Рюкзак, полный сновидений.

      Обычно в это время всегда было тихо и безлюдно. Никому и никогда не приходило в голову искать его тут. Мысли струились плавным потоком, проникая во все уголки мироздания.       Тут почти всегда, каждый закат и каждый рассвет встречает он. Обычно в одиночестве, но. Кто не любит делиться своими историями?       Стоя тут, на крыше, он мог почувствовать, как вокруг мир готовится к отходу ко сну. В его понимании — это было чудесное время, и он был всегда огорчен, что так мало людей видело то, как Солнце покидает небосвод именно этого определенного города. Это же магия.       — Лучи закатного Солнца — ласковее, чем все остальные, потому что оно уходит от нас. Ему хочется, чтобы мы помнили, что тьма ненадолго. Что оно вернется к нам, помнит о нас и заботится. Мы должны быть ему благодарны. А ты. Ты так думаешь, Рин? — не оборачиваясь, повернутый лицом к небу, прикрывая глаза ладонью, как козырьком, юноша спросил друга, который только что поднялся на эту крышу.       — Да, я, пожалуй, соглашусь с тобой. Оно такое красивое сейчас… — тихо произнес Рин, подобно другу всматривавшийся в небо, полное золотисто-багровых переливов.       — Я рад, что ты пришел сегодня. Отличный закат. Последний из теплых осенних.       — Последний? — удивился Рин.       — Ага. Солнце уйдет от нас на зиму, и придет к тем, у кого зима была сейчас. Удивительно, правда? Хотя. Глупо наверное звучит. Однако же, Солнце старательно пытается не обделить нас всех-всех своим вниманием. Правда, говорят, что рыжих оно больше любит. Что каждая веснушка — это поцелуй солнечного зайчика. — улыбнулся парень, усаживаясь на самом краю крыши. — Хотел бы я их увидеть, — мечтательно потянул он.       — Солнечных зайчиков?       — Ага. Они ведь такие крошечные, но все равно приносят радость. Много радости, почти так же, как снежинки. Мне кажется так. — и он снял со спины массивный рюкзак и принялся там копошиться, явно в поисках чего-то важного. Закончив с этим — достал из рюкзака небольшую баночку. — Вот, наконец нашел их! А то думал уже, что потерял! — и он радостно начал раскручивать крышку.       — Что это? — Рин подошел ближе и с большой осторожностью сел рядом.       — Мыльные пузыри, — ухмыльнувшись ответил юноша, начиная выдувать один, немаленького размера. — Я, всегда, когда их дую, борюсь с дилеммой — или дуть боооооольшие, чтобы они, как крейсеры парили в воздухе, такие большие и чудесные. Или кучу-кучу маленьких сделать, так как когда они летают — они тоже как маленькие солнечные зайчики, только радужные.       И он «отпустил» свой большой пузырь. Тот медленно и плавно начал спускаться вниз, к городу, пока поток ветра не стал закручивать его выше. Пузырик переливался в лучах заходящего солнца как своей мыльной радугой, так и передавал последнее, вечернее золото небосвода.       Затем Нэйт запустил еще парочку пузырьков, и они, дружною толпой, отправились покорять воздух, игривые, маленькие и яркие.       — Это и правда красиво.       — Это еще только начало, — улыбнулся Нэйт, выпуская еще партию пузырьков. — Посмотри на Солнце. Оно уже перестало быть таким палящим и на самом деле позволяет нам полюбоваться им на прощание. Утром оно уже не будет вот таким таким. Только в следующий закат, который будет через долгих двадцать четыре часа, оно снова станет ласковым. Но все равно будет абсолютно другим. Другие цвета оно подарит небу. И так каждый день. Разве это нельзя назвать магией? — пузырьки все поднимались в небо, влекомые ветром, уже такие далекие, но все так же сияющие. Было ли дело в солнце или это они сами такие? Или это дело в том, что он и правда стал думать об этом моменте, как о магии, Рин завороженно наблюдал за ними и за закатным солнцем.       Продолжая выпускать пузырьки, Нэйт тихонько что-то напевал, еле различимая мелодия добавляла еще большей атмосферности моменту.       — А еще, я думаю, что люди многое упускают, не наблюдая за закатом. Вот ты вроде заметил, что солнце садится, отвернулся, и не заметил, как сгустились сумерки. Они как вуаль, быстро скрывают от нашего взора то, куда уходит солнце. Но при этом они плавные. И так же тяжело заметить как они сгущаются и превращаются в ночь. Или ночь приходит после них?.. — юноша задумался. — Как ты думаешь, сумерки это и есть ночь или они её за собой приводят? — он повернулся к другу.       — Я не знаю, если честно. Не думал об этом… Наверное они часть ночи, но не сама она. Что-то переходное.       — Переход от света к тьме. Скоро небо станет синим, — Нэйт закрыл баночку с пузырями и стал убирать её в рюкзак. — Их не увидеть в темноте, так что и тратить не вижу смысла. — улыбнулся он. Достав из рюкзака плед, он приподнялся, чтобы расстелить его на крыше, и присел, приглашая Рина. — Вот, а то она скоро начнет остывать, будет уже не так приятно сидеть. Хотя нагретая крыша — это прекрасное место для сидения, если честно. Она охотно делится тем, что подарило ей солнце — теплом и светом. Прогревает все кости, если лечь. Такое приятное ощущение, будто тебя насквозь проходит свет. — мечтательно произнес он, откидываясь назад, на плед, и уже лежа продолжил. — Я еще слышал, что сюда прилетают ночью светлячки. Еще ни разу их близко не видел, а ты?       — Видел, они очень милые и такие маленькие. Просто чудесные, будто маленькие звездочки летают рядом… Такие крошечные звездочки. — и Рин показал размер светлячка. — Кажется, будто ты где-то в волшебном мире, где звездам позволено спускаться с неба.       — Вау… Я даже завидую тебе, — хихикнул Нэйт, потягиваясь, — Но я рад, что они именно такие, как я себе это представлял. Крошки-звезды. Может они — феи? Просто мы слишком слепы душой, чтобы это понять? — вдруг он резко сел. — Представь, а что, если вокруг нас на самом деле полно волшебства, но мы, как те гномы, в Хрониках Нарнии, мы не позволяем магии проникнуть в наше сознание, в нас самих. Просто это же… Ужасно! Я бы ни за что не хотел так жить…       — Может у кого-то так и есть. Ведь люди не смотрят на закаты так, как ты. Я думаю, что тебе этого не грозит, Нэйт.       — И тебе. Ты ведь пришел сюда, и тоже любовался им, — улыбнулся юноша. — Значит, мы с тобой будем искать еще тех, кто поймет магию. Верно?       — Да, наверное, — смутился Рин. — Это было бы чудесно.       — Вот и решено! Смотри, почти уже исчезло, — и Нэйт показал на Солнце, что уже и правда почти скрылось за домами, и обратно прилег на плед.       Небо уже покрывалось синеватой дымкой сумерек, но последние лучи солнца, отражаясь от многочисленных стекол, все еще освещали этот город.       Двое сидели на крыше серой восьмиэтажки, погруженные в наблюдения за небом.       Тихий, скромный, худощавый Рин, который пришел в поисках Нэйта. Они оба любили эти разговоры. «Обо всем и ни о чем». Так мало и так многое они успевали обсудить… Нэйт, который только и делал, что разные глупости, всегда умудрялся найти что-то завораживающее в окружающем. Но больше всего он любил закаты. Потому, время их с Рином общения чаще всего именно на них и выпадало.       — Вечер раскрепощает, как бы то ни было, — однажды сказал Нэйт. — Больше слов произносится, особенно тех, которых ты бы ни за что не сказал при свете дня. Дело ли это в том, что ты не четко видишь собеседника, дело ли в том, что за день ты успеваешь устать, и уже куда меньше следишь за своей речью, но… Больше правды произносится вечером. Ночь — королева разговоров для меня.       И он замолчал. Частенько он говорил, что считает себя излишним болтуном, но всегда повторял, что в потоке искренней речи виднеется истинная душа, потому он так любит разговоры.       — Лгать долго — утомительно, потому и выходит, что чем дольше человек говорит, тем больше его настоящего в его словах появляется. — сказал он в другой день.       Ночами и они говорили, пока кто-то из них не уставал, и не уходил спать. Чтобы было лучше видно друг друга, Нэйт доставал из своего потрепанного рюкзака свечи. И не просто свечи, а в красивых, маленьких витражных подсвечниках. Еще он частенько носил с собой бутерброды, каждый раз с новой начинкой и неизменно просил Рина съесть хотя бы один. И термос с крепким чаем, в котором всегда была заварена веточка мяты, придававшая пикантность и легкую свежесть напитку.       Бренча кучей брелков на рюкзаке, он мог иногда с головой погрузиться в поиски чего-то. И иногда вываливал все содержимое на крышу, так как не мог разобраться сразу с содержимым.       Чего там только не было. Два комплекта пледов, просто тряпочки, платочки и лоскутки. Пара пуговиц, какие-то замки, ключики от неизвестно чего, плюшевый дракон, несколько карманных книжек, в мягком, уже грязноватом и поистрепавшемся переплете, тетради и пенал с карандашами и ручками. Бусинки, которые всегда норовили потеряться, но были любовно запрятаны в баночку, которая любила изредка раскрываться в неожиданные моменты, угрожая владельцу растерять «сокровища». Какие-то нитки, не законченные браслеты, и просто браслеты, комплект футболок и маек…       Но даже к старым и не совсем нужным вещам юноша относился как к сокровищам. Вообще даже одет он был как-то мешковато, с кучей этих браслетов, веревочек на руках и шее, с потрепанным рюкзаком, который должно быть мешал при полетах, но Нэйт бы всё равно ни за что с ним не расстался, как он сам множество раз говорил это.       Рыжий, с большими крыльями, он редко показывал как летает со всем своим скарбом, боясь показаться до ужаса неуклюжим. Но иногда поднимал вместе с собой в воздух, демонстрируя все величие неба, в которое был влюблен.       — Это, я думаю, не безответная любовь. Ведь если была бы безответной, наверное, природа не подарила бы мне эти крылья, — сказал он однажды, проводя чистку таких же рыжих, как и он сам, крыльев. — А еще, есть же такие, у кого есть крылья, но они не летают. Не только пингвины, додо и страусы. Нет. У каждого человека есть свои крылья. Фантазия. Она дает такой полет, коего даже мне иногда не сделать. Это чудесное качество, но… Мало кто в настоящее время ценит эти крылья. Всем некогда, — буркнул он, и сделал не большую паузу, отпивая из термоса. — А зря. Вообще, не обязательно даже так уж и мечтать, чтобы эти крылья подняли ввысь. Можно просто найти дело своей жизни. И пока ты чувствуешь себя счастливым, работая над чем-то — это тоже полет. Полет над серостью, горем и повседневностью. Нельзя позволять миру привязать себя якорем к земле. Нет. Рутина, конечно, неизбежна, но даже не она якорь, а наши мысли. Чем больше мы думаем о рутине — тем её больше. Не стоит думать вечно о делах. Отдых — тоже полет. — он повернулся и серьезно посмотрел на Рина. — У тебя тоже есть крылья. И они сильны. Не позволяй миру отобрать их, ладно? Обещай мне.       Рин только и мог, что кивнуть и пообещать. Тогда Нэйт, обрадованный этим, поднял его в очередной раз в воздух. Стеклянные многоэтажки отражали закатные лучи, и многократно усиливали звук взмахов крыльев и смех мальчишек, когда они пролетали между ними.       Нэйт никогда не говорил, на какой крыше он будет в следующий раз, но Рин никогда не искал его, будто сразу знал, куда нужно идти. А Нэйт будто только его и ждал. Эти вечера и ночи были прекрасным времяпрепровождением для обоих.