Таёжное утро четы Валялкиных

Утро Таньки с кофе начаться не может хотя бы по той простой причине, что последняя банка кофе у неё закончилась неделю назад. Но даже когда кофе ещё был, богемный набор «завтрак в постель плюс букет роз плюс чашечка ароматного эспрессо» признавался Татьяной Леопольдовной исключительным мещанством в пупперовском духе. Ванькина забота проявлялась всегда по-другому. Например, зимой в двадцатиградусный мороз натаскать в вёдрах снега, чтобы обеспечить их водой на несколько дней. Или разложить её домашнюю одежду у огня, чтобы, войдя с мороза, Таня сразу же могла юркнуть в тёплую, чуть пахнущую костерком пижаму. Или встретить её, возвращающуюся на нагруженном контрабасе с посёлка, чтобы донести многочисленные сумки. Но мы отвлеклись. Утро Тани обычно начинается с жизнерадостного БУМ, свидетельствующего о том, что Тангро в очередной раз промахивается мимо дверного проёма и врезается в стену. А потом и сам дракончик появляется в комнате и создаёт такой уровень шума, при котором спать смог бы разве что Готфрид Бульонский, да и то только в период проклятия. Первое время Танька пыталась изгонять Тангро прицельным метанием подушки, но когда дракончик сжёг четвёртую (и последнюю), Ванька высказал решительный протест. С тех пор уже третий год утро четы Валялкиных стабильно начинается в половине шестого. Спросонья Таня чувствует себя настоящей внучкой Магистра Феофила, ворча не хуже своего перстня — правда, пока на русском, а не на латыни, — но постепенно просыпается и входит в привычный ритм. Растапливает печь, готовит завтрак, осведомляется у степенного домового Курилы Курновича о его здоровье и выслушивает целую лекцию о влиянии сквозняков на трёхсотлетний радикулит. Ванька же за это время успевает вычистить и накормить Тантика и жеребёнка Танявия, успокоить и опять же накормить Тангро и поставить самовар. За приготовление чая в их семье отвечает исключительно Ванька, не столько из-за собственных шовинистических убеждений, приписываемых ему Гробыней, сколько из-за твёрдой позиции Курилы: самовар женских рук не терпит. Таня много раз пыталась рассказать ему о крестьянках на Руси, или о жительницах дальних деревень, вплоть до семидесятых годов прошлого века гоняющих чаи из самовара, но домовый был непреклонен. Учитывая, что подобных «бзиков» у добродушного старичка было в целом немного, Валялкины по итогу предпочли уступить. Это утро ничем не отличалось от сотен предыдущих. Таня мимоходом протёрла окна и подоконники. «Надо бы сделать уборку», — проскользнуло у Тани в голове, хотя прежде домоводство ассоциировалось у неё разве что с каторгой. — Ну, всё, Танька, — говорил прилетевший в начале лета Ягун. — Теперь я вижу, что ты уже настоящая Валялкина, а не Гроттер. Хозяйничаешь прям как моя бабуся. Скоро не только готовить научишься, но и самогонку делать — цены тебе не будет. — Ягун! — Двадцать четыре года как Ягун! Я же вижу! Ванька тебя заразил вирусом хозяйственности и аааатветственности, — тут Баб-Ягун оглушительно чихнул. — Тут, в глуши, только такие Валялкины и выживают. Исключительно из упрямства и скрытого мазохизма. Час добираться пешком по тайге до ветмагклиники, потом отработать смену там, возясь то с лешаками, то с гарпиями, то ещё с кем-нибудь похуже, затем опять пешкодралом обратно, а потом разгребаться с бытовухой. И всё добровольно. Мазохисты и психи, говорю же! — Мы и не спорим. Психи так психи. Один ты здоровый, — миролюбиво согласился Ванька. Танька вытащила котелок с пшёнкой из печи. Затем выгребла из угольков завёрнутые в фольгу сосиски. Ещё в Тибидохсе сострадательный Ванька пытался перейти на вегетарианство, но не смог. По итогу всё равно оказывалось, что сытый и бодрый Валялкин способен сделать больше добра страдающим животных, выкладываясь на работе по полной, чем Ванька голодный и уставший. За завтраком они обычно вспоминают последние визиты Ягуна. Потом, естественно, разговор переходит на Тибидохс, на однокурсников. Ванька переписывается разве что с Ягуном да с Сарданапалом, Таня же общается со всеми остальными и пересказывает ему новости. Сейчас эти новости, конечно, большей частью касались только-только начавшегося учебного года. —Ягге, — начала она, — теперь будет вести добровольный кружок в магпункте по оказанию первой магической помощи. Пока что ходят только светлые, и большей частью девочки, но — лиха беда начала. Ванька согласно кивнул. — Лоткова, как магаспирантуру бросила, работает в модельном магенстве на Лысой Горе. Похудела сильно, мечтает в конкурсе на Мисс Магвселенную участвовать, и шансы выиграть есть. Ягун пишет, что когда этот проклятущий конкурс пройдёт, он запрёт Катьку дома и будет насильно откармливать пельменями, чтобы не испарилась. Заради такого дела, чтоб быть с ней, даже жениться готов. Свершилось, мамочка его бабуся! — А потом? — спросил Ванька, прекрасно знавший, что привыкшая быть в центре всеобщего внимания Лоткова вряд ли согласится на роль домохозяйки. Да и Ягун не такой уж и домостроевец, чтобы чего-то запрещать и куда-то «не пущщать». — Потом, — ответила Таня, — как всех на конкурсе напобедит, пойдёт к Гробыне соведущей. Или, может быть, в магтрисы. Данные позволяют. Сам Ягун гранит науки тоже грызть устал. Он сейчас пытается через Гробыню официально драконбольным комментатором устроиться. Всё равно в русскоязычном магическом мире лучше него с этой должностью никто не справится. — Пуп и Поп по-прежнему в Питере. Зализина писательницей заделалась, грусть-тоску-печаль в творчество выливает. Гробыня говорит, что в каждой книжке главная антагонистка — рыжая ведьма, неизбежно погибающая в страшных муках, — беспечно откинула медную чёлку с глаз Таня. Затем выдержала паузу. — Шито-Крыто возвращается в Тибидохс! Валялкин, поперхнувшись кашей, воззрился на Таню круглыми глазами. — Ага, — отстучав супруга по спине, продолжила Таня. — Клоппик, конечно, развивается быстро, но преподавать ещё не может. Вот Ритка и подвизалась на пару лет вести зелья. Да, магистратуру она, положим, не заканчивала, но на курсе-то всё равно была лучшей, и преподы это помнят. Ванька приставил к собственному виску палец с громким «Пуф!», что на их с Таней языке жестов означало «взрыв мозга». — Это ещё не всё, — продолжила Таня, лукаво посматривая на Валялкина. — Ты хорошо сидишь? Точно? Мне Склепова написала, что они с Пнём обручились! Ритка, ты понимаешь, Ритка! Причём, оказывается, уже три года как. Права-таки оказалась Гробыня: мол, стоит ей замуж выскочить, как все вокруг её примеру последуют. Сначала мы с тобой, потом Ритка с Пнём, скоро Ягун с Катей… Не иначе, на очереди Шурасик со Свеколт! — Это вряд ли, — заметил Ванька. — Шурасики в двадцать четыре года не женятся. Да и в двадцать пять. И даже в тридцать едва ли. Сначала им надо встать на ноги, обзавестись первым-вторым-пятым-десятым движимым и недвижимым имуществом, защитить дюжину-другую магсертаций, а потом уже думать о семье. Хотя за Свеколт ручаться не могу. Таня кивнула. Затем чуть закусила губу и подняла неуверенно-просительный взгляд на мужа. Ванька, за тринадцать лет знакомства изучивший её досконально, обычно называл это выражение «А вот сейчас мне нужно сообщить что-то, из-за чего мы можем поругаться, и я уже сейчас начинаю нервничать». Причём чаще всего это что-то служило обозначением некоего смуглого некромага с тёмными глазами, бархатным голосом и папкой рисунков под мышкой. — Ну, что тебе Свеколт написала про Бейбарсова? — вздохнув, спросил Ванька, понимая, что пилить хвост собаки по частям смысла нет. — Лене написала Жанна. Они с Глебом вернулись в Нижний Новгород. Тот, по её словам, «очень спокойный». А весной он зачем-то вытребовал у Жанны поездку в Москву. — И что? — видя, что Таня продолжать не собирается, мягко подтолкнул её Ваня. — И там он, насколько я поняла, встретился с другим каким-то некромагом. Причём тоже молодым. Но не из Тибидохса. И там он — ну, в смысле, другой некромаг, — что-то такое сделал с Глебом, что тот успокоился. — На веки вечные? — спросил Ванька и ойкнул, когда ему прилетел подзатыльник. — За что? У них же в кодексе прописано, мол, «Некромаги не терпят себе подобных. Когда двое встречаются на одной тропе…» — Я помню. Там другое. Тот некромаг, он ещё и волхв, и чёрный маг, и белый. — Такое возможно? Некромаг с зелёными искрами? — удивился Ванька. — Про искры Лена, то есть Жанна, ничего не написала. Но важно другое. Тот некромаг служит Свету! А ещё он женат! И у него артефакт Света на хранении! Ваня осторожно коснулся ладонью лба жены. Вроде температуры нет. — Ты что, мне не веришь? — Верю-верю-верю, — примирительно вскинул руки Валялкин. — После всего, что с нами происходило, после всех локонов, танталов, чумих и проклятий, более того, после выходящей замуж Ритки, я уже ничему не удивлюсь. Продолжай. — Ну и вот. Когда мы в последний раз виделись, Бейбарсов, ты помнишь, был… эээ… нервный, еле-еле избежал Тартара, после пропажи магии его вообще ломало. А тут… Жанна толком ничего не знает, но предполагает, что тот некромаг Глеба каким-то чудом образумил. Не исключено, что с помощью светлого артефакта. А может, просто собственным примером: мол, некромагия — это, конечно, неплохо, но и быть на стороне Света может принести немало плюсов. — Понятно. Ну а ты чего волнуешься? — спросил Ванька. — Я? Я по-прежнему немного боюсь. Вдруг что случится, и его опять перемкнёт. — Это вряд ли, — задумчиво покачал головой Валялкин. — Ну сама посуди. Тантала из него вытащили. Тартар ему не угрожает. Рану Ягге с Сарданапалом залечили. Некромагии у него больше нет. Да и артефакты Света — не хухры-мухры. Они обычно действуют на эйдос, указывают верный путь, усиливают все лучшие качества в человеке, дают надежду, укрепляют силу духа. Будем надеяться, что Глеб сумеет начать новую жизнь на стороне Света. Тем более, Аббатикова, как я понял, по-прежнему с ним. Терпит все его… эээ… проявления творческой и экспрессивной натуры. А любовь — это и есть, по сути, Свет. Таня нашарила на столе Ванькину руку и крепко сжала. Затем, не удержавшись, вскочила с лавки, нетерпеливо обогнула стол и обняла Валялкина сзади, положив подбородок ему на плечо. — Осторожно! А то задушишь, и я свои новости не успею рассказать, — предупредил Ванька и Таня, вовремя повернув голову, успела увидеть его лукавую улыбку. Улыбка эта, естественно, тут же удостоилась нескольких поцелуев, после чего сделалась ещё шире. — Если мы когда-нибудь заведём кота, то назовём его не очередной вариацией моего имени, а в честь тебя! Пускай будет Чеширом! — засмеялась Таня, между словами осыпая Ванькино лицо поцелуями. Напоследок взлохматив его и без того вихрастую голову, Таня вернулась на место. — Помнишь, где-то в конце февраля у нас останавливались парень и девушка? Таня кивнула. Конечно, она помнила. Такое забудешь!