Глаза, которые я не забуду

***

1996 год Хоукинс — Спасибо, что навестили меня, но я правда не нуждаюсь в помощи, — сморщив носик, я поставила тяжелую коробку с вещами в коридоре такого родного дома. — Мы только рады, — улыбнулись родители, разглядывая мой новый-старый дом, который достался мне в наследство от умершей бабушки. — Все-таки хорошо, что ты решила его привести в норму, — вновь пробегая взглядом по свежему ремонту, где раньше вместо обоев были старые полусгнившие доски, процедил отец. — Это место слишком дороге мне, — улыбнулась я, вытирая потный лоб тыльной стороной ладони. — Мы бы хотели остаться погостить у тебя на выходных, но не может, прости, — с искреннем сочувствием произнесла она. — Встреча выпускников, о которой мы тебе говорили, помнишь? Будет уже завтра… — Ничего, мам, все в порядке езжайте!       Вот что-что, а с родителями мне повезло очень сильно. Никогда не было такого, чтобы мне некому было бы высказаться или просто по душам поговорить. Попросить помощи — запросто и они ведь точно помогут. Я им очень благодарна, была, есть и буду.       Попрощавшись с родителями, которые обещали обязательно позвонить, как только доберутся до дома, я села разгребать вещи в коробках. Все не особо нужное я хотела занести на чердак. Начала я с самой большой коробки, в которой хранилась одежда. Заглянув, я решила, что там точно ничего не найду из того, что можно занести на «третий» этаж, поэтому по принципу «наоборот» заглянула в самую маленькую.       Сверху были накиданы какие-то сильно значимые для меня вещи: диплом об окончании школы, а также универа; фотографии с выпускного с друзьями, в последствии ставшими мне вовсе никем; фотографии из путешествий по разным странам. И вот на дне — небольшой альбомчик с приклеенным бумажкой-стикером с подписью «Лето. Хоукинс 85».       Мой почерк, только старый: идеально выведенная каждая буква. Написано с такой душой и любовью. Не то что сейчас, заполняя всякие бумажки на работе, чтобы побыстрее избавиться от лишней макулатуры. Вспоминая те беззаботные дни детства, на душе становилось тепло, будто вновь перемещаешься в то время.

Это определенно было самое лучшее лето.

***

1985 год Хоукинс       На каждые летние каникулы я приезжала в Хоукинс. Погостить у любимой бабушки на три месяца и скрыться от проблем уже потихоньку настигающей взрослой жизни в небольшом городке, где до недавнего времени самой главной новостью было назначение Джима Хоппера Шерифом местной полиции.       Я — Элисон Блэр — среднестатистический семнадцатилетний подросток, погруженный целиком и полностью в учебу перед выпускным классом. Мечтала я тогда только об одном: сдать экзамены и свалить из Мичигана в какую-нибудь Испанию… Ничего примечательного во мне особо не было: рыжие волосы до лопаток, сейчас уже обрезанные по плечи и покрашенные в чёрный, россыпь веснушек на носу, переходящие на щёки, что оставались со мной по сей день, чисто зелёные глаза, сейчас уходящие больше в светло-карий. Одевалась невзрачно: как почти все к концу восьмидесятых — голубые джинсы или юбки, а сверху неизменные белые рубашки, иногда с каким-то причудливым воротничком, расшитом цветами и прочими узорами. На ногах красовались не туфли, а обычные кеды. Удобство ведь главное!       Летом 84 я познакомилась с парнем на год старше меня — Билли. Я надеялась на то, что, когда приеду мы точно вновь будем «зависать» вместе в молле или гулять по ночному городу, а потом до утра кататься на его крутой тачке от которой, по его словам, тащились все девчонки в школе, слушая оглушительно громкую музыку. Билли не был ужасным человеком, каким мог показаться со стороны. Конечно, я не поддерживала то, как грубо он обращался со своей сестрой. Сводной, но сестрой же. Врать не буду, в момент первого знакомства в парке, где он просто хотел склеить меня и развести на секс, я подумала про него точно также, как многие — самоуверенный нахал. Но узнав Билли лучше, точнее, когда он открылся мне, я поняла, что парень не был таким напыщенным всегда. Видимо делал это, чтобы привлечь внимание. Ну, жизнь его, осуждать не буду.       По приезде я ужаснулась. Молл сгорел. Билли погиб, пытаясь спасти свою сводную сестру, которая в итоге выжила и отделалась лишь незначительными физическими травмами и огромной психологической. Этим летом я приехала лишь на месяц — в августе, ведь до этого я выбирала себе институт в который поступлю и два месяца ежедневно ходила туда на курсы, чтобы точно поступить или хотя бы сдать экзамены. Новость подкосила меня и лишила одного из парочки друзей в городе. Билли был мне не настолько близок, чтобы я закрывалась в себе или, слава богу, прыгала с крыши. Было тоскливо сидеть дома.       Единственным, с кем я более менее нормально общалась, кроме Билли, был Стив, сейчас работающий в прокате кассет. Харрингтон был очень рад видеть меня: мы немного поговорили по душам; обсудили новости, произошедшие за этот год, что мы не виделись. Я узнавала, что с Нэнси Уилер он порвал, пытаясь потом сложить все вновь. В лоб я и сказала, что он был мудаком тогда. Он кивнул и слегка как-то замученно улыбнулся, ведь знал, что я была права.       В этот день я познакомилась с ещё одной работницей, по совместительству подруге, как он ее представил — Робин. Она показалась мне довольно милой и дружелюбной, хотя иногда уходила в свои мысли, болтая без умолку, перепрыгивая с темы на тему. Сначала, конечно, я задала не очень скромный вопрос, за который я сейчас дала бы себе из прошлого по башке: — Почему вы не встречаетесь?       Как сейчас помню, они как-то странно переглянулись и, закатив глаза, Стив ответил, подавляя вырывающийся наружу смешок: — Мелкая, тебя разве не учили свой нос в чужие отношения не совать?       Мелкой меня Харрингтон называл постоянно, ведь наша разница в возрасте целый гребанный год! Да даже не год, а шесть месяцев, но кого это волнует? Сначала я бесилась от этого, но на третий год «летнего общения» уже даже привыкла слышать это именно от него.       За эти три года Стив поменялся в лучшую сторону. Конечно, в первую нашу встречу он мне не очень понравился. Все время какой-то высокомерный, будто все ему чем-то обязаны по гроб жизни. Видимо, расставание с Уилер все-таки сильно отрезвило его, заставив начать смотреть на мир и людей там по нормальному, а не так, будто он тут самый лучший, а мы все его собственные пешки, которыми можно управлять.       В тот день не было ничего особо запоминающегося, кроме одного паренька, на которого я наткнулась по пути домой вечером. Помню, опаздывала сильно, за что бабушка тогда обиделась на пару дней. Я бежала через темный лес, спотыкаясь почти на каждом ровном месте об ветки, камушки и прочую хрень. В голове то и дело звучало: — « Домой ровно в десять», что подстегивало бежать дальше. Я настолько ушла в мысли, что не заметила перед собой, как мне казалось, камень и стукнулась лбом, упав на сырую землю. — Аккуратнее! — изначально немного грубовато, сквозь звон в ушах мне послышался мужской голос. — Ооо… — парниша видимо заметил, что перед ним девчонка, а не какая-нибудь шпона. — Ты не ушиблась?       Он протянул мне свою руку, которую я бы не хотела бы отпускать никогда. Ни за что. Я опёрлась на неё, встала и наконец смогла рассмотреть парня. Длинные каштановые кудрявые волосы красиво блестели из-за уходящего за горизонт солнца, карие глаза, почти что чёрные, смотрели глубоко в душу. Глаза, что снятся мне по сей день. Непривычная мне одежда: кожаная куртка, на которую сверху была накинута джинсовая безрукавка и рваные в некоторых местах джинсы.       Заглядевшись на него, я не заметила, как все ещё продолжала сжимать руку с массивными обжигающе холодными кольцами своей ладонью. — Я Эдди, — слабо улыбнулся кудрявый, пожимая мою руку. — Так ты не ушиблась? — Элисон, — я неуверенно пожала его руку в ответ. — Неа, все хорошо. Извини, нужно было вперёд смотреть.       Он рассмеялся, убирая свою руку в карман джинсы, в другой стал накручивать кудрявую прядь волос на указательный палец у лица. Делал он это либо когда нервничал, либо когда смущался. Наверное я влюбилась тогда не в самого Мансона, а именно в этот чертовски прекрасный смех и эту широкую улыбку, ненароком вспоминая которых, по телу неосознанно пробегает волна мурашек.

      Первое знакомство стало началом того, что я не хотела терять, но, увы, жизнь — злая шутка.

      Весь последующий месяц мы виделись каждый день и каждую ночь. Иногда я оставалась у него в доме на колёсах — трейлере и, залезая на крышу, мы ложились на неё, любуясь разными созвездиями на безоблачном ночном небе. Но в основном Эдди оставался у меня, притаскивая с собой гитару, подключая ее к комбику, играл и играл… Я могла слушать часами, правда. Это не сравнится даже с концертом группы «Metallica», на который мне недавно удалось урвать билет. Эдди играл только для меня. Пару раз я даже смогла выпросить попробовать сыграть попсовые песни, которые тогда слушала. Раньше я не особо любила рок и никогда не была во всех этой теме, думала, что они не поют, а просто орут в микрофон. Какого же было мое удивление, когда Эдди сыграл мне парочку более менее спокойных песен. Да и что врать? Мне понравилось, как и понравились другие песни — тяжелее.       Мне оставалось пару дней в Хоукинсе, ведь дальше выпускной класс и нужно было приехать домой пораньше. Мы буквально не отлипали друг от друга. Бабушка иногда даже не могла вытащить нас из комнаты чтобы перекусить. Мы болтали, болтали и ещё раз болтали. Было до боли обидно, что оставалось два дня, которые я хотела целиком и полностью посвятить ему.       В ночь перед отъездом я все-таки взяла себя в руки и призналась ему. Фраза «Ты мне нравишься» прозвучала из моих уст впервые и впоследствии ещё никто больше не слышал это от меня. Помню, как зажмурила глаза, впившись ногтями в свою же ладонь от нервов, ожидая ответа. — Ты мне тоже, принцесса, — прозвучало очень уверенно с этой потрясающей улыбкой на лице.       В тот день я первый раз поцеловалась… Никогда не жалела, что впервые все случилось именно с ним. Первая влюблённость, первый поцелуй, первая сигарета (которую у меня пытались яростно отобрать, ведь: — «Ну ты же не такая!»), да даже первый раз — все было с ним. Мне ещё ни с кем не было так уютно, Эдди как-будто был домом, в который хотелось приходить и лежать в мягких и уютных объятьях Эдди тёплого пледа, попивая горячий чай и с интересом заслушиваясь, как он играет на гитаре читая какую-нибудь книгу.       Расставаться было тяжело.       Слёзы сыпались градом, пока мы стояли и обнимались на перроне. Поезд должен был приехать через всего пять минут. Я вжалась в него, пытаясь запомнить запах, который до сих пор слышится мне в вагонах метро, на улице, даже дома…       Он поднёс свои руки к моему лицу и обхватил щеки, наклоняясь и притягивая меня в нежный последний поцелуй. Я робко касалась его губ, сминая их в поцелуе, полном тепла и любви. Той самой первой подростковой любви. Для нас обоих первой и последней. Солоноватые слёзы, случайно попавшие на губы, не особо мешались. Этот поцелуй был похож на наши «отношения», которых фактически и не было — горько и нежно. — Мы обязательно встретимся в следующем году, — твёрдо заявил он, отстранившись от губ, терзая меня взглядом. — Я выучу ту песню Мадонны, — теперь уже тихо хихикая, пока на заднем фоне можно было услышать стук колёс поезда об рельсы. — Конечно встретимся, я буду скучать, — прошептала я, убеждая себя, что этот год должен пролететь незаметно.       Я накрыла его руки своими ладонями, что до сих пор покоились у меня на лице, немного обжигая горячие щёки холодом перстней. — Пора? — на этот вопрос был только один ответ — утвердительный.       Я ещё раз в спешке накрыла его губы своими, будто впечатываясь в Эдди. Пришло время бежать на сам поезд. Я заняла своё место у окна. Эдди никуда не уходил — стоял на месте и, пытаясь развеселить нас обоих, отчаянно махал руками и изображал разные гримасы. Я приложила руку к стеклу, прощаясь с ним и поезд тронулся, везя меня домой.

***

Конец марта 1986 год Хоукинс       Вновь поезд и эта дорога. Я поступила туда, куда хотела и сдала все экзамены заранее, чтобы поскорее освободиться и поехать туда, ради чего весь год пахала, как проклятая. Женщина, ходящая по вагонам, сообщила, что мы подъезжаем и уже нужно собираться. Я быстро встала со своего места и, также моментально запихнув все вещи, разложенные на столике в рюкзак, встала и пошла к выходу.       Поезд со скрипом остановился и двери открылись, направляя мой взор на то место, где мы тогда прощались. Я не предупредила ни бабушку, ни самого Эдди, что приеду — решила сделать сюрприз. Я решила, что заносить вещи сразу нет смысла и, вызвав такси до Хоукинса, решила отправится сразу в дом Мансонов. Меня смутил вопрос таксиста: — Вы уверены, что Вам именно туда? — делая на последнем слове акцент, спросил он. — Конечно! — сгорая от нетерпения, чуть ли не выкрикнула я.       Таксист кивнул и машина с громким звуком поехала по дороге. Ехать было вообще не долго — каких-то двадцать минут. Во время поездки я смотрела в окно, хмурясь: «Ни одной машины туда, зато куча оттуда. Странно…». Подъехали к табличке, слова, которой твердили: «Добро Пожаловать в Хоукинс Ад», меня ещё больше смутило это, но я старалась уверить себя, что сейчас я увижу Эдди и он все точно объяснит. Ошибалась.       По всему городу раскинуты машины скорой помощи и пожарных, все говорят о каком-то землетрясение, о котором я ни сном ни духом, что странно, ведь учусь я на журналиста. Таксист остановился посреди дороги, ведь проезда никуда больше не было — только обратно. Я оплатила дорогу и направилась туда, куда мне сказали идти полицейские, даже не выслушав мой вопрос до конца.       Местом, где сейчас находилась половина, если не больше, города была старшая школа. А точнее спортивный зал. Я обошла его целиком и полностью, в надежде найти знакомые лица. Мне под руку попался Стив, сортирующий какую-то одежду. Я его окликнула и, резко дёрнувшись, он обернулся, смотря не на меня, а будто сквозь. — Стив, как я рада тебя видеть! — я бросилась ему на шею, начиная шататься из стороны в сторону. — Элис, какими судьбами? — придавая голову более жизненный окрас, спросил он. — Приехала вот к вам и к бабушке заехать, — я нахмурила брови, разглядывая все вокруг. — А это…? — Землетрясение, — коротко пояснил Стив. — Ладно! Увидимся, я поищу кое-кого и вернусь!       Развернувшись в сторону, я увидела дядю Эдди — Уэйна, что болтал с каким-то мальчиком и его лицо явно показывало, что что-то случилось. Что-то нехорошее… Они отошли в сторону, а я решила тактично подождать, пока их диалог закончится. Занять себя было нечем и я начал разглядывать стенд с разными объявлениями. В основном там были пропажи людей и животных, ничего не цепляло моего взгляда до одной фотографии… Пропал человек! Эдвард Мансон…       Дальше читать я просто не могла из-за слез, заслонивших глаза будто пеленой. Не особо помню, что именно что тогда со мной было… Я не смогла удержаться на еле держащих меня ногах и скатилась по стене на пол, начиная рыдать. Ко мне сразу же подбежал мужчина, которого я узнала только по голосу. — Элисон? — мистер Уэйн, у которого самого глаза были на мокром месте, а руки тряслись, пытался потряхивать меня за плечо, но я не реагировала и продолжала выть.       Он сел рядом — также на пол, обнимая своими руками мои плечи. Я положила голову ему на плечо, покрытое джинсовой курткой, что пахло сигаретами и каким-то мужским одеколоном. — Где он? — охрипшим от слез голосом, безжизненно спросила я.       Мистер Мансон ничего не ответил, лишь протянул мне кулон-медиатор Эдди, который всегда висел на его шее, утопая под футболкой «Hellfire club», которую, судя по фотографиям, он не снимал никогда. — Это Ваше, — выдавила из себя я. — Все, что ты должна знать, — он прокашлялся. — По словам мальца, Эдди спас его, а сам… — даже такой серьёзный на вид мужчина не мог сдержать слёзы из-за потери единственного родного человека. Это разбивало сердце ещё больше.

***

1996 год Хоукинс       Я закрыла фотоальбом, улыбаясь сквозь слёзы, что капали под ноги. Возможно, мы с Эдди были не так хорошо знакомы, но я полюбила его в ту первую встречу, что перевернула мой мир и меня в целом. И люблю до сих пор. Сейчас, если он был бы жив, то сказал бы что-то на подобии: — Из-за меня рыдать? Ещё чего!       Сеансы к психологу помогли хоть как-то восстановиться и вновь обрести себя в новом хобби — игра на гитаре, которую Уэйн отдал мне ещё в тот день. Теперь она, как трофей, висела у меня в комнате, куда вход был воспрещён даже родителям. Моя комната — маленький мир, где я могут спокойно жить, не вспоминая о том, что совсем скоро придётся вернуться в суровую реальность.       Я громко выдохнула и продолжила разбирать коробку, вытаскивая оттуда еще памятные вещи, смотря на которые, я вся искрилась радостью.

      На самом дне ящика покоилась ещё одна вещь — джинсовая безрукавка, до сих пор пахнущая им.