И в радости, и в горе

— Ты мой маленький утенок. Рука путешествовала по горной цепи позвонков и скатывалась в лагуну блаженства. Блаженство, которое после блаженства. — Кря. — Ты мой маленький котенок. — Мяу. — Ты мой маленький цыпленок. -… — Ну? Ты чего молчишь? Эй, цыпленок? Она подняла на него карий взгляд полный серьезности и выдала — Я не знаю, как говорят цыпленки. Закусила губу и рассмелась. За этот хрустальный смех можно было отдать всех утенков, котенков и цыпленков вместе. Он, уже держа свою руку на ее мягком точеном полушарии, легко ущипнул ее за попу. — Ииии, — пискнула она. — Вот! Вот так и говорят цыпленки. И они засмеявшись опять сплелись в плотный клубок, в котором тяжело было определить где руки, ноги и здравыя смысл. — ДимДим — ты садист, изверг, — выдавала она по слову между поцелуями, которыми покрывала на его теле все подряд, что видела, — ненормальный, красивый, сладкий, вкусный. И прикусив с нажимом самое деликатное место продолжила: — Очень вкусный! Теперь уже он запищал то ли от боли то ли от неги. — Мой! Финализировала она и замолчала надолго. Для следующего акта любви слова были лишними. *** У них началось все неожиданно. С того самого интервью. Вернее с подготовки к нему. На самих съемках была стадия откровенного и неприкрытого флирта. На постпродакшне они уже больше целовались, чем разговаривали. А потом всё перетекло в нормальные здоровые отношения, которые только могут быть между двумя свободными, красивыми, состоявшимися профессионально людьми. Но соль была даже не в этом. А в том, что это была какая-то смешная любовь — даже целуясь они хохотали, когда набирали дыхание для следующего поцелуя. Он ее искал такую всю жизнь. Она, наверное, тоже. Вот такого вот. Его. Хотя не планировала так открываться. После всей боли и обид, которые с ней произошли в жизни, она поклялась себе, больше никогда, ни при каких обстоятельствах ее больше не обожжет мужское равнодушие и хамство. И закрыла себя настоящую теплую, искреннюю, любопытную, нежную на семь замков. Но так получилось — он ее открыл, вытащил из нее смешную, восхищенную девчонку, взял в свою теплую ладошку ее холодные пальчики и они пошли гулять по жизни. Все протекало очень хорошо, и как-то правильно. Они нравились всем. Он ее познакомил со своими родителями. Она его с детьми. Телебоссы потирали руки в ожидании свадебного эксклюзива. Красивые сказки люди любят, они их готовы поглощать в любых количествах — об этом свидетельствуют рейтинги телесмотрения мыльных опер с невероятными сюжетами. А тут такая красота происходит в жизни! Она чувствовала его трепетность, нежность, деликатность, такую же открытость, как и у нее, и самое главное любовь. При этой всей звонкости, они оба были состоявшимися людьми. Уникальными профессионалами в своей работе. Человека, не растворенного в деле своей жизни, она не смогла бы полюбить. Факт. — У меня есть для тебя сюрприз. — Какой? — Секрет. — А секрет секретный или не очень? — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. — Спасибо, Дим, мне его в клинике отрезали. Так пишут. Этери не была бы сама собой, если бы не поязвила или не проиронизировала сама над собой. — Ниче не знаю, милый носик, — и поцеловал ее в самый его кончик, — а вот вернешься со всеми медалями и подиумами — узнаешь про секрет. — Ну слава Богу! — театрально выдохнула она, — теперь есть стимул работать, трудиться, медали завоевывать. Сюрприз затевался действительно сногсшибательный. В курсе была только Диана, которая, собственно и сдала Диме размер маминого кольца. Сюрприз был действительно секретным — ведь предложение он ей собирался делать в «Секретной лагуне» — старейшем термальном бассейне Исландии, с настоящим живым бурлящим гейзером, который извергается каждые несколько минут. Эту природную термальную чашу, в которой температура даже зимой не опускается ниже 40 градусов, он уже договорился, арендует на целые сутки 24 февраля. В день ее рождения. Они, как и подобает купальщикам, будут полностью обнаженными. А на ней не будет ничего, кроме кольца на обручальном пальце. Там он ей поклянется быть с ней и в радости и в горе. И даже если она сразу не согласится, хотя может, он готов ждать. Свою радость, Этери, он готов ждать всю жизнь. Так ему тогда казалось. Вполне искренне. Он серьезный человек и был уверен в своих намерениях. Это была последняя ночь пред отъездом на сборы в Красноярск. А оттуда вся олимпийская команда должна была выдвигаться уже в Пекин. Они перезванивались-пересмеивались каждое утро-день-вечер. В во времени они не совпадали, зато продолжали совпадать в чувствах. Она нервничала. Очень нервничала — в каждый миг могла случиться подстава с ковидом. В воздухе плавало напряженное ожидание того, что им не дадут доехать до финала. Но их разговоры ее успокаивали и держали в тонусе. Он помогал чем мог. Как и все телевидение. Как и вся страна. Профессиональные режиссеры монтировали дневник Олимпиады для Ани и Дианы, выдавая это за девичье творчество. Профессионалу достаточно было одного взгляда, чтоб понять — не на коленке смонтировано, а опытным режмонтом. На этих видео она была такая маленькая, такая уставшая, такая… хотелось сгрести ее и немедленно окунуть в животворящий гейзер. Как же он ее любит. Смотрел на нее и думал только об этом. В радости у них получалось все замечательно. Душа в душу. Горе. Когда прозвучала фамилия носителя положительной пробы — у него упало сердце в желудок. Этого не может быть. Он точно знал. Только она не знала, что происходит. Почему? Зачем? За что им так? — Дим…я не знаю, что происходит… не знаю… но она точно невинна. Она не принимала… И я… я ей тоже не давала… Дим… Как попытка схватиться за соломинку. Он сразу ее набрал, как только стала известна информация. Вся страна ничего не знала. И телевидение тоже. А когда начали отходить от первого шока, пытались понимать, как им действовать. На редакционном совете как раз решали. В каком ключе всё подавать. Ведь главного, реакции Главного, не было. Не известно какие вводные придут сверху. — Дим, по Тутберидзе пока надо стараться аккуратно. Не отсвечивать. Во всех смыслах. Было сказано ему генеральным тет-а-тет после летучки. — Мы все в курсе какие у вас отношения. Но… — мужчина помолчал, — будет неправильно ее поддерживать в открытую, если ее не поддержат сверху, или она перебежит на сторону Американцев. — Да никуда она не перебежит! Со всем пафосом ответил Дима. — Ты уверен? Можешь поклясться своей должностью? Да ни в чем он был не уверен. И, если честно, то в отсутствии ее вины в этой допинговой схеме тоже. Как профессионал она всегда была жестка и шла к цели любыми средствами. Не это ли одно из средств? — В общем, Дим, ты как представитель, руководитель государственного вещания, не можешь быть замазан в допинге и в связке со скандальной барышней. Дим, иначе потеряешь все. И работу и жизнь. Предатели долго не живут. Такой же разговор провели и с Паутовой насчет Даниила. Поэтому они и вели себя на КПК как неродные. Этери приходила вечером в номер. Измученная, измазанная в том дерьме, которое в них летело, абсолютно без сил. Смотрела на экран смартфона — пропущенных не было. Набирала его сама — сигналы шли, трубку он не брал. «Наверное, на съемках» — уговаривала она себя, чтоб отогнать мысли об очевидном. Но и они роились где-то на задворках сознания. Сейчас было не это главное. Не это. Всю неделю личных стартов он на связь не выходил. Когда определилась ясность с Камилой, что ее никто сливать не будет — он у себя разместил сюжет канала о ее допуске. Но с позиции — смотрите наш эксклюзив. И ни слова поддержки для Этери. Ее судьба для телевизионщиков была до сих пор непонятна. ЦУ на счет Тутберидзе не поступали. Она, возвращаясь в Москву, отправила ему номер и время своего рейса. Он ведь так любил ее встречать в аэропорту со стартов. «ДимДим, прилетаю раньше всех. Встреть меня, пожалуйста. Камер не будет, не волнуйся. Ты мне очень нужен» Она многое понимала. Да все она понимала! И готова была до окончания решения по ее судьбе быть в тени. Она понимала, что не должна, в случае чего, портить ему карьеру. Но… ей так нужна была его поддержка. Его тепло. Его слово. Его ласка. Хоть тайная, хоть какая. Она просто умирала. Смс была прочитана сразу. Но осталась без ответа. Пробыв положенное время на ВТБ-арене, она, схватив Мишельку, уехала домой. В полночь 22.02.22 сразу по окончанию олимпийской вакханалии поехали первые гусеничные. Мир больше никогда не будет прежним Зарывшись в медные кудряшки малышки, она горько проплакала до утра. Когда пришла депеша о тотальной поддержке Этери Тутберидзе, мы своих не бросаем, за окном расцветал апрель. ТумТут разрешили ехать в шоу. Строителям было велено форсировать строительство в Ясенево. А рупору правды, Первому каналу — оказывать всецелую поддержку и полное облизывание матери-героини олимпийских чемпионов. Вот тогда начальство Диме и разрешило снова благосклонничать к Тутберидзе. Первая его апрельская смс была возвращена обратно. Номер заблокирован. Не ее. Его у нее. Во всех мессенджерах. Приезд с собаками и цветами под дом — тоже ничего не дал. Она прошла мимо, понурив голову к земле. Если бы могла, то прошла бы и сквозь него. — Этери! На свое имя из его уст не отзывалась. На предложения поговорить, ему было что сказать в свое оправдание, не реагировала. А потом она уехала. Он за ней следил каждый день. Не ждал, что вернется. Но она вернулась. Не к нему. *** Еще полгода назад этот день ему рисовался в других красках. Ярких, жизненных. А по факту. Его возненавидели родственники из Латвии и Черновцов. Он потерял свою самую большую любовь и самую большую удачу в жизни. У него осталась только его работа. И то не факт, что осталась. В свой День рождения он сидел на большом камне и вспоминал ее яркий смех звоночком, ее надутые губки, ребячливость и стеснительность, ее теплоту, ее дерзость и ласку в самые интимные моменты. Его светлая девочка. Его утенок. Его котенок. Его цыпленок. Так радоваться, как дитя, умела только она. С ней он и был в радости. Но не был в горе. *** — Мам…у Димы День Рождения. Он очень ждет твоего поздравления… Он хочет попросить прощения… Диана честно исполнила его просьбу. Просьбу каявшегося человека. Этери на это ничего не ответила. Она не умеет забывать, а следовательно и прощать. Он сломал не ее. Он сломал в ней последний шанс открыться этому миру. Она поклялась себе, больше никто и никогда не увидит ее настоящую душу. Так проще.