Наблюдатель

Порой он заглядывает в её сны. Он замечает, когда она вторгается в его Царство, как она бродит по его владениям. Он знает всё. Дивный сад, пение птиц, фонтаны…цветы на фоне заката, что переливаются тысячами оттенков; парящие над облаками шпили сверкающих грандиозных небоскребов; звезды на расстоянии вытянутой руки; дом, построенный по кирпичику с любовью, семья вокруг обеденного стола, вкусные блюда и смех, и чувство безграничной, нескончаемой безопасности во всем мире; девчушка, что взобралась на острые, как бритва скалы, с обрубками вместо рук и ног, свисая с края и качаясь, как тень бегемота над оазисом, над пропастью расплавленной бурлящей серы; берега с толпами ходящих мертвецов, стонущих и царапающих костлявыми руками деревянную ладью Перевозчика, дарующего проход в Ад всего лишь за один грех. Он пристально всматривается, как и годами, веками, тысячелетиями и эпохами ранее. Помнит всё, с самого первого спящего в своем Царстве. И так будет до самого последнего, пока Вселенная не умрёт, или же не переродится. Сквозь сон он может видеть всю её жизнь. Достаточно длинную, чтобы во Вселенной успели появиться новые миры, но столь же короткую, чтобы поймать перо ворона между взмахами крыльев. Он видит её младенцем, одиноко лежащим в кроватке. Он видит в ней юную леди с ушибленной коленкой, пубертатными антиобщественными наклонностями, эго размером со слона. Он смотрит, как она проходит мимо оккультников и мертвецов, а за её спиной, словно марионетки, тянутся призрачные руки. Он видит её самый важный день, когда она должна будет сделать свой выбор, что откроет множество дорожек через сад Судьбы. Её истинный путь, который он не ведает, но все же видит в нём бесконечные временные линии, выходящие одна из другой и иногда параллельные друг другу. Он все видит. И вдруг, он замечает… себя. Невероятно. Между снами возникла брешь, своеобразный «карман», это как пузырь в огромном океане умирающих звезд, назойливо горящих на фоне темной пустоты космоса или же как столкновение старого космоса с новым, как когда-то давно, в результате чего появились молодые туманности. Он видит кровать, комнату с окном на тоскливое Лондонское небо, усыпанное грозами, кусочками льда и тусклые брызги дождя. Он видит тело, долговязое и бледное, а при ближайшем рассмотрении, совершенно обнаженное, распластавшееся на простынях, с прикрытыми от удовольствия глазами. И он увидел… Cебя. Толчок…шелест простыней, скрип кровати. И её. Константин. Она будто парила над ним в этом сне, держа его руки над его головой. Её бедра двигались, качались, ниспадали. Её кожа в некоторых местах покраснела из-за их дикого Желания, что оставляло на ней множество шрамов, настолько бесконечных, насколько бесконечны развилки в саду Судьбы. Её губы – полускрытый шёпот, словно манящая тайна, которую Смерть уносит в могилы. А её волосы – шелковые и блестящие, словно из перьев, что отделились от оборванных крыльев Люцифера. Он наблюдает за ней из-за угла комнаты, как голодный зверь, вуайерист, наткнувшийся на интимную трапезу. И, возможно, так оно и есть, ибо какая разница между зрителем, подглядывающим за интимом, и Сном? Будь то сексуальное удовольствие, любопытство или даже цель, разве есть что-то более интимное, чем Сны? Она оседала его, в её сне. Простыни обвиваются вокруг их талий, скручиваясь, разворачиваясь и взбираясь по их телам с каждым движением, каждым толчком, каждым вздохом, подобно белой змее, извивающейся и скользящей по своей добыче. Он тоже это чувствует. Удовольствие. Не его самого, но все же его, так как это было задано его создателем: быть воплощением всего, что делает его им, ибо он повелитель этого Царства, этого Сновидения. А что существует здесь, в его владениях, кроме него самого? Выходит, он тоже все чувствует. Её удовольствие, а также его удовольствие. Он ощущает изгибы её тела, влажность и тепло, мимолетные касания волос у его ключицы. Он смотрит на себя издалека, не выходя из темного угла комнаты, в то время как он навис над ней, а простыни снова укрыли их пояса. Ее пальцы скользят по его груди, в то время как он чувствует их будто на своей собственной, словно маленькие призрачные сны детей, еще не научившихся толком мечтать, такие же краткие, забытые, затянувшиеся, невесомые. Оно все ближе… Растет, пылает… Желание, словно странник, вторгшийся в его Царство, его суверен. И все же, он позволяет этому произойти. Он вздрагивает, и его собственные губы, с томным выдохом, словно вызов, приоткрываются. Её удовольствие с головой накрывает его, он не только видит, но и чувствует её и его одновременно. Он почти достиг своего пика. Еще чуть-чуть…Почти… И внезапно… она остановилась. Подобно песчинке, пойманной в вечные песочные часы, пойманной в мире без существования времени, застывшее тело над ней поймано вечно недоверчивым взглядом, отражающим его взгляд со сталкерского насеста. Её голова поворачивается вбок не от удовольствия, а чтобы дерзко посмотреть на него через всю комнату, ведь этот сон уже был не только её. Она посмотрела на него словно львица, будто не просто мельком заметила молчаливого наблюдателя, она выжидала и знала о его существовании, его проникновении в её сон, а затем ухмыльнулась. - Разве ты не знаешь, что подглядывать нехорошо? – сказала она, и в мгновение ока сон закончился. Он несется, словно комета, через вселенные, через пространства между существованием и понятиями бытия, через звездную пыль и сны, через планеты и пустоты, через все, что есть и чего нет. Он врывается в свой тронный зал, в свой могучий замок, в свои могучие владения, созданные одной лишь его волей, и он задыхается, словно бездыханный в пространстве без воздуха, жаждущий в пространстве без жажды. Его недовольство сокрушает горы, разделяет океаны, потрошит бутоны тысячи цветов, которые еще не распустились, заставляет Авеля проснуться раньше времени чтобы снова умереть от рук Каина и снова остаться в живых. И даже тогда он не может совладать с ним. Проходит неделя, а в его Царстве и целая жизнь, прежде чем он навещает её в Бодрящем мире. Как же его раздражает эта самодовольная ухмылка. И как же она его унижает. - Долго же ты, – сказала она со своим безвкусным акцентом. Её импровизированный «кабинет», как всегда, не ухожен: грязные ботинки подпирают захламленный стол, на котором в хаотичном порядке разбросаны бумаги с пятнами от кофе; прикроватная тумбочка усыпана немытыми чашками всех цветов и размеров; опрокинутая на пол мусорка; на стеллаже множество книг отсортированы без всякого буквенного или цифрового значения и смысла. Она точно королева своего царства. Царства помойки. А он лишь играет роль шута, что пробирается через вязкое болото оберток из Бургер Кинг, чтобы добиться её аудиенции. Она стоит, такая надменная и гордая, даже если он выше ее на целую голову, даже если она всего лишь пылинка в его вечном существовании, а её тень – темное прикосновение к его космическому океану. И все же она пересекает космос и тыкает пальцем его в грудь, доказывая, насколько она бесконечно мала и горда одновременно: - Что, язык проглотил? -Что… ты сделала? – спросил он, ощущая внутри себя щепотку любопытства, скрытую за гневом, неповиновением и даже каплей возбуждения, просачивающейся между жаром их тел, совсем как то внезапное пробуждение от незаконченного сна, медленно угасающее, но уже никогда не исчезающее полностью. - Хах, старый ведьмовской трюк, - усмехается она, - эфирная проекция для привлечения внимания цели, в сочетании с несколькими неделями практики астрала, чтобы контролировать ситуацию во сне. - Но зачем? – спросил он. - Ну, а почему бы и нет? Всегда весело поймать подглядывающего засранца, - она посмотрела на него. В его взгляде читается игривый блеск, странствующий вестник, ищущий Смерти, несущий вести о голоде и войне. Она ждет от него хоть каких-то эмоций, но он ей не уступает в этом, ибо Сны не должны сдаваться. Что толку во Сне, который идет на уступки? - Я не подглядываю… - Да, да, - сказала она, закатив глаза, - Ты – Сон из рода Бесконечных, олицетворение помыслов, старше Богов и Владыка своего Царства, - она улыбнулась, - И ты чуть не пришел к моей кровати смотреть как мы трахаемся. Вечность песка отягощает веки Морфея, а глаз начал дергаться как у усталого офицера гвардии, бессменно стоящего на посту. Ему нужно не просто стереть напрочь с лица земли ее наглость и неповиновение, как песчинки с подошвы, а полностью изменить её мироздание. И все же, он не может. Не потому, что боится осквернить любимую планету Смерти, а потому что… она интригует его. Она, смертное существо, непостоянство на полотне вечности, мгновенная вспышка, не более чем дуновение времени, держит его в своих руках, целиком и полностью. Точно также как и тогда его в её сне, когда он раскинулся на её кровати, ожидая неизбежности. Она уже шуршит в другом конце комнаты, в руках у неё увесистое устройство из веревок, крюков и болтов, исписанное латиницей. Прекрасная ручная работа по дереву. Средневековый арбалет, довольно примитивный в свое время, но он полагает, что со своей задачей арбалет справится. - Итак, Морфей, - произносит она, и его имя срывается с её губ, словно божественный зов, заставляя его хотеть лишь утонуть в этом проклятом прикосновении к ним, - У меня плотный график, нужно отправить пару демонических придурков обратно в Ад. Как насчет встретиться здесь позже и…закончить начатое? Если… конечно, ты не из тех. кто любит только смотреть. Она изучающе смотрит на не него с той же победной ухмылкой, запечатлевшейся на века в его существе, прекрасно зная ответ, даже раньше, чем он сам. Дверь уже за ней захлопнулась, прежде чем он понял истину. Он долго смотрел на дверной проём, прежде чем услышать стук в темноте. Вихрь звуков пустых банок, бумажных упаковок, скрежет колес и чего-то металлического пронесся в пяти шагах слева от него. Где-то с мусорных гор Джоанны случился оползень. Он подошел к упавшему мусору и нашел странный круглый предмет, толщиной в сантиметров 5, который двигался среди мусора взад-вперед, и явно застрял. Он был похож на черепаху, если воспринимать обертки от конфет как лапки и голову. Морфей наклонился и аккуратно приподнял предмет, переворачивая его. На лицевой стороне курсивом было выведено «Румба». Он снова возвратил его на место, поправляя, и наблюдал как маленький храбрый «Румба» спускается на кучи мусора в комнате Джоанны, словно доблестный рыцарь, подавляющий легионы дьявольских отродий и сил Зла. Затем он подошел к дивану, рукой смахнул оттуда хлам, освобождая место для себя и уселся, согнув под себя ноги. Часть мусора он обратил в мелкую пыль, которую робот «Румба» сможет победить. И он ждет, потому что Морфей всегда терпелив, ведь он бесконечен…всегда бесконечен.