Правильность происходящего

Алиса сидит в широком кожаном кресле, подобрав ноги под себя. Она похожа на полусонную домашнюю кошку — вот-вот мурлыкать начнёт, кажется. А в очаге огонь пляшет и расползающиеся узорами тени отбрасывает, завораживая и приковывая к себе взгляд. Но Алиса вовсе не за тем сюда пришла, чтобы любоваться этим иллюзорно живым теплом, а только для того, чтобы чуть приуменьшить собственную холодность и раскрошить лёд чужих чувств. Тихо шелестят бумаги, и выводит каллиграфические буквы ручка «Parker». Алиса не оборачивается на того, кто сейчас корпит над «этими чёртовыми бумажонками, которые важны настолько, что отнимают неприлично много времени». Она ведь понимает, что Завулон не исчезнет просто так, не соизволив уведомить об этом. О нет, Алиса первой узнает о его планах. Стоит ли говорить, насколько горделивы и самовлюблённы ведьмы? — Ты не смотришь на меня. Аля, ты довела меня до того, что я не могу работать, когда ты сверлишь взглядом кого-то или что-то, а не меня. Алиса улыбается, хитро прищурившись. Она-то знает, что ответить: — Уж не ревнуешь ли ты, Завулон? — Я не ревную тебя к твоей собаке. Я не ревную тебя к той фотографии на стене, которую ты разглядываешь едва ли не чаще, чем меня. Алиса не станет придираться к тавтологии, пусть слово «меня», бесконечно повторяющееся в каждом предложении, режет слух. Тёмным свойственно думать в такой манере, а говорят они только то, что думают. Не стоит винить их за это, пожалуй. И напоминать про отсутствие собаки в своей квартире она тоже не сочтёт нужным.  — Та фотография — это тоже ты, — отзывается Алиса с нотками обиды в голосе. Завулон тоненько хихикает и вмиг теряет всю свою напускную серьёзность. Женщины — они такие женщины. Алиса, верно, думает, что чудовищная разница в возрасте и силе совсем не чувствуется, но Завулон-то свою игру ведёт. И смех его скорее на воронье карканье походит, а блёклые глаза о многом говорят. Алиса на него с собачьей преданностью смотрит, пусть и старается это скрыть. Сильной показаться хочет. Неопытность ли виной тому, молодость ли — Завулона не волнуют причины. Вальяжно сидящая в его кресле Алиса с самого начала была всего лишь шахматной фигурой. Скольких он уже так использовал? Но Алиса не умеет читать чужие мысли, поэтому олицетворяет собой холодное спокойствие. Она всё ждёт чего-то, не собираясь лишний раз говорить глупости. Завулон смотрит на неё с излишним вниманием, улыбаясь совершенно искренне, в чём Алиса не может усомниться. Она душу продать готова за одно только прикосновение изящных холодных пальцев к щеке. И совершенно ледяной взгляд блёклых серых глаз её совсем не пугает.  — Я люблю тебя, — спокойно напоминает Алиса. «Дура». А Завулон не умеет любить. Это чувство напрочь вытеснило что-то вязкое, тёмное, засевшее в груди подобно стреле с наконечником из калёной стали. Это что-то душит холодом и горечью, но привыкнуть легче, чем избавиться. Даже чувств не осталось — только их бледные призраки. Это просто фальшь, пусть умело замаскированная под настоящее — живое, тёплое. Тёмные всегда говорят то, что думают. Тёмные знают, что настоящая свобода заключена в горькой правде. Иногда стереотипы могут спасти ситуацию. Несколько слов легко произнести. Благосклонная улыбка вовсе не напоминает оскал, а голос хриплый от волнения. И лёд в глазах когда-нибудь растает. Тёмные ведь не лгут: — Конечно, я тоже люблю тебя. — Ему поверят безоговорочно. Завулону стоит многих усилий не расхохотаться. Несерьёзность может поставить произнесенные слова под сомнение, поэтому приходится держать себя в руках. Он откладывает бумаги и ручку в сторону, со вздохом поднимается на ноги. Барабанит пальцами по столу в таком же фальшивом подобии нерешительности, но через миг уверенно шагает к Алисе. Она прижмётся к Завулону с какой-то несвойственной нежностью, и он в очередной раз ощутит свое превосходство, а Алиса — приниженность, которой не придаст значения. И те самые холодные пальцы очертят контур алых губ, а ведьмино безумие проявится в широко раскрытых затуманенных глазах. И сердце часто-часто стучит под рёбрами; дыхание неровно. Приторно-сладкий запах духов раздражает и саму Алису, но в чём-то соответствует ситуации. Даже когда вместо симпатичного мужчины средних лет перед ней вырастет отвратительный клыкастый демон, одним лишь движением когтистой лапы разрывающий им же самим подаренное платье, Алиса не усомнится в произнесённых словах и правильности происходящего. Острые чешуйки больно оцарапают кожу, а на месте подобия поцелуев (прикосновений раздвоенного змеиного языка) останутся следы белой слизи. Так нужно, каким бы мерзким Алисе ни казалось происходящее. Так нужно.