Яростно, гордо, ласково

      — Сегодня не нужно идти со мной, Беллатрикс, — ты перекатываешь в пальцах Старшую палочку и смотришь в кровавую даль заката.       — Но почему, мой лорд? Я чем-то провинилась, раз в час триумфа мне не позволено быть подле вас?       — Вовсе нет, — коснувшись виска, пальцы почти невесомо скользят по линии скулы к острому подбородку, и Белла слегка поворачивает голову навстречу ласке, но глаза, губы, тонкие ноздри выдают напряжение. — Я лишь хочу, чтобы сегодня ты осталась с нашей дочерью, потому что нужна ей. — Всего лишь узловатая древесина под пальцами холодна и молчалива, и это... беспокоит.       Упоминание о ребенке смягчает лицо твоей преданной валькирии и делает ее похожей на обычную женщину.       — Ей нужны мы оба, мой повелитель, — уголки ее рта трогает улыбка, — но за несколько часов она и соскучиться не успеет.       Настенные часы раздраженно прессуют секунды; за чередой стен, в вестибюле, твои лучшие бойцы в ожидании приказа скабрезными шутками отгоняют животный страх. Нет времени на разговоры.       — Думаешь, я не справлюсь без твоей помощи?       Сверкая глазами, Белла встряхивает копной волос:       — Уверена, что для победы вам не требуется ничья помощь, мой лорд, поэтому!..       Ты останавливаешь страстный поток слов, прижав большой палец к ее губам, и проводишь по ним с мягким нажимом. Чуть приоткрытые, податливые, они немного сдвигаются в сторону. Кулон в форме птичьего черепа высоко поднимается и опускается в ее декольте, веки вздрагивают, и она устремляет к тебе взгляд, полный верности (в которой не приходится сомневаться) и затаенной ярости в адрес твоих врагов.       — А что ты ответишь, если я скажу, что я, — ты делаешь паузу, пристально следя за реакцией, — не уверен?       Искры исступленной, граничащей с безумием, веры в тебя и неутолимой жажды схватки гаснут в глубине ее зрачков. Вместо них появляется спокойная уверенность. Белла накрывает твою руку своей и трется об нее щекой.       — Отвечу, что в таком случае я тем более должна быть рядом.       Ты отнимаешь руку, что неожиданно требует волевого усилия, отступаешь на шаг и говоришь негромко и холодно:       — В таком случае я приказываю тебе остаться.       Буйные черные кудри закрывают бледное лицо, но ненадолго. Белла вскидывает голову:       — Значит, в этот раз я ослушаюсь вас, мой лорд, — и добавляет, бесстрашно глядя в глаза: — В вашей власти наказать меня заранее или потом, но сегодня я буду там же, где и вы.       Она не блефует. Ей хорошо известно — ты можешь. Даже слишком хорошо известно. Упущенного Гарри Поттера ты не прощал никому. А тот ускользнул прямо из-под носа трусливого Малфоя, его кисейной жены — на них ты надежд и не возлагал, но Беллатрикс! Она тоже была там. И ты подвергал ее Круциатусу наравне с другими, не испытывая ни жалости, ни сожалений, только справедливый гнев. Или... ты сумел убедить себя в этом тогда. Но не сейчас.       И ты знаешь — она бы выдержала пытку снова. И снова в блестящих от слез глазах ты не увидел бы ни упрека, ни ненависти, ни мольбы. Только преданность и... гордость.       Как можно быть и покорной, и гордой, ты никогда не понимал. И потому искал ту грань, за которой исчезнет либо первое, либо второе. Порой ты высмеивал любовницу на глазах Ближнего круга, и некрасивые красные пятна покрывали ее лицо и шею. Порой говорил гадости наедине, пока однажды, издевательски улыбаясь, не выдал:       — Ты как хороший эльф: безропотно принимаешь любые оценки и наказания.       Беллатрикс дернулась, как от удара Жалящим, но тихий ответ получился хлестким:       — Если таким образом вам легче переносить вашу боль, я вытерплю от вас что угодно, повелитель.       Ты едва не задушил ее за те слова, а их подлинный смысл, кажется, дошел до тебя только сейчас. Наверное, поэтому ты вместо того, чтобы карать за неповиновение и дерзость, делаешь то, что позволено простому смертному, но совершенно не подобает величайшему Темному магу: порывисто заключаешь свою женщину в объятья и, вдыхая ее сладковато-дымный запах, с болезненной нежностью прижимаешься губами к спутанным локонам на макушке, после чего, не говоря ни слова, уходишь.       Вскоре тебя полностью поглощает битва, главная, судьбоносная, решающая.       Чаша весов склоняется в твою пользу, ты практически достигаешь цели, когда судьба неожиданно дает крен в противоположную сторону.       С разочарованием и злостью ты вынужден наблюдать, как редеет твое войско. Ты близок к отчаянию, бешенству, срыву, но в этот момент замечаешь Беллу. Неистовое, бесстрашное порождение бури. Единственная оставшаяся в строю. Твоя.       В бурлящий поток разящих и защитных заклинаний сверкающим клинком вонзается мысль: поражение не беда, если вы покинете проклятый замок вместе. Ты уже обдумываешь план отступления, когда слышишь, как обрывается на высокой ноте громкий знакомый смех. Ты не желаешь верить, но видишь, как падает безжизненное тело, и не находишь в себе силы, чтобы сдержать крик.       Но проходит не больше минуты, и глубоко в груди вспыхнувшую жгучей болью рану сковывает льдом. Теперь ты пойдешь до конца. Ты поставишь их всех на колени или... Так или иначе все закончится.       Ты не справляешься. Ненавистный Поттер, воскресением которого ты отчего-то не слишком и удивлен, снова ломает твои планы. Вырвавшаяся из руки Старшая палочка бьет тебя в грудь твоим же проклятием, и ты больше не чувствуешь тела. Ты проиграл, на этот раз окончательно.       От мысли, что Дамблдор, возможно, прав и ты в самом деле чего-то не понял и не учел, тебя переполняет досада. Но потом, на фоне постепенно удаляющихся звуков чужой победы, ты вспоминаешь: там, за гранью, тебя ждет она, твоя Белла, и горечь поражения притупляется. А вскоре приходит и осознание, что смерть — это отнюдь не конец пути. И теорию Дамблдора вы просто проверите в следующей жизни.