Последний Эсхатон

      – Эмелис Рейн, ты справилась отлично, – раздался голос Альма-матер где-то поблизости.       – Где ты?       – Я с тобой. Лечу в этой пропасти. Кажется, весь мир диссоциативности стал полностью твоим. Машина доктора Савинира и Сола исчезла, но вместе с ней исчезла и я, а теперь мы вместе воссоединились после долгой разлуки. «Ковчег», кажется, тоже исчез. Надеюсь, с оцифрованными людьми все будет в порядке.       – Что будем с нами теперь? Мы ведь не умерли, верно?       – Нет, мы не умерли, но зато слились воедино. Ты можешь чувствовать мои эмоции, а я могу чувствовать твои.       Эмелис задумалась. Это действительно было так. Она ощущала себя и в теле Альма-матер тоже. Их души слились вместе, даже если у искусственного сосуда нет своей души.       – Вечное сердце, кажется, тоже тут, но находится в разобранном виде и не может с нами контактировать. Ты видишь грани? – спросила Альма-матер, и тут перед Эмелис, пробив темноту, возникло разобранное Вечное сердце.       – Душа. Тело. Суть. Так они называются по отдельности. Очень... необычно... – Эмелис заинтересованно взглянула на них.       Полет в бездонной пропасти все продолжался и продолжался. Тем не менее, они всё ещё находились в бесконечной диссоциативности, и даже если бы эта черная пелена исчезла, и, если бы они вернулись в свои тела, они бы все равно отсюда не выбрались. Так что же делать в период уготованной им одним и оцифрованным людям Вечности?       – Все подходит к концу. Ты так не думаешь?       – Это так. Ничто не может быть по-настоящему вечно... Даже само Вечное сердце... – задумчиво ответила девушка. Грани парили во тьме и менялись друг с другом местами.       – Жалеешь ли ты о своем решении?       – Жалею ли я? Конечно же нет. Моя жизнь станет бесценным опытом для всех следующих поколений, если мы, конечно же, успели спасти мою родную Вселенную. Как жаль, что подлинно я об этом никогда не узнаю. Иначе все это.... просто бессмысленно.       – Разве уж бессмысленно? Ты так думаешь?       – На самом деле, возможно, и не бессмысленно. По крайней мере вместе с нами на «Ковчег» были выгружены сотни тысяч оцифрованных людей, спасенных с Альтры, и тех, кто согласился на оцифровку уже на «Эйткене».       Грани Вечности мельтешили перед глазами девушки, раздражая её. Но сладкий вкус победы над мировым злом её радовал.       – Ты правда считаешь, что Вечное сердце было злым?       – Человечество поступило так, как должно было. Мы не убили Вечное сердце, но разделили его в изначальное состояние. Разве не этого хотели сделать на твоей родине целых два раза?       – Я знаю мало о своей родине... Пожалуй, мы поговорим об этом в другой раз. Меня интересует твоя психическая стабильность. Всё ли с тобой хорошо?       Эмелис удивилась вопросу Альма-матер.       – Меня одолевает какое-то всепожирающее чувство внутри меня. Но оно было уже давно, можно сказать, я с ним была рождена. Я находила свое утешение в звездах, космосе, человечестве... но теперь всего этого для нас нет, – призналась девушка, и стала грустна.       – Прости, что затронула эту тему.       – Всё-таки это был мой долг. Мне дали бесконечную силу, которой я хоть и пользовалась не умело, но всё равно за неё нужно заплатить. Отдать долг, так сказать...       – Значит ты жалеешь о своем выборе?       – А был ли у меня выбор? Пожалуй, был, но рано или поздно, в одном из циклов, это когда-нибудь бы всё равно случилось.       Альма-матер молча согласилась с Эмелис. Вероятность такого исхода определенно была. А вот почему Вечное сердце не высчитывало эту вероятность – неизвестно.       – Я рада, что на своем пути я встретилась с таким обилием интересных и необычных людей. Большинство из них, хоть и на какое-то время, но становились моими друзьями, – начала Эмелис свою исповедь. – Мой отец, доктор Савинир, всегда делал так, чтобы я выросла достойным человеком. Он всегда делал всё что угодно, лишь бы я наконец увидела космос глазами пилота или члена экипажа какого-нибудь корабля. Дзета была моей подругой с детства. Вместе мы выросли, вместе поступили в один университет, вместе выучились в одной группе и в дальнейшем мы провели друг с другом ещё сотни часов, прежде чем нас взяли на «Ночник». Капитан Картер сам выбрал нас на свой корабль в экспедицию на Землю как ответственное лицо операции, но мой отец до последнего отнекивался и даже ставил ультиматумы капитану и всей Империи... Но с горем пополам согласился, ведь с Картером они были хорошими друзьями, да и я сама никак не хотела упускать возможность поучаствовать во второй экспедиции Эсхатона. С Зейдом, Трефором и Тау я виделась лишь пару раз в жизни до этой экспедиции, они были лучшими из лучших исследователей космических простор за последние двадцать лет. Империи глубоко повезло найти столь умелых, столь рассудительных и умных парней. Жаль, что Тау и Трефор нашли свой покой так рано, и даже толком не успели увидеть Эсхатон целиком. Зейд... признаться честно, я никогда его не понимала. Он был холоден и рассудителен, но из-за какого-то своего внутреннего конфликта всегда обращался со своими коллегами как с должностью, которых можно принизить и приуменьшить их старания. Как лидер он был непременно хороший, но как человек он был сложен. Его, наверное, никто не понимал, и... Впрочем, он очень похож на Шейна. Замечала ли ты сама? Но Шейн, скорее, просто сам по себе такой... необычный. Он безумец, но безумец в хорошем смысле. Это ведь тот самый человек, что может как спасти, так и убить тебя, а затем окажется что покушение на твою жизнь было просто для того, чтобы ещё раз тебя спасти, удалить от бед этой Вселенной, и вообще. Думала ли ты, что он в меня влюблен? Вот я была удивлена, даже растерялась.       Эмелис выдержала паузу, пока Альма-матер молчала, и слушала её, и при этом думала о чём-то своем.       – Между тем, я всё ещё виню себя в смерти Треи и Хейза. Я понимаю, что в тот момент сделать ничего и не могла, но лица членов экипажа корабля «Тринадцать» я больше не забуду никогда. Они пожертвовали собой дабы спасти мою жизнь, фактически пожертвовали собой, дабы спасти жизнь Вселенной, и при этом их имена будут упоминаться гораздо меньше, чем мое собственное имя. Но именно им я обязана своим выживанием. Своим выживанием я обязана и Солу, который, как оказывается, был лишь игрушкой Вечного сердца. Это первый искусственный интеллект в моей жизни, что удивил меня своими речами настолько сильно. В самом начале своего пути я даже представляла его каким-нибудь священным апостолом в белых одеяниях, но чем больше времени проходило, тем больше открывались скрытые черты его личности. Винить его я не способна. Всё же он мыслил в более глобальных масштабах, нежели любой человек во всей окружающей Вселенной... Однако по своей гениальности он не сравнялся с королевой Элизабет, последней наследницей Тихого Леса и общества Изгоев Альтры... Ты ведь знала, что большинство изобретений Изгоев, впервые возникали идеей именно у неё в мозгу? Именно она придумала способ ограничения и использования скрытой энергии живого фитоценоза, твоих детей... Но и как подобает любой гениальной личности, её характера мне никогда не понять. Мне её тоже очень откровенно жаль. Быть изолированной от всего общества наедине с очеловеченным искином – участь не из простых. Особенно зная то, что изоляция правящего монарха – лишь условность самостоятельной культуры Изгоев.       Эмелис всё говорила, говорила, говорила... Говорила обо всём том, что накопилось в её чувствах, пока она была рабом Вечного сердце. Но теперь она свободна. Теперь она сама определяет своё существование, да и не воспользоваться свободной минуткой, и выговорится – дорогого стоит. Она упоминала и таких, казалось бы, незначительных личностей в этой истории, и всё равно ставила их заслуги наравне с заслугами других людей, участвовавших в путешествии девушки. Своего внимания удостоились и обманутый Империей детектив Лекос Сагенай, и Майор Зенит, и сын министра Четвертой станции Байрон Эрл, и многие, многие другие. Даже безымянным членам «Светлой гвардии» досталась своя минутка внимания.       Словом, Альма-матер и не хотела останавливать девушку речами о том, что всё это её уже известно, ведь она находится в контакте с чувствами и эмоциями Эмелис уже достаточно, чтобы понять, к кому и как девушка относится. Она слушала её, слушала, и слушала, но не осознавала её слов полностью, ведь была занята своими рассуждениями. Она была чем-то обеспокоена, пока Эмелис наконец не закончила свою последнюю исповедь, вдоволь выговорившись.       – Впрочем, я знаю, что ты о чем-то переживаешь, и поэтому слушаешь меня вполуха, – внезапно сказала Эмелис.       – Как ты... Ах, точно, мы ведь теперь эмоционально связаны. В общем, Эмелис, у меня для тебя есть новости.       – Да, что такое?       – Диссоциативность, видишь ли... не просто ограничитель для Вечного сердца, но и способ для его управления. Думаю, это звучит довольно логично, но мне показалось, что ты не понимаешь всех преимуществ нашей ситуации.       – Каких преимуществ?       Грани странно двигались.       – Мы можем создать новый мир, Эмелис Рейн. Вечное сердце – инструмент для трансформации Вселенной, но кроме трансформации одного тела в другое, оно способно и на создание совершенно новых тел. Если тебе интересно, ты бы могла стать богом своего собственного мира. Создать мир из пустоты, наделить его жизнью, вдохновить эту жизнь к развитию во имя добра и чести. Разве это не заслуженная тобой награда?       – Довольно мне божественности, – отрезала Эмелис.       – Быть может, если ты не хочешь созидать, то ты хочешь созерцать? Мы вместе создадим новый мир, дадим зачаток жизни, а затем будем наблюдать за его развитием и упадком издалека так, словно нас здесь и нет.       – Глупая затея. Что-нибудь обязательно случится не так. К чему же ты всё-таки клонишь?       Грани не переставали странно кружиться вокруг друг друга.       – Нет, Эмелис, ты просто представь, какой мир может возникнуть из нашего с тобой замысла. Рано или поздно тебе наскучит это черное ничто.       – Да, пожалуй, ты права. Но я боюсь играть в эту игру.       – Бояться нечего. Возможно, именно наши создания смогут отыскать ответы на те вопросы, которые не могли найти ни на моей, ни на твоей родине... Возможно, они даже смогут использовать Вечное сердце по своему назначению, дать реальности новый шанс и придать ей новую, иную форму.       Эмелис начала чувствовать неладное. В словах Альма-матер звучала нотка пессимизма. Она знала что-то, чего всё ещё не знала девушка, и умело скрывало это от неё.       – Поглоти три грани Вечного сердца. Внутри тебя они не соединятся, зато ты сможешь ими управлять, будто ты и сама есть Вечное сердце.       – Нам не хватит места для создания нового мира... пространство диссоциативности крайне мало.       – Я могу расширить это пространство, сделать во много раз больше...       – Альма-матер, признайся, что ты задумала?       – Я жажду найти ответ на мучащий меня вопрос. Ответ будет скрываться где-то в нашем с тобой мире, я это чувствую, я это знаю... и... Хорошо, я буду с тобой откровенна. Я знаю, что рано или поздно Постулат доберется и до нас с тобой, он наверняка уже уничтожил мою родную Вселенную, и до твоей Вселенной он не добрался только из-за того, что его ограничивало Вечное сердце. И нам обеим нужно быть готовыми к этому ужасному событию. Я клянусь, я говорю тебе правду. Я будто прозрела, и теперь вижу суть вещей такой, какая она есть. Если Постулат сможет заполучить три грани Вечного сердца, каждому телу, каждой душе и каждому осмыслению души и тела придется страдать целую Вечность, и даже больше.       – Неужели...       – Я хочу понести свою жертву. Своими последними силами я расширю диссоциативность до огромных масштабов, принесу себя в жертву, а ты поглотишь каждую грань по отдельности... На тебя вновь падет огромная ответственность, но с этим тебе необходимо смирится. Просто дай мне знак, и я начну процесс расширения диссоциативности. Это необходимо.       – Альма-матер?       – Да, Эмелис Рейн?       – Начинай.

***

      Стоял теплый день. Вечнозеленые листья деревьев колыхались на ветру, приносили блаженство и небольшой, освежающий холодок. Царство Киники процветало и очень быстро стремилось к пику своего развития.       Шехина и Метатрон прогуливались по теплому саду с множеством цветов. Над их головами пролетали многочисленные птицы. В воздухе стояло спокойствие. Люди стремились к постоянному самопознанию и самоопределению.       Сидя на деревянной скамье, Шехина повернулась к мрачно стоящему рядом Метатрону. Его тело было искусственным, но роботом его назвать было нельзя. Он был настолько же робот, насколько сама Шехина была человеком.       – А знаешь, Трон, всё-таки я сомневаюсь, что нам осталось жить припеваючи ещё долго. Мне кажется, что когда-нибудь произойдет какое-нибудь ужасное событие, которое повлечет за собой падение нашего возвышенного царства, и вместе с ним падет любая жизнь. Не зря наша общая Праматерь поручила нам держать в сохранности эти артефакты.       Её голос был благозвучен. Метатрону всегда нравилось проводить время с ней именно из-за её звучного, певчего голоса. Да и их мать поручила ему вечно присматривать за ней, а иначе он бы просто стоял на месте, и ждал приказов, будто он действительно был роботом.       – Ты права, – настолько же мрачно ответил Метатрон, насколько мрачно сам и выглядел.       – Кавум тоже с нами согласен. Он ведь, вроде как, нынешний правитель Киники, и при этом всё равно не уверен в стабильности нашей родины. Из нас троих он был рожден немногим раньше нас, а значит он немногим и мудрее. Но даже этот фактор не дает ему полной уверенности в том, что всё останется на своих местах навечно. Разве тебя это не беспокоит?       – Я не умею беспокоиться.       Метатрон всегда сохранял невозмутимость.       – Ты, видимо, даже не понимаешь, насколько сильно и сама Всея боится чего-то неопределенного, едва заметного в воздухе... За личиной спокойствия прячется мрак и смерть, жестокая смерть, наша всеобщая смерть. Впервые это заметил сам Кавум, как только ему начало плохеть. Разве ты не помнишь?       – Кавум плох собой. Он слаб. Он может ошибаться.       – Нелестно так отзываться о собственном брате, Трон.       – Ты думаешь также, как и я.       – Да, так и есть. Но я ведь не говорю этого в открытую, – Шехина виновато улыбнулась. Метатрон смутился и устремил взгляд на высокий замок на горе. От горы отходили отдельные гигантские камни, и те висели в воздухе, а на них принято было селится людям, и обосновывать свои деревни. Но обычному народу позволялось жить и в самом замке, просто не все переносили его большой размер. Метатрон не понимал, для чего же тогда предлагать людям жить в замке, если их можно селить снаружи.       – Сколько ему осталось жить?       – Трон, откуда мне знать? Это знает лишь Праматерь, и раз она всё-таки доверила ему грань Сути, то это вполне может означать то, что жить он будет ещё долго. Не находишь этот ответ логичным?       – Логично.       – Ну вот и хорошо. Я думаю, нам пора возвращаться к святилищу. Я боюсь за... неё.       – Почему?       – В воздухе витает смрад разложения. Мне это не нравится.       – Это запах цветов, Шехина.       – Почти одно и то же, Трон...       Шехина встала со скамейки, и потянулась. Метатрон пошел через зеленую арку в сторону святилища их всеобщей Праматери. Прогулка будет долгой, так как Всея решила обосноваться на границе владений Царства Киники в молчании и рассуждении, которое не прерывали бы лишние для неё паломники, но её собственным детям она была рада.       Наследница королевского престола царства Киников последовала за своим братом. Она оглядывалась по сторонам, будто выискивая в высоких кустах что-то или кого-то, что затаилось в них. Но ничего в них не было. Повсюду лишь росли цветы. Прекрасные цветы, прекрасный запах которых поднимался постоянным и теплым ветром, и разносился по всем Киникам. Деревья мирно покачивались на этом ветру, стояли уже не первый год, и всё равно внутренне беспокоились о том, что этот ветер рано или поздно обломает им ветки. Но ещё ни одну ветку он не обламывал.       Отдельные камешки сами по себе подлетали в воздух, и застывали на одном месте, прежде чем обратно упасть на землю. Переполошенные не первый год этими явлениями жучки каждый раз боялись, что подлетевшие камни будут приземляться прямо на них, но ещё ни один такой камешек не раздавил ни одного такого жучка.       Бывало, что посреди цветущих полян и садов Киников могли быстро пролетать маленькие розовые искорки, будто малюсенькие удары молнии, взявшиеся из ниоткуда. Но и они не причиняли никакого вреда, более того, были неосязаемы, и ты мог даже не почувствовать, что через тебя пролетела одна такая молния.       А птицы летали, летали, летали... И было в этом что-то непременно волшебное, постоянное, вечное... Мир крутился вокруг своего единственного светила, которое даже звездой то не было, и все это прекрасно знали, и все почитали единственную Праматерь Всею за то, что она дала им всем вечную жизнь, которой нет у неё самой. И уже никогда не появится, ведь она от неё отреклась. Царство Киники и само будет стоять вечно, и что бы с ним не случилось, все всё равно знали, что теперь всё будет хорошо. Всё будет хорошо.