Безнадёжная

"Ненормальная". С первой же их встречи Леви считал Ханджи такой. Абсолютно несуразная, с безумным блеском в глазах, отражающимся в линзах очков, и с совершенно необъяснимой тягой к изучению титанов. Гигантских чудовищ она ласково называла "малышами" и пищала от восторга, видя надвигающегося на их отряд девианта с явным намерением разорвать разведчиков на куски и сожрать. Аккерман никак не мог взять в толк, откуда в Зоэ такое безудержное стремление стать кормом для монстров, поставивших на колени и почти истребивших человечество. Но Леви чуть-чуть ошибался. Ханджи никогда не хотела стать "дерьмом титана". И даже не потому, что у них нет пищеварительной системы. Просто она была учёной, увлечённой экспериментами и желанием разгадать их тайну. Её манили знания, какие бы опасности ни таил путь к их обретению. Совсем немногие понимали это. Со временем понял и Аккерман, но всё равно не смог заставить себя перестать угрюмо фыркать и картинно закатывать глаза на восторженные вздохи Ханджи от вида своего очередного "подопытного". Впрочем, для Зоэ это понимание, вероятно, было своеобразным ситом, через которое она отсеивала людей вокруг себя. Делила на тех, кто понимает её и тех, кто не понимает. Хотя... Нет, вряд ли она надеялась, что хоть кто-то её поймёт. Поэтому, скорее всего, для неё существовали те люди, кто смирился и сочувствует ей, и те, кто не сумел пойти против собственных предубеждений и ненависти. Но Ханджи никого никогда не винила в желании уничтожить чудовищ. Она и сама когда-то была в стане солдат, движимых гневом, желанием отмщения и убийства. Но потом всё изменилось. "Безумная". Несмотря на то, что подавляющее большинство офицеров и солдат за глаза, а некоторые даже, не стесняясь, в лицо говорили ей об этом, Ханджи никогда не держала на них зла. Эрвин Смит был одним из первых, кто осознал необходимость её исследований, и сумел донести это до остальных, до начальства, до подчинённых. К мнению Эрвина прислушался даже Леви, который поначалу категорически отрицал деятельность Зоэ, считая это откровенным самоубийством, быть причастным к которому он не собирался. Да и вообще как-либо помогать четырёхглазой Аккерман не планировал. Но слишком уж привязан он был к Смиту, чтобы не заметить, насколько важны для Эрвина все эти безумные эксперименты Ханджи. И вот Леви уже самозабвенно прикрывает тылы этой чудачки, пока та безуспешно пытается договориться с четырехметровым безмозглым монстром, великодушно улыбаясь и радостно предлагая ему добровольно сдаться в плен. Аккерман сердито цыкает, наблюдая это жалкое зрелище, но глаза больше не закатывает. Он начеку, в любой момент титан может потянуть свои загребущие руки к исследовательнице, а та, чего доброго, может решить, что таким образом чудище хочет наладить тактильный контакт. Эрвин позволяет Ханджи проворачивать такие штуки только потому, что знает - Леви прикроет её. И Аккерман не может подвести своего капитана, позволив очкастой пострадать. Леви раздражается от того, как Зоэ может быть одновременно такой глупой и такой гениальной. Но главное, что Смит верит в неё и её исследования, и Аккерману этого было достаточно, чтобы каждый раз бросаться в атаку на титанов ради спасения шкуры Ханджи. "Чокнутая". Когда Смит стал командором разведкорпуса, он без тени сомнения назначил Леви капитаном собственного отряда. Никто и предположить не мог, что Эрвин доверит такую ответственную должность и Ханджи. Даже Леви сомневался в правильности решения командора, о чём неоднократно сообщал ему без лишних ушей, настойчиво предлагая пересмотреть её кандидатуру. Смит был непреклонен и абсолютно уверен в своём выборе. Ко всеобщему удивлению Зоэ действительно проявила себя в своей первой экспедиции в новом звании как настоящий лидер. И с тех пор больше никто не сомневался в возможностях и навыках капитана исследовательского отряда Ханджи. Леви не без иронии подмечал, что только став капитаном Зоэ стала чуть-чуть серьёзнее относиться к жизни. В ответ она ехидно отшучивалась, что ведь теперь ей отвечать не только за себя одну. Отшучивалась ли на самом деле или говорила серьёзно? Кто бы знал. Всегда пытаясь помочь другим, разговаривая, подбадривая и поддерживая по мере своих возможностей, Ханджи без труда умудрялась незаметно перевести тему, когда разговор касался непосредственно её собственных проблем. Пожалуй, никто толком не знал Зоэ настоящей - о чём она думала, что чувствовала, какие сумасшедшие идеи крутились в её голове. Она никогда не жаловалась, никогда не просила помощи, никогда не давала даже повода думать, что с ней что-то не так. Впрочем, пока она улыбалась, смеялась и, преисполненная пафоса, воодушевлённо рассказывала о титанах, никто даже особо и не задумывался, что у капитана Ханджи вообще могут быть какие-то проблемы. И только несколько человек догадывались, что не всё так безоблачно на самом деле - Эрвин, знавший Ханджи дольше всех, Моблит, знавший Ханджи ближе всех, и Леви, знавший Ханджи лучше всех. Только они могли прочитать по глазам, о чём молчит самая чокнутая капитан исследовательского отряда разведчиков, главная оптимистка и идейный вдохновитель всего корпуса. Аккерман уже даже не цыкал, а просто мрачно взирал на неугомонную коллегу, думая про себя, что котелок-то у неё действительно варит, несмотря на напускную внешнюю придурошность. Но по-прежнему не понимал, как вообще можно настолько углубиться в работу, чтобы забыть поесть, поспать и привести себя в порядок. Иной раз Зоэ заявляясь к командору в таком растрёпанном и помятом виде, что у Леви от одного взгляда на неё зудила чистоплюйская железа. Предложения и теории Ханджи были гениальными в своём безумии и безумными в своей гениальности, как и она сама, и Аккерман, слушая её очередной доклад, фоном рассуждал, из каких неприятностей ему придётся вытаскивать Зоэ на этот раз. "Четырёхглазая". В какой конкретный момент привязанность Эрвина к Ханджи перестала быть просто зоной ответственности Леви и превратилась в его собственную привязанность к очкастой - он точно не мог сказать. Очевидно, это был длительный процесс, уж явно не одномоментное событие. После гибели Фарлана и Изабель Леви наглухо запечатал своё сердце, не подпуская к себе никого и ни с кем не заводя каких-либо отношений, кроме сугубо служебных. Эрвин стал единственным исключением из этого правила. Аккерман очень уважал Смита, как человека и как старшего по званию, восхищался им, был предан ему и безоглядно доверял. Леви было предостаточно этой связи с Эрвином, чтобы не чувствовать себя одиноким в те редкие моменты, когда не нужно было кромсать на куски титанов. Все знали, что соваться к капитану не стоит - он строго держал всех, в том числе своих подчинённых, на расстоянии вытянутой руки. Тем больше Леви удивлял тот факт, что рядом с ним с завидным постоянством мелькала Ханджи - то беспардонно влезет в их с Эрвином разговор, то начнёт вслух рассуждать о том, что он слишком жёстко обходится со своими подчинёнными, заставляя бедолаг наводить чистоту по его приказу, то без стука ворвётся в его кабинет с просьбой помочь ей на ближайшей экспедиции отловить девианта живьём "для экспериментов". Но что-то определённо пошло не по его плану, когда присутствие Зоэ незаметно перетекло из разряда раздражающих факторов в успокаивающие. Иногда, сидя за чашкой чая, мужчина задумывался - каким образом она так неочевидно влезла ему в душу? Он никогда не замечал, чтобы она специально навязывала ему своё общество или пыталась "подружиться". Это произошло как-то само собой. Может, когда он в сотый раз сражался с очкастой плечом к плечу с титанами? Или когда Ханджи, израненная после битвы, сама едва держащаяся на ногах, штопала его раны? Или когда он насильно тащил Зоэ в ванную, чтобы отмыть всю эту недельную грязь с её лица? Или когда она, достаточно смелая (или чересчур безрассудная), пререкалась с ним в своей привычно шутливой манере, фамильярно называя "коротышкой" в ответ на его "четырёхглазая"? Или же в те мгновения, когда она, единственная, смотрела на него не как на сильнейшего солдата человечества, а как на простого человека, буднично подмечая, что у него слишком серьёзный взгляд для таких синих глаз? Нет, он точно где-то просчитался, потому что многие из его предположений - это уже следствие, а не причина. Леви вздыхает. У него снова есть люди, ради которых он готов сражаться до последней капли крови, и для него это - самое важное. "Помешанная". Каждый должен сходить с ума по чему бы то ни было, и Ханджи избрала для себя такую одержимость - титанами, спасением человечества, стремлением докопаться до правды любой ценой. Аккерман уже смирился с этим. Как и с тем, что Зоэ, наравне с Эрвином, стала неотъемлемой и очень важной частью его жизни. Во взаимодействии Леви с командором всё было предельно ясно: Эрвин - хозяин, а Леви - его верный цепной пёс, готовый порвать глотку любому по его приказу. А вот свои отношения с Ханджи Аккерман не мог охарактеризовать в двух словах. Он не считал её своим другом - у него в принципе не было друзей. Были коллеги, товарищи на поле боя - это да, безусловно. Но между ним и этой помешанной существовало что-то такое, чему мужчина не мог подобрать чёткого определения даже в своей собственной голове. Особая связь, заставляющая его проявлять своего рода заботу о Ханджи, насколько он вообще был способен на такое, тревожиться, не откусил ли титан ей голову на очередной миссии за стенами, и успокаиваться, когда она возвращалась в штаб живой, пусть и не всегда невредимой. Благодаря этой связи они понимали друг друга без слов, с полувзгляда. Что же это? Любовь? Совершенно точно нет, любить кого-то Леви уже давно не способен, этой опции он лишился много лет назад, ещё когда жил в Подземном городе. Ханджи была близка и дорога ему, но не как друг, не как женщина, а как вторая половина его души. Она чудесным образом оказывалась рядом ровно тогда, когда это было необходимо Аккерману, не переступала границы дозволенного, негласно обозначенные ими же самими, не лезла в его голову с расспросами и беседами. Леви очень ценил это, хотя по его вечно раздражённому и угрюмому выражению лица сложно было об этом догадаться. Но Зоэ - догадывалась. Нет, даже - знала наверняка. А Аккерман, в свою очередь, наверняка знал, что кроется под маской вечной жизнерадостности и оптимизма Ханджи. Но никто из них никогда не говорил об этом вслух. Этого просто не требовалось. "Отчаянная". Ни с одной миссии разведкорпуса за стенами не вернулись абсолютно все. Скорбь по погибшим товарищам уже стала верной спутницей разведчиков. К ней нельзя было привыкнуть, но можно было попытаться принять, что в их сражении без жертв, увы, не обойтись. И не всегда, далеко не всегда, получалось отделаться малой кровью. Главная задача для выживших - сделать так, чтобы каждый человек, сложивший голову на плахе этой безумной войны с титанами, не погиб напрасно. У Леви никогда не повернётся язык сказать, что он отпустил всех своих погибших подчинённых. Их искалеченные образы, все до единого, преследовали его во сне, прятались в тенях неверного лунного света под раскидистыми кронами деревьев, отражались в глянцевых бордовых лужах крови очередного убитого солдата, растекающейся по земле. Он научился жить с этим. Только вот горькое осознание того, что это наглая лицемерная ложь, придёт к нему позже. Аккерман мужественно справлялся с утратой товарищей только потому, что рядом с ним всё ещё оставались люди, которыми он по-настоящему дорожил. В тот миг, когда Аккерман подумал, что одномоментно лишился и Эрвина, и Ханджи, сильнейший солдат человечества мог только заглушать разрывающую изнутри боль яростным и отчаянным стремлением сдержать свою клятву уничтожить Звероподобного. Но судьба оказалась милостива к капитану в тот день, оставив рядом с ним чудом выжившую Зоэ. В том бою женщина потеряла не только свой левый глаз, но и часть себя, исчезнувшую вместе с Моблитом, спасшим её ценой собственной жизни, и Эрвином, в котором Ханджи всегда видела надежду на спасение всего человечества. И как бы она ни пыталась скрыть это, Леви знал, что что-то в ней в тот день надломилось. Как и в нём самом. Новая командующая разведкорпуса с достоинством приняла эту ответственность и гордо несла её, прилагая все усилия, чтобы оправдать возложенные на неё ожидания. Только Аккерман видел, как на самом деле Ханджи тяжело даётся это бремя, с каким остервенением она добровольно погребает себя под кипой бумаг, отчётов, докладов и рапортов, как лезет из кожи вон, чтобы не дать слабину, как показательно храбрится, с завидным упорством вселяя в других надежду на светлое будущее. Но в ней больше не было того задорного и живого запала, с которым она прежде окуналась в свои исследования. Леви ничем не мог ей помочь, ему было не под силу вернуть погибших к жизни, но он мог быть рядом с Ханджи и поддерживать её. Она - последнее, что осталось у него по-настоящему ценного в жизни, и Аккерман в своём упорном стремлении уберечь её не уступал сумасшедшему стремлению Зоэ не только казаться, но и быть хорошим командором разведкорпуса. "Отчаявшаяся". Благодаря стараниям Ханджи получилось перенаправить жизнь на Парадизе в новое русло - создать принципиально новое правительство, наладить сотрудничество с добровольцами анти-марлийского сопротивления, построить порт и железную дорогу, модернизировать вооружение, успешно вызволить Эрена из Марли и вернуться с континента живыми. Да, не всё было идеально, но Аккерман был готов лично дать в морду любому, кто хоть заикнулся бы приуменьшить заслуги Зоэ. Леви был горд видеть, как из помешанной на изучении титанов взбалмошной разведчицы Ханджи превратилась в настоящего командора, решительного, ответственного, рассудительного, превосходного лидера, готового повести за собой в бой целую нацию. И Аккерман следовал её приказам так же безоглядно, как когда-то следовал приказам Эрвина, частенько думая, что Смит сделал правильный выбор, назначив своим преемником именно Зоэ. За мгновение до взрыва грозового копья Леви успел подумать, что напрасно недооценил Зика, и сожалел лишь о том, что не сумел выполнить поручение своего командующего. Ни одного, ни второй. Однако и в этот раз судьба дала Аккерману ещё один шанс, и снова - в лице Ханджи. Она опять оказалась рядом с ним в самое нужное время. Лёжа в полубреду в лесу, весь искалеченный и перебинтованный, со старательно зашитыми Зоэ шрамами на лице, Леви слышал её голос, говорящей сама с собой, и понимал, что вот она, настоящая Ханджи, которую никто никогда не видел и не знал. В ту ночь они оба сделали выбор в пользу долга, но каждый - по своим собственным причинам. "Обречённая". Аккерман надеялся, что ошибся, неправильно истолковал то, о чём умолчала Зоэ, когда принимала судьбоносное решение спасти мир от уничтожения, рассчитывал, что сумеет остановить её, достучаться, переубедить. Но он не предполагал, что Ханджи уже всё давно для себя твёрдо решила. Леви отпустил Эрвина, потому что увидел в его глазах желание освободиться и обрести наконец заслуженный покой. Под гул приближающихся титанов стен Аккерман увидев в глазах Зоэ ту же самую мольбу о смерти. И как он раньше этого не понял? Ханджи улыбается, храбрится, пытается шутить, но Леви слышит, как дрожит её голос, чувствует, как сжимается её сердце, видит, как ей необходимо, чтобы он её отпустил. Аккерман осознал, что бессилен что-либо сделать, что не сможет остановить её и заставить продолжить жить и страдать в этом Аду. И он отпускает своего командора вновь. На этот раз, Леви был уверен, он исчерпал благосклонность судьбы, и несколько мгновений перед прощанием - всё, что им осталось отведено. И в эти последние несколько мгновений он посвящает ей то, что осталось от его сердца.