Лиха беда начало

— Чем же ты намерен заниматься теперь? — спросил Странник. Он подъезжали, и здание Департамента, с некоторых пор более походившее на цитадель, громадой вставало перед глазами. Трое с оружием дежурили у здания, и Максим отчетливо различил рыжую бороду. Зеф! Ну как же без него! — Что скажут знающие люди, тем и буду, — уверенно ответил Максим. На самом деле особой уверенности он не испытывал. Чужой мир оказался невероятно запутанным — так же, как, вероятно, и земной, только земной был знаком ему с детства, а этот… — Понадобится — займусь ин… инфляцией. Понадобится — буду топить субмарины. Странник покачал головой. Уровень финансовой грамотности начинающего прогрессора не позволял ему пока что заниматься не только инфляцией, но и самыми элементарными экономическими вопросами, а что до субмарин — на взгляд Странника, Максим перенес на Саракше уже достаточно. Максим еще раз посмотрел на рыжую бороду Зефа, пламеневшую в отдалении. — Мутанты, — вдруг произнес он. — Надо им помочь. Медицинская помощь, защита… — Всем помочь, всех спасти, — пробурчал Странник. — Попробуй для начала заняться их социализацией. Нужно, чтобы они нам поверили, иначе просто не пойдут в больницы. Лицо Максима прояснилось. — Есть, — и он четко, как научили его в Гвардии, отдал Страннику честь. *** Колдун встретил его без энтузиазма. — Я говорил, Максим, что вы — сила, — произнес он. Максим никак не мог привыкнуть к его манере говорить не разжимая губ. Правда, эти губы было бы сложно разжать — рот у Колдуна был крошечный, словно он постоянно собирался свистнуть. Может быть, подумал Максим, однажды с человечеством случится психическое пробуждение, и телепатами станут все. Как было бы замечательно — обмениваться мыслями без лжи и недомолвок! — Что вы принесли нам? — Я… — Максим запнулся. Он принес лекарства и питательные витаминные батончики, но Колдун явно спрашивал не об этом. — Если ваша совесть по-прежнему не дает вам покоя, — посоветовал Колдун, — принесите им хоть немного радости. Здесь никогда и никто не радовался. Максим мог бы с этим поспорить. Принц-герцог, например, был откровенно рад его видеть. И Бошку. И даже Орешник, хотя он раньше, еще до того, как принц-герцог дал Максиму бомбовоз, постоянно ворчал, что Максим их не жалеет. А уж как обрадовалась маленькая Танга! У них были свои нехитрые радости. Сумели собрать какой-никакой урожай мелких зерен — радость. Настреляли жилистых тощих зайцев — еще какая радость, у деревни будет мясо. Упыри где-то в отдалении маячили, но не напали — и то радость… Максиму вспомнились слова Хлебопека: «Ты только нас жалей, потому что мы самые разнесчастные люди». Мутанты действительно были самыми разнесчастными, наверное, на всем Саракше. Но сейчас Максим понимал, что жалость для них — самый опасный яд. Жалость и бездумная помощь разъедают не меньше, чем вражда. Но чем же их порадовать? Спрашивать у Колдуна не хотелось, хотя он остановился и встал вполоборота; сова у него на плече насторожилась. Может быть, она тоже была способна к телепатии? Колдун был мудр, но и мудрость его разъедала, потому что это была мудрость обреченного. Тогда у кого? У принца-герцога? Танга подошла к Максиму, потянула его за штанину. Смотреть на нее было нехорошо. Тоненькие ножки с вывернутыми распухшими коленями, тонкие, как палки, ручки. Мышцы атрофированы, веки набрякли и воспалены. Танга походила на человека больше многих в этом селении. Поодаль стояло еще несколько ребятишек, ее приятелей: девочка, покрытая бледными иглами, мальчик с руками-щупальцами, кто-то на четырех ногах — из верхней части тела у него росли еще две конечности, ими он пользовался как руками, но ладоней и пальцев на них не имелось… Взрослые были или в поле, или на охоте. Вечером придут и или рухнут от усталости, или отправятся в местный бар — пропустить стаканчик мутноватой браги и потанцевать под негармоничный пунд, музыку мутантов и для мутантов. Музыку-мутант… Им бы не пунд, а «В лесу родилась елочка», подумал Максим. Тем более, по календарю скоро новый год. На Саракше его особо не отмечали, но если нужно хоть чему-то порадоваться — почему нет? Идея с самого начала была бредовой, но лиха беда начало. …Принц-герцог удивленно уставился на Максима. — Мак, — проникновенно сказал он, — когда вам понадобился бомбовоз, я знал, что вы хотите нам добра. Вы хотите уничтожить наших врагов. Сейчас я тоже знаю, что вы хотите добра, но… как это нам поможет? Ведь людей придется отвлечь от охоты. От работы. А это значит, что мы будем голодать… — Вы не будете голодать, — сказал Максим. — Это я вам гарантирую. Первым, кто встал под его знамена, был Пиявка. — Люблю, как хвоя пахнет, страсть, — сказал он. — Вот когда ты затеял сюда этих, как их, варваров вести, я сразу сказал: ерунда! А это ты хорошо придумал, так его! Я пластинки принесу! Максим не понял. Но Пиявка показал ему несколько грампластинок — древних, исцарапанных, однако на старом-престаром проигрывателе они еще издавали какие-то сравнительно мелодичные — ну, на фоне пунда — звуки. Хлебопек умер до того, как Максим пришел сюда во второй раз. Максим жалел об этом: теперь он мог бы обо многом порассказать. Орешник спросил его: — Что такое игрушки? Что такое «бусы», местные женщины знали. Правда, их не было ни у кого. Бусы смастерили из красных несъедобных, но и не ядовитых ягод, получилось празднично. Рубить целое дерево Максим не решился, но нарубил лапника и соорудил из него нечто вроде спирального шалашика. Настоящей елки тут все равно никогда не видели… Тем временем Орешник с Бошку мастерили игрушки и репетировали с детьми новогодние песенки, кое-как переведенные Максимом, а Максим… Максим позорно смылся. Саракш стал его миром, он и Страннику заявил «я дома», но новогодние песенки детскими голосами едва не заставили его реветь в голос. А в лесу у Максима было важное дело. Даже два. И если с первым все решилось довольно просто, хотя до заставы было далековато, а бригадные поначалу шарахались от одного слова «мутант», то со вторым пришлось повозиться. …Он спустился в подземелье. По спине полз холодок страха. Что я им скажу, панически думал Максим. Как я с ними объяснюсь? Кто-то из них знает несколько слов на местном — но как выйти на этого кого-то? А главное — как отреагируют люди? На кой черт я вообще все это затеял? До Крепости путь был и вовсе неблизкий, к тому же Максим его уже подзабыл, несколько часов проплутал по лесу, и его уже пошатывало от усталости. Зато запах здешний он узнал сразу — его не скоро забудешь! Ржавчина, сырость, плесень и что-то живое, но не животное. Максим двинулся вперед, вспоминая повороты пустынных коридоров. Запертые двери проржавели еще больше, но электричество по-прежнему работало. По мере его продвижения вспыхивали и гасли тусклые лампы, и ощущалось… присутствие. — Эй, — начал Максим, осторожно, чтобы не произвести впечатления агрессии. — Я к вам. Не бойтесь, я с миром. Я друг. По коридору пронесся гортанный возглас и смолк. — Я пригласить вас хочу, — продолжал Максим, еще неувереннее, чем раньше. — На праздник. Приходите. Будем новый год праздновать. Песни будут и танцы. В прошлый раз они выложили человеческий скелет. В этот раз ему кто-то ответил новым гортанным возгласом. — Через три дня, — настаивал Максим. — Приходите. Будет интересно. Повисло влажное сырое молчание, в котором угадывалась настороженность. — Поселок мутантов, — в горле пересохло. — Они зовут вас упырями. Вы много ссорились, я знаю. Пора это прекратить. Вы приходите, а? Молчание было таким долгим, что Максим воспринял его как отказ. Вздохнул и пошел на выход. И вдруг в спину ему выкрикнуло сразу несколько голосов. Что это было — отказ? Возмущение тем, что он явился со своим дурацким приглашением? Или согласие? *** При виде солдат мутанты сбились в испуганную кучку. Судя по лицам солдат, они тоже испугались не на шутку. Наконец, девушка с усохшей третьей рукой и без носа робко вышла навстречу гостям. Те зашевелились, распаковывая подарки — консервы и сладости из солдатских пайков. В воздухе все еще висело напряжение, и вдруг Танга, подкравшись к одному из солдат, пискнула: — Дяденька, а подарите гильзу? Принц-герцог, ради праздника обряженный Дедом Морозом, вызывал детей по одному: петь и читать стишки. Смотреть на них было жутковато. Искаженные тельца, — некоторые почти не напоминали человеческие, усохшие или кривые конечности. И все-таки они улыбались — совсем как обычные дети, и так же, как обычные папы и мамы в обычных городах, улыбались их уродливые и больные родители… Может быть, это и не бессмысленная затея, думал Максим. Вот сейчас солдаты увидят, что это люди, хоть и больные, и калечные. А мутанты увидят, что обычные люди им не враги… Может быть, этот глупый утренник — первый шаг к нормальному обществу, где слабого защищают и лечат. Сгустились сумерки. И вдруг на краю освещенного пространства зашевелились тени. Четвероногие тени с большими лобастыми головами. Шум, голоса и неизменный пунд смолкли. Над тенями вспыхнуло зарево. Бледно-желтое, потом — красноватое. Потом синеватое. Ослепительно-белое! Восторженный визг Танги было слышно, наверное, в Островной империи. Вот и фейерверк, подумал Максим. И пусть они пришли всего на несколько минут и удалились — но они пришли. Лиха беда начало.