Но на свете нет дороги, чтобы нас вела друг к другу

      

Все города, моря и страны, Пепел укроет мягко, будто снег. Где ты прошел бесшумно — рано, Все твои раны видимы мне во сне. Сын ничей, ответишь ли — почему, Ты никому не брат, никому не муж? Что за горечь гонит тебя во тьму? Радостно ли столько лет одному, Быть? Е. Гопенко

      Первое, что я чувствую после того как сознание постепенно начинает возвращаться ко мне, это как чьи-то прохладные пальцы касаются моего лба, потом скользят по щеке, замирая у шеи.       — Амала, очнись, — звучит прямо над моим ухом тихий знакомый голос.       Я открываю глаза и вижу обеспокоенное лицо Рэйтана, склонившегося прямо надо мной. Чуть поодаль стоит Прия и с интересом наблюдает за нами.       — Я не думала, что ей станет плохо при переходе, она ведь уже была здесь раньше? — девушка скрещивает руки на груди и задумчиво наклоняет голову, глядя на меня.       Рэйтан устало вздыхает, помогая мне сесть и устроиться на мягких подушках на полу. Только теперь я замечаю, что все мы находимся в обители Рита-Шивы, в Тамас-Витале.       — Ты вообще ни о чем не думала, когда вела ее сюда. Этого не нужно было делать, — эти слова для Прии, но Рэйтан даже не оборачивается, чтобы взглянуть на нее.       Я пытаюсь понять, рассержен ли он, но уловить настоящие эмоции на этом красивом и спокойном лице практически невозможно. Как, впрочем, и всегда.       — Она помогла мне, а я помогла ей. И, думаю, не только ей, — произносит после недолгой паузы Прия, многозначительно приподнимая бровь. — Сказала бы, что сожалею, но это было бы ложью.       Девушка еще секунду смотрит на нас, а после бесшумно исчезает в тени выхода.       — Ты не посылал ее за мной? — неуверенно задаю я вопрос, на который уже знаю ответ.       — Не посылал, — качает головой Рэйтан. — И не стал бы. Я пришел бы к тебе сам. Но… я бесконечно рад, что ты здесь.       Он осторожно касается моей руки, словно боясь, что я оттолкну его, но я тотчас же переплетаю наши пальцы. Рэйтан чуть заметно улыбается и я вижу, как расслабляются его плечи.       — Значит… она сама так решила? — я внимательно вглядываюсь в темные, словно ночное небо, глаза.       — Здесь все будет другим без меня, Амала. Жители Тамас-Виталы это чувствуют и, разумеется, это не может не тревожить их. Мы связаны невидимыми нитями, мое отчаяние они ощущают как свое собственное, — Рэйтан слегка хмурит брови, но уже через мгновение его лицо разглаживается.       — Так ты в отчаянии? — невольно озвучиваю первый же вопрос, который приходит мне в голову.       — Мое отчаяние подобно морю в штиль: оно полно спокойствия и принятия. Мне важен каждый миг, проведенный в моем земном воплощении, особенно если этот миг связан с тобой, но я готов отринуть все, чтобы откликнуться на зов того, кто меня создал, того, чьей частью я являюсь. Это не смерть, Амала, это возвращение, единственно возможный финал моей истории. Путь от исхода к истоку, — Рэйтан говорит и смотрит куда-то сквозь меня, сквозь стену позади. Взгляд его непроницаемый, черный, а на дне зрачков плещется холодная отрешенность и смирение. Я вдруг осознаю, что его рука в моей становится будто восковой, безжизненной: пальцы неподвижно замирают, кожа утрачивает мягкость.       В этот момент мне безумно хочется схватить Рэйтана за плечи и как следует потрясти, чтобы он очнулся, наконец, усомнившись в правильности своего покорного смирения. И ощутил всю силу настоящих и живых чувств: тех, которые так похожи на обычные человеческие; тех, которые в нем, безусловно, есть; тех, которые он предпочитает прятать глубоко внутри.       Как я хотела бы разобрать по кирпичикам эту непробиваемую холодную стену отчуждения, чтобы у тебя не осталось ни желания, ни необходимости скрывать свои чувства, прятать их за каменной маской. Будь у нас больше времени…       Проходит несколько долгих секунд, прежде чем пальцы Рэйтана в моей руке вновь обретают гибкость и крепко обхватывают мою ладонь. Я делаю глубокий медленный вдох и ненадолго прикрываю глаза.       — Я хотела увидеть тебя, но боялась… что уже поздно, — безуспешно пытаюсь скрыть тревогу в голосе.       — Я не отказал бы себе в последнем удовольствии провести время рядом с тобой, даже украдкой. И я не посмел бы уйти, не попрощавшись, — Рэйтан мягко улыбается мне, его взгляд теплеет и наполняется безграничной нежностью, а я чувствую как все тело обволакивает приятное тепло, словно кто-то укутал меня в уютный шерстяной плед, согрел озябшие руки своим горячим дыханием. В таком состоянии я хотела бы остаться на долгие-долгие часы, и мне с большим трудом удается вернуть себя в реальность и собраться с мыслями.       — Нам… нужно поговорить. Я была в Калигхате, виделась с Амритом.       Как только я упоминаю имя Дубея, взгляд Рэйтана становится печальным и он отводит его куда-то в сторону, делая вид, что заинтересован узором на одной из подушек, лежащих на полу. Я выжидающе молчу, не решаясь продолжить, однако, мой собеседник даже не думает как-то комментировать то, что я только что сказала.       — Амрит рассказал мне о способе все исправить, избежать твоей… твоего ухода, — я неловко подбираю слова, стараясь даже в мысли ни на секунду не впускать зловещее слово "смерть".       — Не думаю, что что-то подобное во власти Амрита Дубея или в чьей бы то ни было еще, кроме, разумеется, Махадева Шивы, — мрачно произносит Рэйтан, выделяя имя молодого жреца тоном, полным странного недовольства.       — Но ты ведь даже не выслушал меня, — я сдвигаю брови, и в моем голосе сквозит раздражение. — Если есть хоть какой-то шанс, то мы должны им воспользоваться. Ты сам когда-то говорил мне, что не отступишь.       — Шанса нет, Амала, — качает головой Рэйтан.       Безысходность некрасивой грязной кляксой начинает расползаться где-то глубоко внутри и я ощущаю, как уверенность капля за каплей покидает меня.       Упрямый, какой же ты упрямый! Куда делся твой настрой идти до конца, твоя уверенность? Почему ты сейчас так безропотно готов принять подобный исход? И не хочешь соглашаться на помощь… Неужели усомнился в моих чувствах? Или, быть может, в своих?       Я держу руку Рэйтана в своей, чуть поглаживая пальцами выступающие костяшки на тыльной стороне его ладони. Потом осторожно сжимаю его кисть и считаю про себя: "Один — я", еще сильнее: "два — тебя", еще чуть сильнее: "три — люблю". Он с удивлением поднимает взгляд и задерживает его на моем лице, словно сумев услышать те слова, которые я только что сказала ему через простое рукопожатие.       Этому жесту меня когда-то научила мама, чтобы можно было без слов в любой момент поддержать друг друга. Если мы были расстроены, обижены или напуганы, но при этом не могли или не хотели говорить, то кому-то из нас достаточно было три раза осторожно сжать руку другого, чтобы напомнить: "Я люблю тебя, я здесь, я рядом". С тех пор, как мама оставила нас с Кираном, я даже не вспоминала об этом способе выразить любовь и поддержку, он стал мне не нужен, но сейчас я почему-то интуитивно использовала его, даже не задумываясь.       Поток моих воспоминаний прерывает до боли знакомое ощущение: Рэйтан мягко сжимает мою ладонь, глядя на наши сцепленные руки. Сжимает ровно три раза. Мне приходится прикусить губу, чтобы тотчас же не разрыдаться от остро накатившего осознания того, что я вынуждена раз за разом терять близких и родных людей, в которых так отчаянно нуждаюсь.       Мама... Я потеряла маму… а теперь теряю и тебя, Рэйтан. Как суметь это пережить, как справиться?       Какое-то время мы сидим молча. Я стараюсь восстановить сбившееся дыхание и прогнать безотчетное желание жалеть себя и выть от разрывающей душу боли. Рэйтан избегает смотреть в мою сторону, очевидно, давая мне возможность прийти хоть в какое-то подобие нормы. Он чувствует меня и мои эмоции так тонко, что иногда это даже пугает и мне приходится напоминать себе о том, что он не человек.       Немного успокоившись, я чуть тяну Рэйтана за руку, чтобы обратить на себя его внимание. Я знаю, что должна рассказать о предложении Амрита подробнее, должна постараться убедить Рэйтана в том, что если есть хоть какая-то, пусть и призрачная надежда, то нужно пытаться, нужно что-то делать.       Чтобы нарушить затянувшуюся тишину и начать говорить, я собираю все оставшиеся у меня силы.       — Рэйтан, сейчас просто выслушай меня, хорошо? — я делаю короткую паузу, затем сразу же продолжаю. — Амрит сказал, что если я буду следовать своему пути, если перестану сопротивляться, если оставлю тебя и добровольно буду участвовать в ритуале… то это может помочь тебе сохранить себя в этом земном воплощении. Ты сможешь остаться среди людей, сможешь не покидать Тамас-Виталу и ее жителей, сможешь как и раньше следить за порядком в этом мире. Для тебя все будет так, как было прежде, — я произношу это все на одном дыхании, лишь бы не задрожал голос, лишь бы его не сковал предательский страх.       — Для меня уже никогда не будет так, как прежде, — с горечью в голосе шепчет Рэйтан, его красивое лицо искажает болезненная гримаса, а затем он резко отворачивается. Я ловлю себя на неожиданном осознании — сквозь крошечные прорехи в его непроницаемой каменной маске я все же иногда могу видеть настоящие живые эмоции. И они отчаянно, невыносимо похожи на мои собственные.       Когда мы встречаемся взглядами в следующий раз, в непроницаемо черных зрачках Рэйтана отражается беспросветная тоска. Я почти физически ощущаю ее присутствие, и неприятный тревожный комок подступает к моему горлу.       — Ты сказала "оставлю тебя и буду добровольно участвовать в ритуале"? — Рэйтан с видимым усилием выплевывает из себя мои же собственные слова, не пытаясь скрыть напряжение в голосе. — Я останусь среди людей, но без возможности быть с тобой, а ты попадешь в руки к Дубею, станешь пешкой в его игре и… инструментом на его алтаре в его ритуалах? Ты этого хочешь?       — Нет! — вырывается у меня прежде, чем он успевает договорить. — Я хочу спасти тебя. Любой ценой, пусть даже такой.       — Это не спасение, это проклятие, Амала. И это не твой путь. Будь он твоим, ты желала бы его всем сердцем, — сухо произносит Рэйтан.       — Я желаю всем сердцем, чтобы ты, — я поднимаю руку и направляю указательный палец прямо в его грудь, — именно ты; такой, каким я тебя знаю, остался здесь, не ушел, не погиб, не вернулся к создателю. Пусть даже мне придется довериться этому безумцу Амриту. Пусть я должна буду навсегда отказаться от тебя. Если это и есть тот самый шанс, то я готова им воспользоваться.       Эти слова, произнесенные вслух, пугают меня до отчаянной паники. Я не верю самой себе и мне кажется, что по собственной воле отказываться от Рэйтана — чистое безумие. Все это я сейчас ощущаю примерно так, как если бы соглашалась отрезать себе руку и чувствовала всепоглощающий страх и ужас от этого своего согласия, предвидя в будущем бесконечные боль, отчаяние и невозможность примириться с потерей. Я прерывисто вдыхаю воздух, который вдруг ощущается невозможно холодным: все внутри леденеет, и каждый последующий вдох дается мне с огромным трудом.       — Помнишь, я просил тебя пообещать, что ты не уедешь из Калькутты прежде, чем найдешь ответы на свои вопросы? — слова Рэйтана стремительно врываются в поток моих беспокойных мыслей и я хватаюсь за них, словно за соломинку, пытаясь вернуть себя в реальность.       — Забудь об этом обещании, Амала. Я больше не хочу, чтобы ты оставалась в Калькутте. Это не то, что я должен говорить тебе сейчас: снова нарушаю правила, за соблюдением которых должен следить, но… я не хочу, чтобы ты делала это ради меня, убеждая саму себя в том, что таков твой путь. Кроме того, мне невыносима даже мысль о том, что Амрит Дубей когда-либо сможет касаться тебя, иметь власть над тобой без твоего на то желания. В то время как я должен буду навсегда исчезнуть из твоей жизни, не смогу защитить. Я слепо полагал, что смогу холодно и рассудительно реагировать на любые твои решения и поступки, поначалу так и было… но сейчас… я не в силах. Просто не могу, — Рэйтан болезненно щурится, покачивает головой и смотрит стеклянным взглядом куда-то в пол, не в силах сбросить оцепенение. Мне кажется, что я замечаю странный блеск в его глазах.       — Ты хочешь, чтобы я вернулась в Лондон? — глухо спрашиваю я.       — Совсем недавно ты говорила мне, что там твое место, твой дом, вся твоя жизнь, — он отстраненно кивает.       — С тех пор все изменилось. Мое место рядом с тобой. Ты — моя жизнь, Рэйтан. И раз уж счастливый конец в этой истории не предусмотрен, то позволь сделать все, чтобы быть уверенной, что ты есть на этом свете. Я хочу смотреть в небо и думать о том, что ты где-то тоже на него смотришь. И, может быть, вспоминаешь обо мне.       Вместо ответа он пристально смотрит на меня, сжав губы в тонкую полоску, а складка между его бровями становится глубже. В непроглядной бездне его обсидиановых глаз я читаю слова, которые он не хочет в очередной раз произносить вслух. Они все о том же — он намерен уйти, а я должна остаться. Я живо представляю себе, как улетаю в Лондон и проживаю там один за другим свои бессмысленные дни в попытках забыть о том, что случилось со мной в Калькутте. Кто случился…       Забыть о Рэйтане.       Так смешно, что хочется разрыдаться. Есть только один действенный способ забыть о тебе, Рэй, — умереть. И то я не ручаюсь. Но, думаю, будет шанс проверить.       Я мрачно усмехаюсь своим мыслям, но в следующее же мгновение ловлю себя на желании уронить лицо в раскрытые ладони и взвыть, словно раненый зверь.       — Ты прячешься от меня за своими непробиваемыми стенами и твердишь о том, что исход предопределен. Иногда мне кажется, что ты очень, очень далеко от меня. Что мои чувства для тебя ничего не значат, а свои собственные ты запер на тысячу замков, — на последних словах мое горло сжимают невидимые тиски, становится тяжело дышать и почти невозможно продолжать говорить.       Рэйтан неожиданно рывком притягивает меня ближе к себе, обнимая. Я прижимаюсь к его груди, исступленно хватаясь руками за крепкие плечи, и мне кажется, что я вот-вот разрыдаюсь от острого ощущения столь желанной близости, и от того, что она совершенно точно будет слишком кратковременной, слишком мимолетной, слишком иллюзорной.       — Я не помню, чтобы хоть когда-нибудь нуждался в ком-то или в чем-то больше, чем нуждаюсь в тебе, — Рэйтан прижимается щекой к моей макушке и я ощущаю его горячее дыхание в своих волосах, пытаясь еще ближе приникнуть к его теплой и часто вздымающейся груди.       — Прости мне эти вынужденно воздвигнутые стены между нами, но так должно быть проще нам обоим, — продолжает он. — Мне нестерпимо больно расставаться с тобой и знать, что тебе предстоит пережить. Я хотел бы никогда не выпускать твоей руки, но мои желания ничего не значат. Я хотел бы сохранить в памяти твой образ, но за той гранью, где все возвращается в божественный эфир, является частью его, нет места моим человеческим воспоминаниям, — руки Рэйтана осторожно поглаживают мою спину, выводя на ней замысловатые узоры. Движения успокаивают, а слова ранят и рвут в клочья; я теряюсь в этих контрастных ощущениях, чувствуя, как по лицу потоками льются бессильные слезы.       — Ты просто перестанешь существовать отдельно от своего создателя, а я останусь здесь, проживать оставшиеся годы во тьме без тебя. Я не хочу, не хочу этого! — я словно слышу себя со стороны: голос надтреснутый, хриплый, чужой.       — Это та цена, которую каждый из нас вынужден платить за краткий миг счастья. Мне жаль, Амала. Я не утаивал от тебя того, что возможен такой исход. Даже больше — я говорил, что он наиболее вероятен, хотим мы этого или нет, отступим мы или будем бороться. Даже если ты решишь поверить словам Амрита, решишь попробовать, то в конечном счете все может закончиться тем же. С одной лишь разницей — нам будет во сто крат больнее. Ты будешь страдать, идя против себя и отдаваясь во власть Дубею, а я — беспомощно наблюдая за этим перед тем, как навсегда уйти, — голос Рэйтана спокойный и тихий, но я чувствую, как сердце его заходится в бешеном ритме, рвется из груди.       Он вдруг порывисто прижимает меня еще ближе к себе, хотя секунду назад мне казалось, что ближе уже невозможно. От этих объятий становится больно и я с трудом могу разобрать, внешняя ли это физическая боль или душевная, та, что растекается по всему телу изнутри.       — Рэй, пожалуйста… пожалуйста, — бессвязно шепчу я в его грудь, сомневаясь, что он меня слышит.       — Я хотел уберечь тебя от всего на свете, но не справился. Я глупец, не слушающий голос разума, позволяющий сердцу управлять собой. Я увлекся, слишком увлекся. Я не должен был… — руки Рэйтана замирают на моей спине, по-прежнему крепко обнимая.       Его последние слова тонкой иглой болезненно пронзают мое сознание.       — Жалеешь? — с горечью в голосе произношу я, сдержанно отстраняясь от него и ловя взгляд, полный непонимания. Быстрыми движениями онемевших пальцев я смахиваю остатки слез со своего лица и замираю, в напряжении ожидая ответа на свой вопрос.       Но Рэйтан молчит.       И я, кажется, понимаю почему.       — Я хочу уйти отсюда, — быстро поднимаюсь на ноги и делаю несколько шагов в сторону выхода из зала. — Разговоры бессмысленны, все бессмысленно, а тебя… тебя я совсем не знаю!       Я не смотрю на Рэйтана, не вижу его реакции, но уже через секунду ощущаю, как его холодная ладонь обхватывает мое запястье.       — Амала, постой, — он заглядывает в мои глаза, но не находит там ту меня, которую знает.       — Чтобы что? Чтобы бесконечно продолжать наши бессмысленные разговоры? О, да, тебе нравятся те чувства, что ты испытываешь ко мне, ты наслаждаешься простым человеческим счастьем рядом с земной девушкой. Это делает тебя похожим на человека: новое, яркое, неизведанное. Ты подобного никогда не испытывал и тебе это интересно, безусловно. Пока оно не начинает выходить из-под контроля. Ты же привык все контролировать, верно? И не собирался погружаться во все это так глубоко, ведь так? На самом деле тебе же никогда не хотелось стать человеком, одним из нас. Никогда не хотелось прожить простую земную жизнь рядом с кем-нибудь… небезразличным тебе. Ты просто пытался насытиться необычными для себя чувствами, ощущениями, эмоциями, как изысканным лакомством. Ты даже сдерживаешь себя только лишь потому… — в какой-то момент я понимаю, что начинаю захлебываться собственными словами, а голос мой вибрирует и тонко звенит натянутой струной.       — Хватит! — оглушающе раскатывается по залу голос Рэйтана, а затем он повторяет уже спокойнее, — хватит, Амала.       Я безуспешно пытаюсь выдернуть свою руку из его хватки, ставшей вдруг железной. Рэйтан тяжело вздыхает, наблюдая за моими попытками.       — Если ты сейчас успокоишься и просто выслушаешь меня, то, думаю, все поймешь. Ты сделала неправильные выводы обо мне.       — Какие же выводы я должна была сделать? — я вкладываю в этот вопрос всю злость, которая сейчас клокочет внутри меня.       Рэйтан секунду колеблется, потом с шумом выдыхает воздух, болезненно хмурясь. И, наконец, отпускает мою руку. Я тут же принимаюсь нервно тереть запястье и оно начинает нестерпимо гореть, словно это место только что прижгли каленым железом.       Прежде, чем начать говорить, Рэйтан взглядом предлагает мне снова устроиться на подушках, которые разложены на полу. Но я в ответ лишь недовольно поджимаю губы, не двигаясь с места.       — Когда-то давно существовал ритуал, в ходе которого часть божественной сущности, обладающую собственным сознанием, можно было отделить от божества, создавшего ее. Эта часть погибала как часть бога, но перерождалась как земное создание, сохраняя свою личность и свой жизненный опыт. Иными словами, аватар бога мог стать простым смертным. На моем веку таких ритуалов не проводили, а детали их проведения были давно утрачены, — голос Рэйтана сдавленный и хриплый. Такой, каким я, наверное, никогда его не слышала.       — С момента нашей первой встречи я неисчислимое количество раз думал об этом ритуале, позволяя себе в красках представлять, что было бы, если бы мы могли его провести. Эти мысли наполняли меня радостью, заставляли хоть на миг поверить в счастливое будущее рядом с тобой. Это было так сладко, так желанно, так похоже на обычные человеческие мечты о счастье. Я раньше никогда не мечтал, никогда не был так похож на простого смертного. Я даже предпринимал попытки найти хоть какое-то сохранившееся описание этого ритуала, но все они были тщетны, — он замолкает и долгим тяжелым взглядом смотрит прямо в мои округлившиеся от удивления глаза, а потом вдруг опускает голову, пряча лицо в своих раскрытых ладонях.       Я делаю шаг к Рэйтану и осторожно обвиваю его плечи, не произнося ни слова. Несколько долгих мгновений я стою, прижавшись вплотную к теплому боку и прислушиваясь к тяжелому неровному дыханию. В голове мелькают и путаются обрывки мыслей, и я не могу собрать их воедино.       Рэйтан вдруг опускает руки и поднимает голову, мягко освобождаясь от моих объятий. Я вижу, как тяжело ему в этот раз удается совладать с собственными эмоциями.       — Боюсь, я вселил в тебя ложную надежду, — печально произносит он.       — Ты поэтому раньше молчал об этом? Чтобы я не надеялась зря, не тратила время в бессмысленных поисках? — мне с трудом удается управлять голосом из-за охватившего меня волнения.       — Да, все так. Я ведь искал сам, но безуспешно. Никаких книг, упоминаний, ничего. А те, кто мог бы что-то знать — давно мертвы, — бесцветным голосом отвечает Рэйтан.       — А кто? Кто мог бы знать? — я цепляюсь за последнюю ниточку, скользящую между моими пальцами.       — Кто-то, кто был связан с ритуалом, кому были выгодны его цели. Возможно, жрецы в храмах, или брахманы, хранящие тайные знания. Но я повторюсь, никто из этих людей не дожил до наших дней, многие столетия ритуал не проводился, — Рэйтан снова смотрит куда-то в стену позади меня или сквозь нее, словно в попытке отдалиться от реальности настолько, насколько это сейчас представляется возможным.       — Я… я знаю одно место, где можно попробовать поискать информацию об этом ритуале, — я озвучиваю свои мысли прежде, чем успеваю их осознать.       — Я знал, что тебя будет не остановить, — безрадостно вздыхает Рэйтан. — Могу ли я отговорить тебя от твоих намерений? Или мне не следует даже пытаться?       Я уверенно качаю головой из стороны в сторону, и Рэйтан понимающе кивает.       — Могу ли просить о том, чтобы ты была осторожна и не подвергала себя опасности?       — Просить можешь. Но я не могу обещать. Прости.       Рэйтан снова кивает, невесело улыбается, а затем стремительно прижимает меня к себе, нежно касаясь губами сначала моего виска, затем волос. Я безотчетно тянусь к нему, ища большей близости. И тогда он находит своими губами мои и целует так пылко, так яростно, так лихорадочно, словно это наш последний поцелуй. ***       Я медленно иду вдоль стеллажей, доверху заполненных книгами, и лишь звук моих шагов нарушает спокойствие пустых библиотечных коридоров. В нужной мне секции нет ни души, и я на на мгновение замираю, невольно вспоминая тот день, когда оказалась здесь впервые. Тогда с поисками информации мне помогал библиотечный работник — Ману, а теперь его здесь нет. Он был внимателен и учтив, хвалил мою любознательность, отвечал на все мои вопросы. Он даже позволил мне осмотреться в тайной книжной секции, принадлежащей семье Дубей, которую я случайно отыскала, хотя должен был скрывать ее существование от посторонних. А теперь Ману мертв.       Есть ли моя вина в том, что он погиб? Могла ли я что-то сделать, чтобы предотвратить его смерть?       Эти вопросы уже давно рефреном звучат в моей голове, чем бы я ни занималась. Ману расстался с жизнью. Возможно, из-за меня. И сегодня я снова иду в ту самую закрытую секцию. Тайком, ничего не сказав Амриту. И несмело надеюсь, что если кто-то и может пострадать от моих действий, то это лишь я сама.       В тайной библиотеке Дубеев все выглядит таким же, как мне запомнилось в последний раз. Я начинаю беспорядочно вышагивать вдоль книжных полок, доставая книги одну за другой и ища хоть какие-то упоминания о древних ритуалах, связанных с земными воплощениями богов. Увы, среди нескольких десятков выбранных мной книг так не находится тех, что были бы мне полезны. Ритуалы, информация о которых мне попадается, совершенно не те, и о многих из них я уже когда-либо слышала. С моих губ срывается отчаянный стон — здесь нет совершенно ничего хотя бы примерно похожего на ритуал из рассказа Рэйтана.       Неожиданно за моей спиной протяжно скрипит половица, а потом еще раз, и еще — все ближе. Я замираю, но не оборачиваюсь, боясь увидеть того, кто стоит позади меня.       — Если ты пришла, чтобы сказать, что принимаешь мое предложение помощи, то, признаться, я удивлен такому необычному выбору места встречи, — мрачный голос Амрита нарушает тишину небольшой комнаты.       — Я пришла, чтобы… найти кое-что, — с трудом подыскивая нужные слова, отвечаю я и оборачиваюсь. Внимательный взгляд Дубея цепко скользит по мне, задерживаясь на темных кругах под глазами — последствиях бессонной ночи.       — Интересно, — задумчиво тянет Амрит и слегка наклоняет голову. — А что тебе может быть здесь нужно? И почему ты решила не спрашивать разрешения на поиски у… хозяина этих книг?       — Прости, — выдавливаю я из себя. — У меня не так много времени и…       Амрит резко прерывает меня.       — Амала, я хочу, чтобы ты кое-что запомнила. Есть не так много вещей, от которых я способен прийти в бешенство. И одна из них — когда кто-то трогает что-то мое без разрешения, — в его голосе появляются стальные нотки, а взгляд становится предельно холодным. — И я должен бы вышвырнуть тебя отсюда прямо сейчас, но сначала, так и быть, дам тебе шанс объясниться. Но, прошу, давай без глупых оправданий. Что ты здесь ищешь и почему скрыла это от меня?       Эти слова явно призваны напугать меня, но я почему-то не чувствую страха. Все, что я ощущаю в данный момент — разочарование и странную досаду. Я вдруг с каким-то острым сожалением осознаю, что не хочу, чтобы Амрит на меня злился. Мне хочется сделать шаг к нему, хочется успокаивающе коснуться его руки. Эти желания кажутся мне странными, противоестественными, но у меня едва хватает сил их сдерживать.       Черт возьми, что со мной? Почему в его присутствии я сама не своя?       Я нервно сжимаю и разжимаю ладони, отчаяние стучит у меня в висках. Я явственно понимаю, что Амрит Дубей совсем не тот человек, к которому нужно тянуться и которому следует доверять. Но, кажется, выхода у меня не остается. А на кону слишком многое, чтобы вот так просто взять и отступить.       Могу ли я рассказать ему? И есть ли у меня выбор? Одной мне здесь ничего не найти, это уже понятно.       — Я ищу информацию о древнем ритуале. Он может помочь Рэйтану, — произношу я на одном дыхании.       — Как любопытно, — Амрит насмешливо прищуривается. — Что ж, стало быть, мое предложение было отклонено. Значит, твой путь будет более тернист. Жаль. Но ожидаемо. Что за ритуал?       — Я не знаю деталей. Как раз поэтому я и пришла сюда. Рэйтан рассказал, что ритуал очень древний, при его земной жизни он не проводился ни разу. Ритуал позволяет отделить аватар божества от самого божества, давшего ему жизнь. Аватар перерождается и становится отдельной личностью, простым смертным, лишенным божественных сил.       Лицо Амрита немедленно преображается, выдавая, кажется, искреннюю, неподдельную заинтересованность. Он хмурится в течение пары секунд, словно пытаясь что-то вспомнить, а потом его взгляд скользит вдоль стеллажей с книгами. Я замираю и боюсь даже сделать вдох, ожидая его реакции на мои слова.       Пауза затягивается, Амрит о чем-то напряженно размышляет, а я вдруг начинаю слышать свое сердцебиение — быстрое, тяжелое, беспокойное. Меня бросает сначала в жар, затем в холод, ноги становятся тяжелыми и мне начинает казаться, что я сейчас упаду.       Амрит, очевидно, замечает мое состояние, поскольку в одно короткое мгновение оказывается рядом и обхватывает рукой мою талию. Положение мое становится куда более устойчивым, но от близости Дубея у меня тотчас же начинает невыносимо кружиться голова.       — Не могу сказать, что я не слышал ни о чем подобном раньше, описание ритуала мне знакомо, — вкрадчиво произносит Амрит у самого моего уха, и с моих губ срывается вздох облегчения, который я не силах скрыть.       Чтобы нормально продолжать разговор, я пытаюсь выскользнуть из-под руки Дубея, но он не дает мне этого сделать. Предпринимать еще одну попытку у меня просто нет сил: ноги абсолютно ватные и по-прежнему кружится голова.       — Позволь мне присесть, — несвязно шепчу я без особой надежды на то, что Амрит меня отпустит. Однако, он сразу же легко подхватывает меня, помогая сделать несколько шагов, и через секунду я оказываюсь сидящей в мягком кресле. В голове сразу же проясняется, головокружение отступает.       — Я прошу тебя, расскажи все, что ты об этом знаешь. Если вдруг здесь, — я рассеянно обвожу взглядом десятки полок с книгами, — есть информация, которая может мне помочь, то позволь мне ее найти.       Я умоляюще смотрю на Дубея и с ужасом осознаю, что он, кажется, та самая последняя соломинка, за которую я бездумно, но настойчиво хватаюсь, в попытках спасти Рэйтана… и себя.       — Среди этих книг нет той, что тебе нужна. Знания о подобных ритуалах считаются давно утраченными. Однако… — Амрит пристально вглядывается в мое лицо, словно пытаясь прочесть мои мысли, — я, кажется, знаю, в каком направлении следует двигаться. Если и искать такого рода сведения, то у представителей брахманских семей. Кажется логичным, так ведь?       — Наверное, — я сдержанно киваю. — Ты поможешь?       — Я могу… найти для тебя эту информацию, если она тебе действительно нужна. Но уже сейчас я могу сказать одну вещь — такие ритуалы не для всех. Думаешь, ты готова?       — Я готова… на многое, — мой голос звучит тихо, но решительно. — Я знаю, что у тебя нет причин мне помогать и знаю, что прошу о слишком многом. Ты, возможно, попросишь у меня взамен то, чего я не смогу тебе дать, поэтому…       — Я согласен, — перебивая меня, неожиданно соглашается Амрит. — Я помогу.       Я чувствую все возрастающее внутреннее напряжение, меня начинает сотрясать мелкая дрожь. Я вдруг осознаю, что, возможно, сама загоняю себя в опасную ловушку, из которой нет выхода.       — Зачем тебе это все? Ты действительно хочешь помочь? Или ждешь, что мое отчаяние заставит меня заплатить любую цену за твои услуги? — вопросы срываются с моих губ, словно сами собой. Мне страшно оттолкнуть Амрита, страшно, что он передумает мне помогать. Но страшно и соглашаться на его помощь, — меня не покидает ощущение, будто я собираюсь заключить сделку с дьяволом.       — Услуги? — Амрит усмехается. — Я не оказываю тебе услуг, Амала. Я помогаю тебе обрести себя. Пройти свой путь. Так или иначе, ты окажешься там, где должна. Нельзя бесконечно бегать от того, что тебе уготовано.       — О, снова загадки. Знаешь, пусть будет так. Мне все равно почему ты это делаешь. Я не знаю куда там меня ведет мой путь, но я точно знаю, чего я сейчас хочу больше всего, — я стараюсь скрыть тревогу и волнение за маской показной непоколебимости и рывком встаю с кресла.       Амрит с насмешливым видом качает головой, давая понять, что мне не удалось его обмануть.       — Лишь только мне что-то станет известно, я сразу дам тебе об этом знать, Амала.       Я быстро отворачиваюсь и иду к выходу, борясь с желанием обернуться и посмотреть на Дубея еще раз.       Возьми себя в руки, Амала. Возьми себя, черт побери, в руки! ***       Такси останавливается прямо у ворот дома Чауханов. Дружелюбный водитель отказывается от чаевых и дарит мне на прощание приятную улыбку. Я выхожу из машины, стараясь не слишком сильно хлопнуть дверью и запоздало соображая, что нужно было как-то отреагировать на этот жест, хотя бы улыбнуться в ответ. Но, кажется, что сил нет даже на такие простые действия.       Дверь дома резко распахивается, едва я успеваю ее коснуться. Становится очевидно — меня здесь ждут. На пороге застывает взволнованная Приянка, в ее глазах сквозит сочувствие, кажущееся мне странным. Она жестом приглашает меня войти и пропускает в дом, где я сразу же нос к носу сталкиваюсь с братом. Киран выглядит испуганным и растерянным.       — Амала, звонила сиделка бабушки. Ей хуже. Гораздо хуже. Сегодня утром ее забрали в больницу. Нам нужно возвращаться в Лондон.