Перья

Сакура просыпается от тревожного, быстро текущего сна. Он незапоминающейся дымкой растворяется в темноте комнаты тут же. Сквозь сон ей будто что-то послышалось и теперь уже внутри, там, где грудная клетка, начинает формироваться ком чего-то скользкого. Открытые глаза словно и не открыты вовсе — потолок неразличим. В углах комнаты будто темные облака засели и осьминогами меняли форму. Сознание милостиво рисует обои на стенах: бледно-зеленые с полу-прозрачным принтом; лампу на потолке, светящую дневным светом даже при затмении солнца, совсем как в больнице. Шорох, мышью прошедший по квартире через кухню-студию, заставляет Сакуру напрячь слух. Неужели… Сердечная мышца — так обычно говорят врачи, по научному и без какой либо интонации в голосе и лице — у нее пропускает удар. Она прислушивается еще несколько секунд, прежде чем сесть в кровати, плавно, стараясь не шуршать одеялом и не вызывать случайного скрипа у пружин. У кровати постелен мягкий коврик и ступни легко его находят. На прикроватной тумбочке зелеными цифрами высвечивает далеко за полночь. Сакуре становится все неспокойней. Со спинки стула стягивает халат, мягкий и скользящий по коже легко, ведь ему такие нравятся. Не завязывая на талии полосок ткани обычным полу-бантом, проскальзывает через прикрытую дверь. Городской свет проникает в просторную комнату через широкое окно. Почти режет глаза желтыми и оранджевыми улицами, хотя квартира даже не в первых пятнадцати этажах. Чуть-чуть выше. И это еще одна причина чтобы прилетать чаще — он жутко любит высоту и открывающийся с высока вид. Ну, иногда смотрит на всех свысока. Пол под ногами теплый и ноги сразу улавливают волну прохлады. Сакура оглядывается по сторонам. В прихожей никого, у кухонного уголка — тоже. Она смотрит вперед, на неплотно закрытую дверь балкона — он начинается сразу за широким окном. Хочется цокнуть от такого разгильдяйского поведения — сколько раз она ему говорила чтоб за собой закрывал. А то тепло любим, а двери ей закрывать. Еще немного и Сакура была готова начать воспитательно-возмущенную речь. Между прочим ей на работу рано вставать! Но вместо этого сердце ухает в желудок, стоит приглядеться к тени у столика, круглого, стоящего возле самого окна недалеко от шторы. Сгорбившаяся фигура полу-лежит сидя, видимо опершись о стену спиной. В голове все громче отдают удары гонимой по венам крови. Сначала один шаг вперед, словно в забытии. Но годы проффессианального врача дают свое. Просто… Когда он приходит к ней такой вот, мозг будто отключается, становится туманно-пустым и… Чувство страха накрывает с головой. Уверенные шаги тихим эхом расползаются по углам. В голове формируется уже другая идея, но в таком состоянии в котором он сейчас… А впрочем как влепит она ему затрещину в минутном порыве, так же быстро он и забывает. Совершенно не бережет себя, лезет на рожон. Ему же людей спасать надо! Он же Герой, и не какой-то там из второй десятки в топе. Подумаешь всего лишь Герой номер три. Ну и что? Возмущению Сакуры нет предела, более того его становится все больше. А раны! Где он только таких злодеев находит, что потом к ней приползает полуживой. А больницы так, для дураков придумали, да руки у нее видители мягче чем у… Еще немного и голову она точно кому то оторвет, а после неспеша пришьет обратно. Но ее мысли вдруг разбегаются листьями в порыве ветра и Сакура отчаянно пытается зацепиться хоть за какую соломку, стоит разглядеть в потемках взъерошенные раскинутые крылья. Она запросто может его вылечить (как никак стажировалась у самой Исцеляющей Девочки) и следа не останется. Будет снова сверкать по телевиденью, перед фанатами и вообще перед всем миром своей ослепительно-индюшиной натурой. Красиво расправляться со злодеями днем, в лучшем случае оставляя бедолаг где-то на крыше и связанными. А ночью хорошо так надирать зады опасным и скрытным личностям, после приползая к ней с совсем не ослепительной улыбкой и беззаботством, а с сверкающим кровью лицом. Каждый раз, как только он просыпался у неё на диване в студии, получал назидания и угрозы. Но быстро изловчился просыпаться раньше нее, оставляя после себя свежесть раннего утра. Упархивал к себе и если сразу в свое агентство, то не скупясь, пускай через телефон, но Сакура смачно выругивала Героя номер три, так что, наверное, там все близстоящие слышали. Дыхание у него неравномерное, с вздохами через раз. Сегодня что-то пошло не так — он ни разу еще не приходил в таком состоянии. Внутри щемит больно. Лицо в кровоподтеках и рассеченной бровью имеет ужасающую картину. Она присаживается рядом на колени и совсем несвойственно врачу, повидавшему за свою недолгую, но насыщенную жизнь множество ранений и крови, — хочет расплакаться. — Кейго, зачем ты так… — под пальцами горит чужая кожа. Ладонью она чуть прикасаясь, ведет к подбородку, щекотно проводит по щетине. — Почему. Не бережёшь себя. Пальцы, вот-вот готовые соскользнуть с лица, перехватывают. Рука его едва ли больше ее. Да и сам по себе он довольно маленький по сравнению со средним ростом мужчин-героев. Он роняет тяжёлый вздох и открывает наконец глаза. Внутри Сакуры мягко отпускает — он в сознании и все не настолько плохо. Кажется. И вообще минимум несколько дней покоя или она привяжет его, а позже припугнет ломаными костями. А лучше крыльями. Ей надоедает это, в конце концов надо прекращать доводить себя до такого состояния. Или… Она действительно что нибудь ему оторвет. Взгляд жидкого золота смотрит на нее как сквозь мутное стекло. Неудивительно — столько повреждений. Приоткрывает рот, но Сакура осаживает сразу. — Молчи. Получается строго и севшим голосом. Он на это ложит её руку себе на грудь, откидывает голову назад. Пускай так, а то только рот дай открыть и не закроешь. Шут гороховый, но его зовут Героем. Морщинки на лице разглаживаются, стоит ему захватить её руку или две. Он вообще становится умиротвореннным, если только видит ее поблизости — Сакура замечает это почти сразу после первых нескольких встреч в больнице. Доктором же она начала работать всего три года назад и очень быстро стала профессионалом в сфере спасения по сравнению с ее сверстниками-друзьями и коллегами из больницы. Через полтора года, когда причуда хорошо контролировалась и выносливость с качеством невероятно быстро взлетели, оставив многих позади (ведь Сакура упорная, и добивается своего всегда), ей предлагают работу в госпитале, отстроенную специально для Героев. Она соглашается. Работает недолго и несмотря на баснословные суммы переводится в учреждение попроще, со смешанными пациентами — статус ей позволяет лечить всех. Сакура концентрируется, ладонью ощущает жестковатую темную майку-форму с ромбиком посередине. На ней крови не видно, зато видно разсеченную кожу в идеально ровно порезанных краях ткани. Приятного цвета куртка заляпана ярко-алым, пушистый мех по ее краям местами окрасился в матово-бордовый. Лечить внутренние раны вроде кровоизлияний, переломов, разрывов мышц и сращивать внешние порезы кожи — немного разные уровни сложности и требуют особых навыков. Сакура еще не доросла до уровня, когда лечение одновременно происходит и внутри и снаружи, поэтому пускает энергию сначала внутрь. Таками мычит слабо, с выдохом, сжимает ее кисть — надломленные ребра срастаются болезненно. И, кстати, без рентгена и больничных условий такое лечить очень трудно! А он словно забывает об этом и еще много о чем. Вот окочурится у неё прямо тут, на коврике, так это ничего! Главное — ты не переживай, Сакура, я в тебя верю и еще я живучий. Скинуть такого самонадеянного болвана с семнадцатого этажа, чтоб мозги на место встали, и то не получится, а жаль. Только если… В прочем, подумать об этом она всегда успеет, сейчас же надо вылечить это крылатое чудо. Второй рукой тянется ему за спину, прикладывает ладонь на лопатки между основанием крыльев. Куртка мешает, искусственный мех лезет в лицо, а подрагивающие крылья своими габаритами мешаются. Ещё чего зацепит их. Тишина длится недолго. — Сакура, цветочек мой… — говорит он сипло. Возмущение просто всколыхивается внутри «цветочка». Стоило подлатать, как тут же разевает варежку. Смотрит на нее приоткрыв глаза, сквозь щёлки раскосых глаз. — Сиди, — откидывает тянущуюся к ней руку и идет к полкам в кухонном уголке. Где-то там лежит хорошая аптечка, собранная Сакурой специально для таких незапланированных встреч. Кейго послушно сидит, только дышит всё ещё рвано. Она оборачивается на него через плечо оценивающе. Решает, что воды ему дать надо, а то поди воробушек жаждой измучился. Наливает в стакан, идет обратно. Воду с жадностью выпивают, едва не выронив округлое стекло. — Аккуратнее. И много не пей. Совет врача слушают не слыша и поэтому Сакура заранее позаботилась о его состоянии, наливая не более чем полстакана. — Готовься, сейчас будет твое самое не любимое, — предупреждает она и щелкает пластмассовой защёлкой аптечки. — Не-ет. Давай сегодня без этого. Пожалуйста, — жалобно начинает и пытается сделать щенячьи глазки. — Похныч мне тут, — обрубает строго, как и полагается, как её научили лучшие из лучших. От запаха антисептика он морщит нос и часто моргает. Когда она тянется к костюму на ястребе, ее быстро прерывают. — Нет! — по детски закрывает руками порез на боку. Она тяжело вздыхает, возведя глаза к потолку. — Кейго. — Нет. Пожалуйста… — едва не бьет по полу ногами. — Скажи, ты Герой номер три или нет? — возвращает глаза к нему на лицо, отслеживая каждый мускул. Это должно работать. И сработает — проверяла уже. Столько ран, столько лет геройства. И не подумаешь что такой смелый, отважный не боящийся спасать людей из воды и огня, Ястреб, боится антисептика. Не долгого пощипливания раны. Нет, ну ребенок! — Конечно герой, — отвечает неуверенно, не понимая к чему Сакура сегодня его приведет. — Как ты думаешь, герой без ноги — это удобно? — Ну смотря какая причуда, — он прикладывает пальцы к подбородку, — но всё же остановлюсь на том, что это не красиво. Довольный своими выводами, открывает глаза, встречаясь с застывшим холодящим взглядом напротив. И внутри такое чувство образуется, будто он что-то упускает. Кажется, до него начинает доходить то, что пытается донести до него доктор. — Стой, от заражения же не умирают? — он заглядывает ей в глаза, — верно? Сакура никуда и не уходила, только медленно закручивала крышечку на бутылечке. Таками смотрит на нее взволнованно, вглядывается в лицо. — Ну что ты, не умирают, — успокаивает она мило улыбаясь. Ястреб заметно расслабляется, облегчённо выдыхает. Но она добивает. — Только ноги анпутируют. С окончанием последней фразы на лице Кейго мгновенно отражается с десяток нервно пробегающих эмоций. Сакура просто не успевает их даже разглядеть в темноте. — Сакура, помоги мне. В его голосе она улавливает нотки подступающей истерики. Аа-а, так его величеству индюку некрасиво будет выглядеть без ноги? — Будет щипать, — прощупывает почву, выгибая бровь. — Я потерплю. Сакура немного дивится такой резкой перемене в голосе Героя. Ну и хорошо, что он наконец дурачества оставил. Наблюдает как он запрокидывает голову назад, на стену, прикрывает веки. Взгляд цепляет кадык, обтянутый кожей, и кажется, вот-вот распорющий ее. Заторможенно открывает бутылочку и хорошо промакает ватный диск. Форма у него немного тугая и Сакура освобождает руку, откладывая вату на крышку бокса. Высоко закатывать не приходится — кожа задета только на нижних рёбрах и животе. Обрабатывает рану осторожно, по краям. Несколько раз меняет окровавленну вату на чистую. Ястреб не дергается, не мычит и Сакуре даже начинает казаться что он заснул. В таком случае будет спать на полу. Дом отапливаемый и сопли не потекут. Только дверь на балкон закрыть надо. Закончив последние штрихи и удовлетворительно посмотрев на проделанную работу, она ложит ладонь на живот и пускает ускоряющую восстановление клеток энергию. Закончить ей не дают — спины касается что-то. А через секунду до Сакуры доходит. Дожили! Это надо было забыть про крылья, а потом еще и пугаться. Сначала мягко прилегая, крыло становится все настойчивей. На миг теряя равновесие, приходится опереться второй рукой о крепкое плечо, неизвестно, раненое или уцелевшее. — Кейго, — строго смотрит в его закрытые глаза. Он молчит, крыло не ослабляет давление. Сакура на секунду теряется, уже было готовая вспыхнуть спичкой и точно влепить затрещину, но… Напарывается на взгляд с золотым отливом, в ночи обретающим тайну и что-то неземное. Не тем детским, шуточным, вечно веселящимся над кем-то. Этот взгляд холодный, как у хищника резущий кусками, видевший и переживший многое. Не исключены потери, предательства, обиды. По коже бегут мурашки. В памяти всплывает всего пара раз когда она видит его таким. Впервые она встретила его в больнице (и неудивительно — столько времени там проводит). Слишком громкий в такой обстановке белых рабочих стен, он привлекал к себе еще и лишнее внимание. Когда яркая внешность, да крылья занимают едва ли не весь коридор, как уж не заметить. Он был собенно громким для человека с ободранным боком. Сакура уже тогда едва удержалась чтобы не заорать на слишком болтливого Героя, вопящего о том, что он видети ли больницы не любит, а еще белых людей. Тогда она подумала, что если это крылатое существо вынесет ее последние мозги, то просто пошлет его куда нибудь в другое учереждение. На дворе был вечер, а нервы и без этого стали протекать — после очередной заварушки героев-злодеев, оставив после себя уйму раненых. Потом они пересекались еще пару раз, а в следующие встречи он мог явиться без какой либо конкретной причины. Пробегал мимо, ага. Воспоминания прерываются, когда Сакура чувствует или, точнее, не чувствует давление на спину. Лишь шелест. Вглядывается в умиротворенное лицо и все же долечивает его. Собирает использованную вату в кучку, убирает и закрывает аптечку. Тихо радуется что обошлось без чего либо серьезного, хотя и понадобилось больше времени. Можно будет еще и утром долечить. Она поднимается, сминая вату в ладони и подхватывая белую коробочку, собираясь отнести ее на свое законное место. С лица спадает и без того усталая улыбка, когда она наконец замечает это. Как это назвать вообще? Просто творческий беспорядок Героя? И что с этим делать? — Кейго, — как можно дружелюбнее обращается она к нему, стараясь не обматерить все вокруг, — убирать будешь сам. Хоть всю ночь. Так вот что это был за звук. Она даже не знала что он перья может скидывать. Ну да, это Кейго, а что ты хотела, Сакура? Их много. Рассыпавшись, они красно оседают на светлом полу. Разных размеров, едва пушистые и жесткие, — откуда только их столько? Сложенные один к одному в крыльях, они кажутся меньше и аккуратнее. Вспоминает, что хотела уйти наконец, но тут все в причуде, если так можно сказать, а пройти так почему-то то ли страшно, то ли жалко. Стараясь не наступить, носком тянется подвинуть их. Но ещё до того, как она дотягивается, перья разлетаются от того места. Сакура одёргивает ногу, косится на все так же мирно лежащего Ястреба. Пробует наступить на другое место — эффект тот же. Впечатленно делает пару шагов вперед и перья словно от потока воздуха разлетаются от ступней, оставляя кружочки ровно под размер стопы. Ей становится любопытно, но стараясь не подавать виду, чуть слышно фыркает и уже не конфузясь, идет вперед. И ничего не задевает, конечно же. Теперь, выполнив свой долг врача, она со спокойной душой может лечь спать, да только ее грызет изнутри детское восхищение и любопытство. Стоя у двери в спальню, передумывает разворачивается и снова идет к разлившимся по полу перьям. Садится на корточки перед ними. Смотрит на Кейго, тянется к близлежащему. Но получается взять три. Она просто разглядывает их, крутит между пальцами. Теперь уже не косясь ни на кого, всецело обращается к его, вдруг, опавшим крыльям. Замечает особенно длинное. Аккуратно отодвигая в сторону маленькие, прямо на коленях идет к нему — уж слишком оно привлекательное. Наконец взяв его в руки с нескрываемым восторгом ученого рассматривает. Может больше и не получится потрогать перья самого Героя- номер-три. Фанаты его наверняка только об этом и мечтают, лишь бы перышко получить. Удивительно как его ещё не общипали. Задумавшись, Сакура пропускает перо между пальцев. Приятно скользит блестящая поверхность. Впрочем, может ей оставить пару тройку таких себе? Помахать длинным и даже не страусиными пером из зоопарка, — очень необычно. Ведь оно лёгкое, прочное и геройское одновременно. Если быстрее опускать, слышно как оно рассекает воздух. Не сразу Сакура замечает на себе взгляд, заигравшись как ребёнок. — Нравится? За все это время пока она тут машется, Таками успевает и усесться поудобнее, а она и не нивидит ничего! Сверкает золотом глаз и улыбается как-то не по доброму и не зло. Хитро. — Вот еще, — говорит пренебрежительно, словно кто-то усомнился в том, выполнила ли она домашние задание или нет. Выразительно фыркнув, пытается швырнуть его же пером в него. Замашки — дело особое и довольно трудновыполнимое. В конце концов это перо и оно не может иметь гравитацию как у камня, поэтому просто крутанувшись в воздухе, оно падает вниз, виляя из стороны в сторону. Упав, оно не свойственно поднимает волну полу-пуха и Сакура, собиравшаяся и уже развернувшаяся уходить, делает поспешный шаг от места перьевой лужи. Все это подозрительно. Опять застыв перед дверью в спальню, неуверенно оборачивается. — Спокойной но… чи, — она смотрит на парящие перья с небольшой тревожностью. Ещё секунд пятнадцать смотрит, а перья, что словно пыль на солнце, плавно кружатся, но не опускаются. Сглатывает вязкую слюну. Кто же ты такой Ястреб? Она смотрит на него, снова сидящего с закрытыми глазами. Борется с желанием пойти досыпать до работы и подойти к мужчине. Вздыхает. Откидывает все лишнее на задворки сознания, позволяя рациональной мысли созреть. Надо дать ему одеяло, да. Двумя пальцами трет переносицу и уходит в комнату. В шкафу есть даже два одеяла про запас и Сакуре не жалко, тем более для него. В конце концов на таких безстрашных как он, держится их относительный мир. Она выбирает потолще, несмотря на теплую квартиру и небольшой морозик в городе, пришедший с порывами ветра и пушистыми редкими комьями снега. Возвращаясь сегодня вечером домой, едва не падает, подскользнувшись. В такие моменты зима начинает раздражать, но она держится, вспоминая, что ее лечить точно не будут — она же врач и может сама о себе позаботиться. Трясет головой, переключая внимание на недры шкафа в мягком свете ночника. Надо будет как нибудь перебрать все это добро, начиная с летнего платья матери, каким-то образом материализовавшееся у нее в вещах и заканчивая белыми халатами из больницы и подаренной когда-то бутылкой вина от Ино. Одеяло приятное на ощупь и слегка тяжелое для своего вида одеяльных. Под таким уж точно нельзя замёрзнуть, решает она и идет обратно в подозрительно тихую студию. Вот если он сбежал… Припоминается случай, когда Кейго в полуживом состоянии пытался сбегать. Ну, как сбегать… С балкона прыгал. Его ждут геройство, отчёты и задания, и пролеживать бока он не может, за что получал выговор и один раз даже сломанную руку. Нет, ну а что такое? В больнице не хотим лежать, так может и меру в своих возможностях надо знать? Ему это так просто не выдолбить, но можно. У окна, на тусклом свету, плавно порят пушки перьев. Остальных пока не было видно, что уже радовало. Мужчину она нашла взглядом у дивана. Голова покоилась одним ухом на пружинистом покрытии без бокового подлокотника. Желтые очки с трещиной и наушники остались там же под столиком. Подходя ближе, Сакура наблюдает за лицом Кейго, более умиротворенным. Он даже не разделся еще, оставаясь в заляпанной куртке. Когда она подходит к дивану, бросает одеяло рядом с блондинистой головой, полной вихры непослушных волос. Натыкается на глаза и даже замирает почему-то, хотя не чувствует ничего смущающего или тревожного. — Не забудь сходить помыться, — говорит она, собираясь в этот раз точно уйти. — А раны? Ты же меня забинтовала, — сипло полушёпотом протестует Ястреб. — Я и не говорю тебе идти в душ, — объясняет Сакура. — Есть захочешь — в холодильнике есть курица. Обычная, варёная, — делает акцент на последнем слове. Становится смешно что птица (или как ещё называть это вот пернатое создание природы?) до невозможного любит куриные ножки. Ладно просто мясо, с этим бы Сакура согласилась, но наггетсы, к тому же фаст фуд? (Не считая того что они ещё и острые). С этим она согласиться не может как врач, с широким познанием во всех областях и как просто личный доктор Героя-номер-три. Ястреб разачарованно мычит, понимая, что повкуснее его потчивать здесь не будут, не говоря о любимой еде. Больничный режим и все такое. — И еще, — она делает паузу, глубоко вдыхая, — только попробуй с самого утра упорхнуть, — Кейго дёргает головой, готовый вскочить и много и громко опротестовать. — Или потом переломом одной руки не отделаешься. Она ведет пальцами по его лопаткам, чувствуя что что-то от крыльев да осталось, после линьки. Тонко намекает и улыбается уголками губ — лучшей фальшиво-наигранной улыбкой. От врача такое получить и не послушаться равносильно самоубийству, особенно если этот врач Сакура. Это Кейго запоминает в первую встречу. Молча кивает. Сакура хлопает в ладоши. — Вот и замечательно! С утра тогда перевяжу тебя. Хочет наконец пойти спать и с очень большой вероятностью проваляться до утра не сомкнув глаз, под шуршащие звуки на кухне и плеск воды. На прощание похлопывает по плечу, чуть напряжённому и на секунду замирает, поняв куда вдруг делись все перья. Аккуратной стопочкой они формировали пирамидку: длинные внизу и вверх по уменьшению. Внутри — непонятные эмоции от такого. — И еще.— она смотрит на него будто сквозь, и усталость все же просачивается в слова. — Что? — Кейго смотрит на нее теперь не играючи, серьезнее. По крайней мере и на его лице появляется тень усталости. Не сопротивляется внутреннему порыву и тыльной стороной ладони ведет от скулы к виску, цепляет розовые пряди пальцами. — Так дальше продолжаться не может, — Сакура мягко обхватывает пальцы Ястреба и отстраняет их от лица. Второй рукой накрывает, знает как Кейго сейчас счастливо зажмурился бы, но только разговор не позволяет. Он чуть щурит раскосые глаза, задумывается над последними словами перед сном. Объяснять последнюю фразу не надо — они поняли друг друга без слов. И так все ясно. Чуть сжимает ладони и выпускает его руку. Вместо пожелания спокойной ночи, она улыбается искренне.