╪
7 октября 2022 г. в 10:15
Стоял как-то помещик один на балконе своего дома, голову седую почёсывал и смотрел на поля и сады, которые его крестьяне высадили. Пшеница колосилась высокая, богато устилая землю. Зерна у него ещё с прошлого урожая хранилось столько, что две деревни прокормить можно было, закрома ломились соленьями, отборным картофелем; в погребах — вино по бутылкам разлитое, вкусное до ужаса, на десять свадеб бы хватило. Кинул он взгляд на скотный двор, а там — быки откормленные, жирные коровы и блистающие как золото лошади. Он на них не ездил почти, круглый живот не позволял, но гордился ими страшно, каждую подкову сам проверял, чтобы из лучшего железа была, а копыта — цок-цок, по дорожке звенели на всю округу. Вернулся помещик к себе в комнату и окинул взором огромные сундуки, доверху богатствами заполненные. Драгоценные камни переливались на свету и радовали душу. Стоял он так долго, ручонки свои толстенькие потирал и не мог этой роскошью налюбоваться. Но вдруг кто-то громко к нему постучался, и то был не стук в парадную дверь, а в его сердце. Открылась она, чуть поскрипывая, и услыхал помещик голос:
— Делало ли ты добро своим ближним? Нужду бедняков замечало? Хлебом с солью делилось с голодными? Довольно ли тем, что у тебя есть, и желало ли иметь ещё больше?
Сердце у него было честное, поэтому ответило сразу:
— Я жестокое и надменное, жадность моя не имеет границ, добра от меня никогда не жди, а вот пинка под зад — запросто. Коли приходил ко мне бедняк, прогоняло я его взашей и плевало в спину. О боге я не думаю, только о том, как богатства свои преумножить. И даже если бы всё на свете было моим, я бы всё равно хотело большего.
Услыхал помещик такой ответ и испугался сильно. Колени сморщенные задрожали, и плюхнулся он на мягкую кровать. Думал-думал, чуть ногти на руках не сгрыз и вздрогнул, едва на пол не падая, когда раздался ещё один стук в дверь, только уже настоящую, вензелями покрытую да с большой медной ручкой. Не торопился он её открывать, но незваный гость не унимался, бил по дереву громко, хозяина звал. Не выдержал помещик и доковылял до парадной, распахнул дверь, а там — человек в странных одеждах. Не крестьянин, потому как не лохмотья его худое высокое тело облачали. Не скоморох, у тех обычно шапки колокольчиками всегда звенели. Этот же был в чёрном как смоль плаще до земли, камзоле в цвет с блестящими пуговицами и в сапогах высоких, будто с солдата снятых. За спиной вдали стоял его конь — вороной и с длинной синей гривой. Помещик бы и прогнал этого странного бродягу, как обычно делал, но разум помнил ядовитые слова сердца и не давал ему ошибку совершить.
Улыбнулся ему незнакомец и сказал:
— Доброго вечера тебе, уважаемый. Не торопился ты мне двери свои отворять, гостеприимством обделён?
Голубые глаза незнакомца сверкнули в предзакатном солнце недоброй усмешкою, но быстро сменили обиду на милость, когда его впустили в дом и усадили за высокий стол с яствами.
— Как звать тебя? — спросил помещик, наливая тому чаю из пузатого самовара.
— Арсений. А тебя?
— Все вокруг зовут меня «ваше благородие».
— Я к таким произвищам не привык. Нам, странствующим актёрам, всё равно на богатства и именитые родословные, лишь бы зритель был да деньжата за спектакли платили.
— Тогда зови меня просто «господин помещик», — отчего-то не хотелось ему имя настоящее говорить. — Ты ешь, ешь, — лепетал он, рыбки заморской ему в тарелку подкладывая, но тот нос странноватый морщил и заявлял, что морскую еду терпеть не может.
Испугался помещик ещё сильнее, потому что чуяла душонка — неспроста этот Арсений на его пороге оказался. Хоть одежда его была не нова и пропахла лошадиным потом, впечатление он оставлял хорошее. И под последним лучом солнца стала жадность помещика таять.
— Прохудился твой кошель, раз в такие дали от города тебя занесло? — спросил помещик и вперился в Арсения внимательным взглядом.
Тот понуро голову опустил, вздохнул тяжело и не сразу ответил:
— Да обдурил меня один нечестивый дворянин. Развлекал я его гостей на балу, а тот ни рубля мне не дал, ещё и вышвырнул все мои пожитки в хлев к свиньям. Я еле ноги унёс, чтобы без головы не остаться.
— Премерзкими ублюдками могут быть эти дворяне, — сказал помещик.
Но сердце не молчало, снова тоненьким голоском говорило, что сам он ничем не лучше того, кого ублюдком кликал, жадность его к могиле приведёт, одиночество сожрёт до самых костей, и ни одна живая душа после его смерти плакать по нему не будет.
— Помогу я тебе, уважаемый странствующий актёр. Дам столько золота, что и одёжу свою сменить сможешь, и коня облагородить.
— Буцефалу моему давно подковы новые надо, — задумался Арсений, перестав жевать куриное бедро. — А с чего вдруг такая щедрость?
— Дело у меня к тебе есть. Простое, но выполнить обязательно.
— В чём его суть, господин помещик? Не темни, говори прямо.
Почесал он снова голову седую, губу покусал и стал говорить:
— Когда я умру, ты должен будешь провести на моей могиле три ночи.
Лицо Арсения вмиг суровым стало, в глазах подозрение заплескалось, сощурились они до двух прозрачных сапфиров, но знал господин помещик, что нет другого выхода, кроме как на это условие жуткое согласиться.
Пожали они друг другу руки, отправились спать, а наутро нашёл Арсений помещика мёртвым. Язык наружу — чёрный весь, глаза стеклянные, в ужасе распахнутые, и понял он, что в недобрую сделку ввязался. Чертовщиной от неё веяло, но пути назад не было. На похороны помещика никто не явился, слёз не проливал, сам Арсений и яму глубокую в земле копал, и в гроб заранее заготовленный того уложил да покрепче крышку забил, чтобы не дай бог мертвец по ночам ходить не стал. Мог он бросить это всё, золотишко из сундуков прихватить и скрыться за горизонтом, но совесть и долг не позволяли. «Он меня обогрел, накормил, спать уложил, что ж я, сукин сын какой, обещания своего не выполню? Раз условился, то пойду до конца».
Первая ночь опустилась на уснувшую землю, яркий белый диск полной луны взошёл на небосводе. На кладбище — ни одной живой души. Стал Арсений тихонько песни под лютню петь, чтобы одиночество скрасить. Вдали громкой стаей кричали вороны, вились густым смерчем над полями, но рядом не летали, точно боялись покойников разбудить. Сидел он возле свежей могилы, ломоть хлеба да молоко в бутыле, чтобы подкрепиться, и ничего эдакого не происходило. Когда ленивые лучи солнца пронзили чернильный морок уходящей ночи, поднялся Арсений с земли, отряхнулся и решил в дом помещика вернуться. Пришёл, а там крестьяне животину делят, спорят громко, кому та достанется. Пожал он плечами да пошёл спать, чтобы ко следующей ночи готовиться.
Вторая ночь была тихая. Ни совы, ни летучей мыши. Только шелест листвы под зябким осенним ветром. Арсений зачитывал стихотворения, которые шли в голову, и не смыкал глаз, чтобы незваных гостей не упустить. С первыми петухами опять зашагал в сторону богатого поместья. Там мельтешили люди, мешками запасы из амбаров вытаскивали, катили бочки и наперегонки бежали за вином из погребов. Ничего не сказал Арсений, и, позавтракав остатками жареной птицы, упал на кровать и уснул крепким сном.
На третью ночь необычайный страх скутал Арсения, чувствовал он — грядёт что-то злое. Пальцы не слушались, когда били по струнам, никаких новых строк придумать не удавалось. Он к каждому шороху прислушивался, к каждому дуновению ветерка и треску старых ветвей. В темноте кто-то громко закашлялся, и тут же Арсений на ноги вскочил, чтобы увидеть причину этого звука. Прямо у кладбищенской ограды стоял высокий человек с дымящейся трубкой в зубах и смотрел на него из-под козырька солдатской фуражки. Лицо его — всё со шрамами — было незнакомым, человек был молод, в поношенной форме, грязных ботфортах и с острыми, горящими зеленью глазами.
— Чего вы тут ищете? — обратился к нему Арсений с подозрением в голосе. — Разве вам на этом пустынном кладбище не боязно?
— Я ничего не ищу, — ответили ему, — но и ничего не боюсь. Стал неугоден я своим военачальникам, раз никакой войны наше государство не ведёт. Пустили меня по миру без выходного жалования. Я сюда ночевать пришёл — другого пристанища у меня нету.
— Если вы не боитесь, — сказал Арсений, — то оставайтесь со мной. Поможете мне сторожить могилу.
Солдат усмехнулся и подошёл ближе. Увидев на земле свёрток с едой, сглотнул и посмотрел на Арсения.
— Стоять на посту — дело солдатское. Мне бы поесть, а так готов на что угодно. Хоть мертвеца охранять, хоть с нечистыми силами воевать.
Арсений налил тому молока, отдал всю буханку хлеба и наблюдал, как тот жадно стал её жевать и делал глотки прямо из бутыля, роняя белые капли на грязные синие брюки. Так и сидели они вдвоём, именами обменялись. Антоха — как солдат попросил его называть — травил ему байки разные о сражениях, о шрамах, о девицах, которых в пути встречал. Арсений же его веселил своими стихами сатирическими и исполнял на лютне выученные мелодии.
До полуночи всё было тихо, но вдруг раздался в воздухе оглушительный свист, ветер поднялся такой, что земля ходуном ходила, и оба сторожа увидели чёрта — тот стоял перед ними и скалился острыми белыми зубами.
— Прочь отсюда, мерзавцы! — рявкнул он. Длинная чёрная коса рассекла воздух острым концом, а глаза горели искорками огня. — Тот, кто в этой могиле лежит, — мой! И я его заберу. А если отсюда не уберётесь, я вам шею сверну и в ад утащу.
— Послушайте, сударь с рогами, — сказал Антоха, — вы мне не начальник, я подчиняться вам не обязан, а страху не научен. Ступайте своей дорогой, а мы уж останемся сидеть здесь.
Разозлился чёрт, копытами по земле застучал, поднимая клубы пыли, но ближе не подходил. Антоха на него свой мушкет направлял, а смертное оружие хоть вреда ему явного не причиняло, но точно не нравилось. Сменил чёрт свой голосок на самый нежный и дружеский, на который был способен, и спросил, не согласятся ли они взять кошелёк с золотом и убраться восвояси.
— Вот это дело подходящее, — сказал Антоха, — но одного кошелька будет маловато. Если отсыплете золота столько, что оно влезет в мой сапог, то позицию мы сдадим и тут же отступим.
Нахмурил чёрт свои густые чёрные брови, пошевелил кончиком острого носа и ответил:
— Столько у меня при себе нет, но я сейчас принесу. Живёт в соседнем городе один меняла, он мой должник и охотно даст сколько потребуется.
Только чёрт исчез, снял Антоха с левой ноги свой сапог и обратился к Арсению:
— Мы уж с тобой этого чумазого проведём! Дай-ка мне, братец, свой нож.
Ловко срезал он подошву и поставил его у могилы в густую траву — на самом краю полузаросшей ямы.
— Всё будет в порядке, пущай теперь это адское отродье является.
Продолжили они с Арсением говорить и следить за фигурами в темноте, чтобы не прозевать коренастую да с рогами на макушке. В скором времени показался чёрт, держа в когтистых руках мешочек с золотом.
— Ну, сыпьте сюда, — сказал Антоха и приподнял сапог чуть вверх.
— Но этого, пожалуй, будет маловато, — вторил ему Арсений и с трудом сдерживал улыбку злорадную.
Чумазый опорожнил мешочек, но золото просыпалось в дыру, и сапог остался пустым.
— Простофиля вы, чёрт, — воскликнул Антоха, — да куда ж это годится? Я ведь давеча вам говорил, что не хватит. Ступайте назад и принесите побольше.
Покачал чёрт головой, ушёл во мрак и вернулся через час, держа под мышкой мешок куда больше.
— Насыпай-насыпай, — поддевал его Арсений, — но я сомневаюсь, что сапог будет полон.
Зазвенело золото, падая наземь, но сапог как был пустым, так и остался. Заглянул в него чёрт своими краснющими глазами и убедился, что это правда.
— Однако икры-то у тебя, солдатик, безобразно толстые, — сказал чёрт и скривил рот.
Арсений спрятал смешок в кулаке, глядя на тощие Антохины ноги, но задачу чёрту облегчать не стал.
— Думаете, — возразил Антоха, — что у меня такая же лошадиная нога, как у вас? С каких пор вы стали таким скупым? Тащите золота побольше, а то из нашей сделки ничего не получится, и покойничек вам не достанется.
Убежал чёрт с кладбища почти вприпрыжку, порядком двух сторожей развеселив. На этот раз его не было долго, а когда явился, то запыхался под тяжестью мешка на спине волосатой. Он высыпал его в сапог, но тот всё равно пустым оставался. Рассвирепел чёрт окончательно, хотел было вырвать из рук Антохи дырявую обувку, но пробился в небе первый луч солнца, и нечистый с громким криком исчез, оставив лишь следы копыт на голой земле.
Бедная душа помещика была спасена.
Хотел Арсений золото поделить и отправиться в путь-дорогу, но остановил его Антоха:
— Что приходится на мою долю, ты раздай беднякам, а твою мы пустим на свои нужды. Нам с тобой хватит, чтобы жить хорошо и сыто. Пойдём вместе, чтобы скучно не было, может, и из меня странствующего актёра сделаешь.
Улыбнулся Арсений и кинул взгляд на слегка осевшую могилу.
— Ну пойдём. И спать будем только в кровати, а не на кладбище.