Женщина

Женщина. Уже одно это слово делает нас мужчинами. А один взгляд заставляет покориться. Ради одной лишь улыбки мы пойдем на многое, изменимся сами и изменим все вокруг. Чтобы заслужить расположение, положим к их ногам целый мир, созданный своими руками ради них, потом и кровью. Но, к сожалению, все не так буквально, как хотят женщины.

Падение было внезапным и обжигающе страшным. Она сама, её суть, горела. И разбивая свое хрупкое небесное тело о серость земли, она кричала, оглушая пустоту. За что? За то, что не повиновалась, не склонила главы пред человеком, столь же равным ей, как плод яблони своему собрату, пред тупостью, одутловатостью, покорностью. Не уподобилась. Она падала в самую глубь, самую тьму, пустоту, ад. Туда, куда был низвержен сын небес, незримо следуя которому, она встала с колен. Тот, пред кем она благоговела и млела, пред кем душа ее была раскрыта и обнажена – Люцифер. Она преклонила колени – лик ангела поразил ее. Она проследовала за ним во тьму, огонь, боль, насыщаясь ими доверху, ограждая его. Смертная женщина. Она шла покорно, молчаливо, след в след, созерцая то, что он созидал. Он внезапно закрепился в ней всей: в разуме, в душе, в теле. Он стал всем: отцом, господином, возлюбленным, Богом. Тьма расступалась пред ним, обретая форму, обретая свет, обретая жизнь. Он был таким же создателем, как и его Отец. И создавал свое великое детище, создавал то, что лишь мог – свою обитель. А она была незаметна. Тихой тенью она скользила за ним в царстве без света и теней. Она покорно подставляла спину, когда он хотел сесть. И благоговела, осязая легкий трепет его крыльев. Дрожала, когда он смотрел на нее, прямо в девственно чистую душу, заполняя ее собой. А на самом деле – мимо. И пустыня оживала по мановению руки Люцифера. Струился свет, бушевали ветры, бурлили волны, но все отступало, пропадало. Не создан был Ад для красот природы. Лишь огонь окружал его. И серая земля трескалась, гудела и стонала. Сам воздух был пронизан болью. И снова сгорая, сотрясаясь от боли, орошая кровью землю, шла она. Шла столько, сколько было нужно. Шла до тех пор, пока он сам не остановился. Пока не посмотрел на нее, именно на нее. И она почувствовала это впервые. И впервые обратился он к ней, огласив пустоту звучным голосом. И первым словом Ада была она. Лилит. Она была первым словом, первым человеком, первой женщиной. И она была его целиком и полностью. Лихорадочная дрожь овладевала всем ее телом, когда горячие, словно сам огонь, руки касались ее. Огонь, пропитавший неблагодатную землю Ада, наполнял собой тело несчастной женщины. Огненная волна, захлестнувшая ее, охватила сердце, и то забилось в неведомом предвкушении. И вся она прониклась судорогой восторга, ощутив то блаженство, кое близко лишь чистой душе, принявшей в себя ангельскую Благодать. Священной кровью окропив уста Лилит, вскормил ее Люцифер и сделал женою своей. Первая женщина стала первым демоном. Первой матерью ада стала Лилит, выносив четверых первенцев Люцифера. Тьма чадящего Ада охватила землю, и померкли в них небесные кадильницы и золотые столпы Рая. Семь вторых сынов вырвались на волю, подчинив себе смертные души. Грех и Содомия прокатились по земле. Гул небесных колоколов оглушил Люцифера, и мольбою сотен уст был он заключен. Разом брошен был сыновьями и дочерями, обессилен и предан. Святые слова жгли руки, ожоги чернели, кожа трескалась, и боль была неукротима. Но покорно приклонив колени, стояла верная жена, покинутая, преданная, оскорбленная. Немеющими пальцами – сквозь прутья решетки. Он тянулся к ней, хватался, будто не мог. Не мог без ее тени за своей спиной. Болью пронизан был его взгляд, унылый, словно серый пепел. И, как и под любым пеплом, под болью тлел огонь злости, готовый вспыхнуть яростью тогда, когда это будет позволено. «Освободи», - хрипел Люцифер и в ответном взгляде видел лишь любовь, крепче которой нельзя было сыскать. Любовь Лилит была сильней и крепче запоров, печатей и цепей, коими был отделен от нее муж. «Освобожу», - шептала она и в бессилии опускала глаза. И восходя наверх, лучилась радостью. Освободит. Теперь уж сможет. Она сможет использовать силу, подаренную ей своим мужем. И сила пробудилась в ней, огнем разлившись по всему телу. И тот звон, с которым один за другим падали в аду шестьдесят шесть замков на клетке, гулом расходился по всей земле, предвещая великое восхождение Князя Тьмы. И воздух дрожал, будто предупреждая, устрашая – вот он, близок, пади пред ним или беги. Во главе армии, что возвещала кровью и смертью о близости владыки, шла она, верная жена. С черной молитвой на устах, с торжеством в глазах. Страшилась она лишь одного – последнего решительного шага. Того, что придется ей принести в жертву. Жертву великой любви, односторонней, её личной, безответной. Лилит давно, много тысяч лет назад смирилась с тем, что она – лишь ступень для Люцифера. Ступень, на которую он ступит, перешагнет и вознесется выше. И каждый раз, желая отступиться, она видела чарующий лик Ангела Господня и ощущала то биение всего тела, от одного лишь упоминания о нем. Лилит всегда была женщиной, обычной и простой, обращенной в рабу любви и преданности. Влюбленную женщину нельзя обвинять в глупости, безответственности, легкомыслии – она влюблена. Она уже не вольна себе. Женщина есть первое человеческое существо, попавшее в рабство. Женщина стала рабой уже тогда, когда рабов еще не существовало. И Лилит была женщиной. В праздничном белоснежном одеянии, немеющими белыми губами произнося слова заклятья, с которым должна была пасть последняя печать, содрогаясь в луже собственной ярко-алой крови, встретила Лилит своего господина, своего Бога, своего мужа. Тот появился в ярком свете, пронизывающем все насквозь, обволакивающем и сжигающем все живое. Он был столь же прекрасен, как и всегда, но черты его лица были непонятно и неприятно резки и жестки. Злоба, неприкрытая и так долго скрываемая, вырвалась наружу. Лилит не помнила, что было дальше. И знать этого, конечно же, она не могла. Смертное, хрупкое и нежное тело, потеряв последние силы, словно бы надломилось и замерло. Неровно, неприглядно, пугающе. Владевшая им навсегда исчезла отовсюду, растворилась в вечности, в своей жизни, в своей памяти и чувствах. И лишь легкая, глупая, такая человеческая и женская улыбка говорила о том, что она тоже была счастлива. Женщина, любившая отчаянно и сильно, принесшая себя в жертву тому, кто не глядел на нее, тому, кто был равнодушен, в тот самый миг, когда Он был счастлив, обрела покой. И в этот миг она по праву получила титул «женщина». И сейчас, находясь в шаге от триумфа, стоя пред разбитыми зеркалами в комнате, полной мертвых демонов, Люцифер думал, как они похожи. Он сам и Сэм Винчестер. Как половинки единого целого. Оба отверженные отцами и оба воскресшие, словно фениксы, благодаря женщинам. Одна отпустила, погибнув. Другая, становясь живой ступеней на каждый его шаг к величию, принесла себя в жертву, лелея мысль о победе. Обе прелестные, обе проклятые, обе, навсегда оставшиеся в памяти.