статистика, даже очень хорошая, но вот уже четвёртый кусок мяса едва ли лезет в горло. И, хотя мясо явно приготовлено не лучшим образом, дело не в этом. Прошло три месяца с тех пор, как она практически поселилась в этой палате, в метре от бывшего врага, в ворохе медицинских справочников и под гнетом неразрешимой загадки. Все тщетно. Драко все так же спит. А Гермиона даже ведёт с ним словесные перепалки, как, бывало, в школьное время, выдумывая реплики за него.              — Что, мозгов не хватает, чтобы собрать пазл, всезнайка Грейнджер?              — Нет, я практически уверена, это ты просто разбросал части пазла или вообще нарочно спрятал, чтобы я его не собрала. Ты ведь всегда играешь по грязному, Малфой.              — Кто тут ещё грязный, грязнокровка? — с неизменной наглой ухмылкой парирует Драко.              — Я почище тебя буду, а вот твоя душа, похоже, такая грязная, что видимо поглотила тебя с потрохами…              Грубо и на лезвие ножа, прямо как в былые времена. Все эти глупые мысленные диалоги от безысходности, да и только.              Гермиона выключает телевизор, комната погружается в полутьму, освещенную экранами медицинских приборов. Девушка откладывает контейнер с едой и подходит к парню вплотную.              — Драко, прошу, проснись, — шепчет она, — я даже готова на любые издевательства в свой адрес, только проснись, у меня уже заканчивается фантазия придумывать реплики за тебя.              Голоса в коридоре начинают отсчитывать последние секунды до Нового года. По традиции пришло время давать обещание на новый год.              Она закрывает глаза, кладёт руку ему на лоб и обещает, что в следующем году обязательно будет рядом.              

***

             — Гермиона, ты должна была выйти отсюда ещё полчаса назад, пообедать со мной в кафетерии и просто отвлечься! — Тесса влетает в больничную палату, словно фурия. Мелкие кудряшки подпрыгивают над плечами мулатки, добавляя динамики её воинственной позе.              Гермиона отрывается от книг и выныривает из новой стопки медицинских талмудов, возвышающихся горой над журнальным столиком. Она морщится, смотрит на наручные часы, а затем трёт уставшие глаза под очками:              — Прости, я немного заработалась.              — Тебя что, не учили отдыхать? — негодует Тесса.              Гермиона открывает рот для ответа, но подруга тут же выставляет руку вперёд, чтобы остановить её.              — Не нужен мне супер научный ответ о нормах поведения и воспитания в Англии!              Тесса с шумом выдыхает. Похоже ураган прошёл стороной, и Гермионе нечего опасаться. Мулатка присаживается на край дивана у противоположной стены и некоторое время роется в огромной сумке.              — Короче, я хотела, чтобы ты сначала нормально поела, а потом уже отдать тебе это, но ты пропустила нашу встречу, — она сначала укоризненно смотрит на Гермиону, и та выдавливает из себя виноватую улыбку. Похоже Тесса удовлетворена, а потому продолжает, — так и быть. Вот.              Медсестра протягивает Гермионе какую-то довольно древнюю на вид книгу.              — Что это?              — Это книга моей бабушки. Кажется, я рассказывала, что она была из племени индейцев навахо?              Гермиона с интересом листает книгу:              — Эм, нет. Что-то не припомню.              Тесса отмахивается.              — Так вот, она была потомственной шаманкой, и это её книга заклинаний.              Гермиона заметно напрягается и замирает, не до конца перевернув очередную страницу.              — Да ладно тебе, не делай вид, что не понимаешь, к чему я? — Тесса встаёт со своего места и подходит ближе к Гермионе. Грейнджер смотрит на неё поверх очков.              — Гермиона, я знаю, что ты волшебница, хоть ты и не пользуешься больше магией. Ну, по крайней мере, не часто пользуешься.              Брови Гермионы подскакивают вверх, а глаза сами по себе становятся все больше похожими на блюдца. Она смотрит по сторонам, хотя и знает, что здесь они одни, проверяет на всякий случай.              — Как ты… Откуда? — приглушенным голосом спрашивает бывшая гриффиндорка.              — Я сквиб, — вдруг выдает Тесса, — Неожиданное признание, да?              Гермиона настолько ошарашена, что находит в себе силы только коротко кивнуть.              — Ладно, об этом как-нибудь потом. Зато вот ответ на твой вопрос, я заметила, как ты закалывала палочкой волосы и пару раз чистила запачканный едой халат очищающим заклинанием.              Гермиона нервно сглатывает.              — Не волнуйся, я не собираюсь никому говорить. И к тому же, иметь под боком могущественную волшебницу не так-то плохо. — Гермиона удивленно хлопает глазами, а Тесса, сияя самодовольной улыбкой, продолжает, — Да, я навела справки и знаю о твоей славе Золотой девочки. — Тесса игриво подмигивает, а Гермиона продолжает безмолвно таращиться на нее. Вдруг медсестра принимает серьезный вид.              — Обо всем этом потом, а сейчас, подруга, мне кажется, я нашла способ, как тебе пробраться сквозь защитные стены нашего «спящего красавца».              — Ты и об этом знаешь? — выдавливает из себя Гермиона. Она действительно несколько раз сама пыталась пробиться сквозь стены окклюменции, но каждый раз встречала лишь толстый барьер, а от попыток его пробить только неизбежно болела голова.              — Догадалась, когда увидела тебя с палочкой над ним, — Тесса кивком указывает в сторону лежащего в метре от них Малфоя. — Я немного разбираюсь в заклинаниях, потому несложно было сложить два и два. Всё же хорошо, что я единственная медсестра, которая его обслуживает, — хмыкает она.              Гермиона усилием воли откладывает все лишние мысли на потом и задаёт единственный важный вопрос:              — Какой способ ты нашла?              Тесса протягивает руку к книге на коленях у Гермионы и перелистывает несколько страниц, а затем указывает на определённое место в книге. Гермиона опускает взгляд вниз, на странице много непонятных символов, но иллюстрация говорит красноречивее любых слов. На изображении тело воина под цветным индейскими покрывалом, из груди мужчины торчат несколько стрел, а в боку застряло что-то похожее по виду на копье. Рядом с лежащим и явно умирающим воином расположился шаман, он смотрит прямо на воина, в руках у него какие-то тлеющие угли. Но самое интересное происходит чуть выше, где в мареве от тлеющих углей, разворачивается ещё одна картина: шаман провожает того же воина, но без единой царапины на теле, в открытую дверь с исходящим из неё ярким светом. Лицо воина сияет счастьем, а на губах — широкая улыбка, в то время как он же лежащий под покрывалом явно морщится от боли. И пока Гермиона внимательно рассматривает картинку, Тесса начинает рассказывать смысл изображенного шаманского обряда. Древние индейцы верили, что существует загробный мир, в который иногда нужно направить умирающих, и чтобы те не попали в царство вечной тьмы, шаманы посредством около магических ритуалов проникали в сознание умирающих индейцев и направляли их к свету, тем самым освобождая от страданий и даря вечный покой.              

***

             За окном ярко светит солнце, летний ветер щекочет лёгкие занавески, в открытое окно просачиваются запахи цветов с многочисленных клумб перед больничным крылом Сиэтл Грейс. Гермиона лежит рядом с Драко на больничной койке, подогнув под себя ноги. Его рука покоится в её руке. Они размеренно дышат в унисон, и даже сердцебиение у обоих раздается в такт. Весь месяц Гермиона пытается проникнуть в сознание Драко с помощью новой первородной магии индейских шаманов, предварительно получив разрешение от миссис Малфой.              Как оказалось, Нарцисса готова была одобрить любое экспериментальное лечение, а когда узнала, что в нем будет замешана магия, дала полный карт-бланш на последующие действия.              Гермиона практикуется почти каждую ночь, она уменьшила количество собственных пациентов, почти не проводит операции и буквально живет в палате номер двенадцать. У неё новая цель — вернуть Драко к жизни любой ценой.              

***

             Закат окрашивает облака в оттенки розового, солнечные блики оседают на траве золотой россыпью. Часы посещений в больнице Сиэтл Грейс подходят к концу, и Гермиона готовится к первому сеансу. Она заранее купила необходимые травы в ближайшей индейской резервации, Тесса, естественно, значительно ускорила процесс своими родственными связями с индейцами.              Когда первые тени опускаются на непрестанно пищащие медицинские приборы, Гермиона уже скрупулезно выводит на полу необходимые шаманские знаки, перерисовывая их из книги. Спустя некоторое время на полу достаточно индейских символов, и волшебница поджигает ветки Artemisia tridentata (полынь трехзубчатая), присыпая их заранее подготовленным пеплом Rhus glábra (сумах голый) для густоты дыма. Гермиона складывает ноги по-турецки и усаживается на койке в ногах у Драко. Она раскладывает засушенные соцветия арники, объединяя причудливым узором его голову и сердце, а затем зажимает один цветок в своей ладони. Когда дым от зажженных веток полыни становится достаточно густым, по плотности напоминая скорее тонкую вуаль, Гермиона пускает струйки ритуального курения на запад, а затем в трех других направлениях, приглашая поглотить последние лучи закатного солнца и пустить ее в мир ночных сновидений. Таким образом она повторяет шаманский ритуал, описанный в книге и пытается воссоединиться с подсознанием Драко в созданном им лимбе. Гермиона надеется встретить его там и убедить проследовать за ней. Она еще не знает, где ей предстоит очутиться, и на что похож внутренний мир Драко Малфоя, а потому призывает всю гриффиндорскую храбрость себе на помощь. Девушка закрывает глаза и отдается ощущениям дыма на коже, в носу, в голове.              Впереди затуманенный лес. Голые деревья устремляются острыми верхушками в небо, всё на расстоянии вытянутой руки окутано плотным туманом. Под ногами скользкий мох, но уже через пару шагов Гермиона по колено утопает в грязи. Она пытается продолжать путь, не взирая на препятствия, коих здесь немерено: коряги и коренья так и норовят подставить подножку, а острые камни даже сквозь обувь царапают кожу. Гермиона отмахивается от неприятных ощущений и плохих мыслей, поднимает взор к небу — все затянуто мглой, словно белесой пеленой. Ветки деревьев царапают руки и будто пытаются выколоть глаза. Туман заполняет лёгкие едким запахом гниения. Невозможно дышать. Ноги вязнут в болотной трясине. Грязь цепкими клешнями облепила Гермиону с ног до головы. Она вытирает лицо рукой и смахивает пот со лба. Ещё пару минут, и, кажется, туман поглотит её. Драко здесь нет, и девушке непременно нужно возвращаться.              

***

             — Грейнджер! — она слышит свое имя и разворачивается. К Гермионе подходит доктор Хендерсон. — Ты сегодня превзошла себя. Если бы не твой зоркий глаз, я бы и не заметил тот закупоренный сосуд за аневризмой, — он похлопывает девушку по плечу и подходит к глубоким раковинам, попутно стягивая латексные перчатки, — Гермиона, ты буквально спасаешь пациентов!              — Хотелось бы в это верить, — одними губами шепчет Гермиона. Она уже сняла хирургический костюм, вымыла руки и теперь поправляет разноцветный чепчик на голове.              — Да ладно, не прибедняйся! — Хендерсон закрывает кран, и капли воды медленно стекают по металлическим стенкам раковины, неизбежно устремляясь в слив. Гермиона завороженно следит за одной из капель, сейчас ей кажется, что они очень похожи, все ее попытки тоже неизбежно сливаются, так и не увенчавшись успехом.              — О чем задумалась, красавица? — Хендерсон движением включает шумную автоматическую сушилку. Гермиона моргает и вздрагивает.              — Я не такая удачливая, как может показаться на первый взгляд, — с грустной улыбкой отвечает она.              Главный нейрохирург встает напротив девушки и заглядывает ей в глаза, а кажется, словно в душу. Прямо как отец, когда хотел подбодрить свою малышку в детстве. Гермиона отводит взгляд, чтобы скрыть предательские слезы. Ее отец не помнит свою дочь, а это всего лишь старший врач, слезы здесь не к месту.              — Ну что ты, девочка моя, — заботливо произносит Хендерсон, будто добивая ее своей заботой.              И Гермиона смахивает соленые бусины тыльной стороной ладони.              — Не всем пациентам, — она хлюпает носом и поднимает взгляд. Мужчина озадаченно хмурится. — Пациент из палаты двенадцать, Драко Малфой, — подсказывает она.              — Ах, этот, — Хендерсон облегченно выдыхает и касается мощной ладонью девичьей щеки, смахивая незамеченную слезинку, — не стоит так расстраиваться. Я ведь сразу говорил, что это гиблое дело.              — Да, я помню, — Гермиона проводит ладонями по лицу и вытирает запотевшие очки краем медицинского халата. — И все же, я не хочу сдаваться.              — Не помню, чтобы ты когда-либо сдавалась, — с широкой улыбкой произносит доктор.              Гермиона уже собирается выходить из комнаты, когда Хендерсон вдруг задает вопрос:              — Неужели нет кого-то более стоящего твоего внимания?              Не нужно уточнений, она точно знает, кого он имеет ввиду.              — Не поверю, что у такой девушки, как ты нет того, о ком стоило бы заботиться!              — Можете не верить, — с нотками грусти в голосе отвечает Гермиона. Она точно знает, что никого другого, кроме Малфоя, нет. Просто у нее давно уже никого нет, кроме пациентов. Только все они, так или иначе, покидают Сиэтл Грейс, но не он. Драко здесь давно и, похоже, надолго. Неожиданно для себя, Гермиона осознает, что проводит с ним все свободное время, и если он уйдет («когда», поправляет она себя мысленно, подпитывая надежду на скорейшее пробуждение). Так вот, когда это случится, у неё действительно никого больше не останется. И отсюда напрашивается только один вывод — она привязалась к своему пациенту.              

***

             Гермиона в очередной раз стоит у бушующего штормом океана. Молния разрезает тьму, грозовые тучи сталкиваются на мгновение, за этим следуют оглушительные раскаты грома. Волны с силой разбиваются о скалы, брызги летят во все стороны, обливая солёной водой с головы до пят. Темнота обволакивает словно незримым куполом, и только луна на доли секунд прорывается сквозь тучи, покрывая нитями серебра бескрайнюю чернь воды под собою.              Гермиона уже была здесь раньше, а потому страха нет. Она знает, что делать. Девушка осторожно ступает вперёд, на ощупь находит следующую ступеньку. Ржавые поручни ходят ходуном от неистового ветра, среди бушующей стихии едва различимо слышен скрежет полуразвалившихся опор. Ноги Гермионы скользят по металлической решётке ступени. Она уверенно делает шаг и крепко держится за поручень, вода с силой бьётся о щиколотки. Ещё пару шагов, и девушка по пояс в чёрной воде. Вмиг гроза заканчивается, и шторм утихает. Гермиона задерживает дыхание, отталкивается от лестницы и ныряет в непроглядную тьму. Она плывёт в неизвестном направлении, полагаясь на интуицию.              Сквозь толщу воды пробивается бледный лунный свет. Под Гермионой километры темноты, дно в недосягаемости. Она продолжает путь вперёд, воздуха в лёгких хватит ещё на минуту.              

***

             Гермиона идёт по дорожке из гравия в обрамлении ровно подстриженных кустов живой изгороди. В конце дороги одинокое поместье. Шпили башен упираются в серое небо. Слева заброшенный розовый сад, где розы давно превратились в дикий шиповник. Вместо красивых цветов, только шипы на голых стеблях. Вокруг выжженная земля, покрытая крупными хлопьями пепла и золы. Справа опустевший пруд. Вода испарилась, а кувшинки засохли. Дно покрыто иссохшими тушками мёртвых павлинов. Гермиона быстро отводит взгляд и закрывает нос, чтобы не чувствовать вони разлагающегося мяса некогда прекрасных птиц.              Она стремительно направляется к Малфой мэнору. Спустя несколько неудачных попыток, наконец открывает тяжёлые входные двери, и перед её взором предстают пустынные залы и коридоры. Гермиону встречает эхо тишины. Ветер гуляет по комнатам, развевая занавески и шелестя белыми покрывалами, которыми, словно саваном, покрыта вся мебель. Девушка раскрывает окна настежь, впуская свежий воздух в затхлое помещение. Она срывает покрывала с картин, а потревоженные её движениями пылинки кружатся в причудливом танце. Вдруг тишину разрывает крик агонии, а за ним следует звон битого стекла. Гермиона вскрикивает от неожиданности и страха, а затем быстро бежит на звук.              В огромном зале пусто, и только пол устлан осколками хрусталя. Она осматривает комнату, и, неожиданно для себя, узнает обстановку. Теперь Гермиона понимает, почему крик, который она слышала пару секунд назад, показался ей до боли знакомым. Она неосознанно касается шрама на руке и замечает красные бусинки крови под рваными осколками стекла на полу. Почему он привёл её сюда? Это место что-то значит для него? Неужели это так важно?              

***

             Одинокое кладбище в мёртвой тишине. Пустошь отсюда и до линии горизонта. Гермиона делает шаг и замечает лёгкую изморозь на траве, кристаллы льда крошатся под подошвой ботинок. Где-то вдалеке раздаётся карканье ворон. Гермиона переводит взгляд в сторону, словно за секунду из земли вырастает одинокое искривленное дерево. Голые ветки скребут нависшие серые облака. Непонятно — то ли день, то ли ночь? Что-то между, словно даже небесные светила оставили это место.              Гермиона идёт дальше, подходя ближе к каменным надгробиям, возвышающимся из-под земли. Несколько первых здесь уже настолько давно, что надписи стерты до неузнаваемости. Ветер и дождь разрушили бороздки в камне, и некогда высеченные буквы превратились в едва различимые царапины. Девушка идёт дальше и за небольшим холмом находит его — единственное надгробие с читаемой надписью. «Здесь покоится Люциус Малфой II. Верный муж и справедливый отец, отдавший жизнь за свои идеалы.» 1954–2000 гг. Гермиона замирает на мгновение и подносит руку к губам, сдерживая радостный возглас. Ей удалось! Это прогресс! Раньше здесь этого не было, значит, он точно подпустил её ближе. Рассказал что-то очень личное. Ей удалось хоть на мгновение прорваться сквозь его неприступные стены. Но разбираться сейчас не осталось времени. Туман давит, словно хочет раздавить черепную коробку. Гермионе уже пора. Она подумает над этим позже.              

***

             — В прошлый раз, как и множество раз до этого, я была на кладбище, но вот, что удивительно, он показал мне надгробие отца, а вчера снова повёл в мэнор. Я думала, дело в том, что там жил Волдеморт, чем не потрясение, согласись? Но дело в чем-то другом… У меня нет доказательств, я просто знаю, это как-то связано с чувствами. Ощущениями. Возможно, что-то произошло задолго до Волдеморта, — Гермиона умолкает, устремляя задумчивый взгляд карих глаз на подругу.              — Все мы родом из детства, — говорит Тесса, лениво потягивая молочный коктейль из трубочки.              — Что ты сказала? — Гермиона переводит заинтересованный взгляд на подругу.              — Я говорю, что у всех нас есть проблемы, которые тянутся из детства, — Тесса ставит стаканчик с коктейлем на скамейку и подходит к Гермионе, — Ты думала, стрессовая ситуация — это появление Волдеморта в его жизни, но может, дело в другом. Может, пришло время копнуть глубже и заглянуть в его детство?              Гермиона задумчиво кусает губы, а пальцами пытается распутать каштановые локоны после долгого пребывания в тугой косе. Девушка уже переоделась в серый брючный костюм и в кои то веки готова покинуть стены больницы Сиэтл Грейс, чтобы отправиться домой на ночёвку, в это же время Тесса в новом синем костюме медсестры готовится заступить на ночную смену.              Слова подруги наводят Гермиону на размышления, она перебирает разные варианты в голове, пока Тесса не нарушает повисшую тишину:              — Обещай, что выспишься сегодня! — наставляет она Гермиону.              — Да, конечно, — слишком быстро отвечает она и тем самым выдаёт себя. Тесса подходит к подруге вплотную.              — Послушай, похоже, он никому кроме тебя по-настоящему не нужен, — и пока Гермиона не успела ничего возразить, поспешно добавляет, — А ты будешь очень нужна ему выспавшейся и отдохнувшей.              Гермиона решает промолчать, поджимает губы и смиренно кивает.              — Вот и хорошо, — медсестра поправляет лацканы пиджака на костюме Гермионы, — а я, в свою очередь, обещаю за ним присмотреть.              Гермиона благодарно улыбается подруге, подхватывает с пола спортивную сумку с вещами и разворачивается на низких каблуках, направляясь к выходу из раздевалки.              — Обязательно скажу ему, что его любишь, если он проснётся, — насмешливо кричит ей вдогонку Тесса.              Гермиона разрешает себе небольшую вольность и, не оборачиваясь, показывает подруге средний палец руки, на что получает ответ в виде заливистого смеха мулатки.              «Если он проснётся» эхом отдаётся в сознании Гермионы, пока она идет по пустынным коридорам больницы. Она сказала «если», а не «когда», неужели даже Тесса думает, что шансы ничтожно малы?              

***

             — Грейнджер, ты где? Тебе письмо, — Тесса протягивает Гермионе конверт с именной печатью. Девушке достаточно одного беглого взгляда, чтобы понять, от кого оно. Гермиона разрывает конверт и раскрывает аккуратно сложенный пополам листок.              

«Уважаемая мисс Грейнджер,

             Данным письмом уведомляю Вас, что я намерена оставить Англию навсегда и переехать во Францию в одно из многочисленных семейных поместий.              По прошествии длительного периода не наблюдается даже намёка на улучшение состояния моего бедного сына, который сейчас находится на Вашем попечении, поэтому я приняла решение забрать его из больницы Сиэтл Грейс и перевезти с собой во Францию. Там он будет находиться под наблюдением лучших колдомедиков страны в состоянии временного стазиса.              Посему прошу Вас подготовить все документы для его скорейшей выписки к четвергу следующей недели.              

С уважением, Нарцисса Малфой.»

             Гермиона незаметно для себя медленно оседает на пол прямо посреди коридора с письмом в руках.              — Что там? Кто-то умер? Гермиона, ты меня пугаешь, — Тесса подходит ближе и заглядывает в раскрытое письмо. Бегло пробежав глазами по строчкам послания, она опускается на пол рядом с Гермионой, — М-да, подруга, и что теперь делать?              Гермиона сидит и смотрит прямо перед собой немигающим взглядом. Тесса выдергивает письмо из рук подруги:              — Нет, ну как так можно! Ни тебе «спасибо», ни «ничего страшного, зато Вы старались», — рассерженно тараторит мулатка.              — Тесса, она забирает его, — едва слышно шепчет Гермиона.              — А? — медсестра на секунду отвлекается от изучения письма, — А, ну да. Ты попыталась, — она откладывает письмо в сторону и берет руку подруги в свою, — Гермиона, я, как никто другой, знаю, что ты действительно использовала все возможное и невозможное, но… Так бывает. Не все операции заканчиваются успешно, а тут такой необычный случай, — она сокрушенно вздыхает.              — Нет! — Гермиона рывком забирает руку.              — Нет? — медсестра удивленно таращится на подругу.              — Если я не решила проблему, значит я не все попробовала и недостаточно сильно старалась. Я не намерена сдаваться! Однажды я сдалась и осталась без родителей, больше я не допущу собственной слабости.              Гермиона отталкивается от пола и резко встает, а затем уверенно шагает вдоль по коридору.              — Но что ты собираешься делать? — вдогонку кричит ей Тесса.              — Пока не знаю, но время до четверга ещё есть, — не останавливаясь, через плечо бросает Гермиона.              

***

             В этот раз она идёт дальше. Зал с усыпанным стекляшками полом позади, а впереди подвалы. Гермиона берет горящий факел со стены и спускается по каменной лестнице все ниже. Свет освещает на две ступени вперёд, а дальше непроглядная тьма. До неё доносится вой ветра за окном, начинается гроза и дождь частыми каплями вонзается в оконные стекла. Гермиона оставляет все это позади, спускаясь ниже. Подземелья мэнора встречают её сыростью и полутьмой. Каменные стены холодные и влажные. Здесь пахнет кровью и безысходностью. По обе стороны от коридора металлические решетки, покрытые ржавчиной. Вдалеке раздаётся непрекращающийся скрежет и звон цепей. Она прислушивается. Не может быть? Неужели она слышит плач? Настоящий плач реального человека? Гермиона вмиг срывается с места и бежит вперёд, поочередно освещая клетки ярким светом факела.              Она чувствует, что дым рассеивается, и действие ритуала заканчивается. У нее есть два варианта на выбор: продолжить поиски с неизбежным риском застрять в этом лимбе навсегда или бросить все на полпути, зато вернутся в мир живых невредимой. Но завтра уже тот четверг, в который Малфой навсегда покинет палату номер двенадцать в больнице Сиэтл Грейс, и потому Гермиона крепче сжимает факел в руке и бежит вперед, реже выдыхая волшебный дым, который удерживает ее здесь.              В дальней камере маленький мальчик в ночной рубашке. Ей достаточно взглянуть на него всего лишь раз, и она уже знает наверняка — это Драко в детстве. Он плачет навзрыд и трёт глаза маленькими кулачками. Слезы смешиваются с грязью и оставляют тёмные разводы на мальчишеских щеках. Гермиона пытается открыть дверь, но заржавевший замок не поддается. С каждым рывком замка, металл скрипит, малыш дергается и все глубже забивается в угол. «Давай, Гермиона, у тебя осталось совсем мало времени!», торопит она себя мысленно.              — Не бойся, я тебя сейчас выпущу, — впопыхах говорит Гермиона малышу.              — Папа сказал, что я очень плохой мальчик, и я не заслуживаю любви. Я должен сидеть здесь и думать над своим поведением, — сквозь всхлипы пытается произнести малыш.              Гермиона все ещё возится с замком:              — Нет, что ты! Это все чушь. Я сейчас, только подожди.              — Я правда не специально. Я не хотел. Ваза просто выскользнула из рук. Всё, к чему я прикасаюсь, превращается в пыль, — горько всхлипывает малыш.              Он раскрывает кулачки и протягивает к Гермионе руки. Маленькие ладошки все в порезах и запекшейся крови, которую Гермиона в полутьме приняла за грязь. Она присматривается к его щекам, там смесь из слез и крови.              — Мне ведь тоже было больно, но мама не обняла меня, — продолжает малыш и снова начинает плакать.              Наконец Гермиона распахивает металлическую дверь. Она заходит в камеру и осторожно подходит к малышу. Мальчик настороженно смотрит на неё своими серыми, словно грозовые тучи, глазами.              — Я хочу тебя обнять. Можно? — несмело, почти шёпотом спрашивает она.              Малыш Драко шмыгает носом и едва заметно кивает.              Она тянет к нему руки и обнимает, крепко прижимая к сердцу маленького мальчика, которому так не хватало в жизни настоящей любви. Наконец, именно сейчас у него появилась возможность ощутить на миг всю радость мира. Хотя бы на мгновение прикоснуться к желанной коже-бархату, закрыться в волны-волосы и вдохнуть полной грудью мед-аромат.              Гермиона выдыхает остатки горького дыма и раскрывает глаза. В первые секунды сложно привыкнуть к темноте. Она переводит взгляд вниз, на полу крохотными яркими огоньками тлеют остатки веток полыни. Гермиона быстро моргает и смотрит на мониторы — никаких изменений. Все тот же размеренный ритм сердца, жизненно важные показатели в норме, но никаких изменений, черт бы их побрал! Девушка вскакивает с больничной койки, цветы арники веером рассыпаются по полу.              — Черт! — злится Гермиона. Она включает настольную лампу, освещая тусклым светом больничную палату, и бросает полный надежды взгляд на пациента. Драко все так же лежит на койке. Девушка срывает подушку с кресла, закрывает ею рот и кричит от безысходности. Спустя мгновение крик переходит в безудержные рыдания. Она думала, что сегодня непременно получится. Была уверена. Ведь сегодня все было по-другому. Гермиона наконец нашла Драко. Ей казалось, это должно было стать пунктом назначения. Но нет. И все тайные чаяния души разбиваются в мелкую хрустальную крошку, несбывшиеся надежды рассеиваются в небытие, как тонкие струйки дыма растворяются в пространстве палаты. Гермиона отодвигает подушку от лица, вытирает слезы и идет к окну, она всегда проветривает больничную палату после своих экспериментальных сеансов. Девушка вдыхает ночную прохладу полной грудью и готовится смириться с горькой правдой, не всем сказкам суждено стать былью. Вдруг память сама услужливо подкидывает ей недавнее воспоминание.              — Может что-то более радикальное?              Две девушки сидят на зеленой лужайке в парке напротив больницы Сиэтл Грейс. Тесса ждет реакцию на свои слова от Гермионы, пока та с закрытыми глазами болтает ногами в пруду, наслаждаясь летом и подставляя лицо ласковым лучам солнца.              — Мм?              Не так давно Гермионе удалось проникнуть сквозь стены окклюменции, но там нет Драко. Гермиона снова и снова тратит силы на шаманские ритуалы, чтобы заглянуть в его сознание хоть на короткое время, но лишь натыкается на безлюдные пустыни, штормовое море, опустевший мэнор и туманные пустоши. Все эти места сотканы из холода, льда и страха. Его там нет. Это новый вызов для неё. И не успев насладиться победой над окклюменционными стенами, ей пора решать новую загадку — искать его в его собственном сознании.              Тесса продолжает говорить, своими словами вырывая Гермиону из раздумий:              — Я говорю, может стоит попробовать что-то, что вызовет в нем сильные эмоции, и ему необходимо будет вернуться в этот мир, чтобы с ними совладать?              — Я не буду причинять ему боль, мы это уже обсуждали, — отрезает Гермиона. Она достаёт ноги из воды и поднимается.              — Ну я же не предлагаю мучить его Круциатусом, — Тесса аккуратно берет Гермиону за руку.              — Надеюсь, — она пристально смотрит подруге прямо в глаза.              — Конечно, нет, — отвечает Тесса, — но может что-то послабее.              (Гермиона неожиданно для себя самой вспоминает, как недавно рассматривала глубокие шрамы от сектумсемпры на груди Драко).              — Нет, это не вариант, — отвечает она и направляется к своим удобным босоножкам на плоской подошве, оставленным под ближайшим ивовым деревом.              — Тогда поцелуй его! — вдруг летит прямо в спину Гермионы. Она резко разворачивается к Тессе лицом.              — Что, прости?              — Поцелуй, — воодушевленно повторяет та. — Ну знаешь, как в сказке о спящей красавице. В конце ведь принц поцеловал её, и она проснулась.              Гермиона потирает переносицу под очками двумя пальцами.              — Даже не знаю, с чего начать: с того, что я не принц или с того, что он не спящая красавица. А ещё мы ведь не в сказке.              Но Тесса не сдаётся:              — Помнится, недавно ты сама настаивала его «спящим красавцем» называть, — ехидно замечает она.              — Я не настаивала и вообще-то… Не важно, — Гермиона берет в руки босоножки и собирается уходить, — Это все равно не сработает.              — Откуда ты знаешь? — не унимается подруга.              — В сказке между ними была любовь, а между нами, вообще ничего, только ненависть и отвращение друг к другу со времен школьной скамьи.              — Честно говоря, ты не выглядела ненавидящей, когда рассказывала ему о своей трагедии с родителями, и отвращения на твоём лице я не замечала, когда ты делилась с ним личными переживаниями после тяжёлого дня или проводила с ним рядом ночь. А еще ведь ты читала ему любимые книги, вела диалоги за двоих, посвящала в планы на будущее, при этом держа за руку вовсе не как любого другого пациента.              — Ты что, следила за мной? — щеки Гермионы мгновенно вспыхивают румянцем. Глупая реакция организма, преследующая её с детства, благодаря которой все потаенные чувства налицо.              — О, перестань, не нужно быть сыщиком, чтобы заметить, что он занял пустующее место в твоем сердце и стал единственно важным человеком в твоей жизни. Гермиона, ты отдалилась от всех друзей, сначала ушла с головой в новые исследования летаргии, но позже это стало чем-то большим. Признай наконец, он стал для тебя кем-то большим, чем просто очередным пациентом. Даже его мать не так печётся о нем, как ты. Грейнджер, где твоя храбрость? Не смей отнекиваться!              — Что ж, пусть так. Но поцелуй, ты серьёзно? Пусть я и прониклась к нему больше, чем к остальным пациентам это вовсе не значит, что у него есть ответные чувства ко мне. Поцеловать Малфоя — это… Это просто… — она разводит руками.              — Как?              — Да я даже представить себе не могу, — Гермиона крепко зажмуривается, отгоняя давно желанные образы.              — А ты представь. Представь, что вдруг поцеловала его, когда вы ещё учились вместе. Налетела на него в одном из узких коридоров и неожиданно поцеловала, или выманила на слепое свидание и…              — Да ты в своём уме? — Гермиона мотает головой, — Тесса, ты вообще слушала, когда я тебе рассказывала о наших отношениях в Хогвартсе? Он ненавидел меня, презирал, обходил десятой дорогой, а если нам вдруг приходилось пересечься на одной прямой, то обливал меня самыми грязными словами.              — И что? — невозмутимо отвечает мулатка, — По-моему, именно так мальчики в подростковом возрасте выражают свою симпатию, разве нет?              — Нет, конечно, нет. Может, иногда да, но это не тот случай, — Гермиона переводит дыхание и продолжает, — Если бы я его поцеловала в школе, поверить не могу, что вообще говорю это, он бы точно проклял меня на месте, невзирая на грозящие последствия.              — Замечательно! — вдруг радостно восклицает Тесса.              — Что? — Гермиона от неожиданности застывает на месте в недоумении.              — Это ли не сильные эмоции, которых мы хотим добиться? Хотя мне и жаль, что ты не веришь в возможность романтических чувств между вами обоими, и даже если он не очнется благодаря целебным свойствам твоей любви… — Тесса картинно вздыхает, прикладывая руки к груди, — Что ж, если он будет готов убить тебя после поцелуя, значит для этого ему придётся вернуться в наш мир, так ведь? А значит, это тоже неплохой вариант. — заключает она.              На мгновение повисает пауза. Слышен только шелест листьев раскидистой ивы прямо у них над головой, и ветер приносит обрывки заливистого детского смеха по ту сторону озера. Солнце играет в прятки, протягивая шаловливые лучи сквозь зеленую листву.              — Да, возможно, — протягивает Гермиона, — Возможно твои слова и не лишены смысла…              — Вот, вот. Я всегда говорю, Тесса плохого не посоветует, — мулатка перебивает подругу и, не дав договорить, обнимает ту одной рукой за плечи, направляясь обратно к больнице.              А что, если Тесса была права с самого начала? Гермиона разворачивается и смотрит на ставшую за это время родной бледную кожу, острые скулы, платиновую челку.              — Так значит «спящий красавец»? — она скептически выгибает одну бровь и подходит ближе. Сильно зажмуривается и, не успев дать себе время на раздумья, наклоняется над лицом Драко и нежно целует его в губы.              Гермиона разочарована, в первые секунды ничего не происходит. Тишина немым свидетелем давит на Гермиону, она уже практически раскаивается в своем необдуманном и абсолютно непрофессиональном поступке. Как вдруг писк сердечного ритма ускоряется, и девушка переводит обеспокоенный взгляд на монитор, она достает очки и надевает их как раз, когда чувствует прикосновение на своей руке, а затем, замерев и не в силах сделать следующий вдох, она слышит это:              — Гермиона? Ты что сейчас…? Ты только что поцеловала меня? — хриплый голос прямиком с больничной койки.              Ее ответ абсолютно не требуется, когда на щеках со скоростью лесного пожара разгорается румянец, а собственное сердце заходится в бешеном ритме. Голову разрывает тысяча вопросов «А что, если?». Но он проснулся, и это единственное, что сейчас действительно важно.