Вместо доброго слова — собачий лай

Они приехали в Морфал пару дней назад, и жители городка, будто в попытках их запугать, только и твердили о голосах с болот да об огоньках, загорающихся по ночам далеко в тумане. Скади на эти сказки лишь сердито поводила плечами. Для нее, повидавшей за свою жизнь всякое, суеверия деревенщин были будто жужжание пчелы над ухом. Куда больше Скади волновало желание поесть что-то сытное, а не сладкие рулеты и сырую морковку, которой Цицерон напихал полные карманы. Скади велела ему собрать в путь еды, это, к слову, было еще несколько недель назад, и с тех пор они ели только две вещи: рулеты с морковкой и морковку с рулетами. В первые дни Скади еще надеялась сварить похлебку из говядины или хотя бы из парочки разных овощей, но когда компаньон в третий раз за день выдал ей целый пучок всё той же морковки, Скади поняла, что надеялась зря. Она попыталась что-то сварить из неё, приправив всё это дело травами, что завалялись в её вещевом мешке, но получилось ожидаемо невкусно, и повторять такие эксперименты не хотелось. Поэтому голодная, замёрзшая, и без того немногословная Скади стала ещё молчаливее и угрюмее за эти дни. Глубокие морщины между бровей разгладились только тогда, когда нордка и её компаньон наконец ступили на мощеную дорогу между людских домов, оставив тропу среди елей и скал позади. Ещё приятнее было доковылять до таверны и стряхнуть с вывески снежный налет. «Верески», гласило название. Довольно интересно, особенно для таких стылых заболоченных мест. Цицерон тогда в один миг по хрустящим от снега ступенькам взлетел наверх и первый распахнул тяжёлую дверь перед носом у нордки. Та лишь мрачно фыркнула от раздражения за суетливость этого недоделанного шута. Первый день они сидели в таверне, отогревались у очага и изредка переговаривались, никуда не торопясь. Скади сама по себе не любила ни спешку, ни пустую болтовню, а Цицерон в обществе селян, наверное, ощущал себя как на войне, и был на удивление осторожен как в словах, так и в действиях. Он только по привычке крутил в пальцах зачарованный эбонитовый клинок, найденный Скади задолго до того, как она стала главой Братства. Обсуждать им было особо нечего, кроме дальней дороги, которую они совершили по самому холодному уголку Скайрима из Коллегии магов до этих морозных болотистых мест. Скади хотела найти клад, что прятался, если судить по карте, где-то в скалах на севере, но в каком именно месте — не понятно. Впрочем, ничего удивительного, что нашлись лишь морские желуди и снежные волки. Их шкуры тащил теперь Цицерон, и они оказались для Скади единственной приятной частью всего путешествия. Ее компаньон, конечно же, не был столь же рад, ведь ему пришлось нести их на собственном горбу. Шкуры Скади нужны были, чтобы отточить навыки. Она планировала однажды укрепить и улучшить броню и себе, и Цицерону, но пока опасалась подступаться к делу. Она не была уверена, что вещи не утратят тот лёгкий магический свет зачарования, что был наложен на них куда раньше, чем они попали в пока ещё неумелые в кузнечном мастерстве руки Скади. Намного лучше они управлялись со сложными замками и чужими карманами, да тяжеленным нордским луком за спиной. Цицерон нередко даже подшучивал над этим, удивляясь, как могучая северянка умудряется с одинаковой лёгкостью пробивать стрелами насквозь толстенную шкуру троллей и вытягивать у богачей из карманов самоцветы, а порой и ожерелья с их шей, пока те наслаждаются жизнью и думают, что ничего непредвиденного уже не произойдет. Однако стоит им вернуться в опустевшие дома, где Скади и её несменный напарник уже побывали, мысли их принимают совсем иной оборот. Второй день в Морфале Скади провела за дубильным станком, действительно тренируясь изготавливать из шкур кожу, оттачивая мастерство, а Цицерон подле неё, зевая от скуки, крутил кинжал и пугал то похабными, то кровавыми частушками Йоргена, лесопильщика. Тот тоже не отставал и пытался впечатлить странную парочку в ассасинских нарядах россказнями про огни и крики с болот. Скади ещё пыталась поддерживать с ним разговор, но после пары реплик беседа перестала клеиться, и Скади отринула эту идею. Куда лучше для нее будет погрузиться в работу, ни на что не отвлекаясь. К вечеру с неба повалил то ли снег, то ли дождь — холодный и противный, и Скади и Цицерон порадовались тому, что весь Морфал от края до края можно было обежать за несколько минут, и непогода не смогла застать их врасплох. Укрыться решили в таверне, больше идти-то было и некуда. «Верески» к тому моменту уже были полны: жители уединенной деревни от всего остального Скайрима не шибко-то отличались — пропустить бутылочку эля перед сном и обмусолить соседям кости — вот что считалось главным развлечением. Скади их не осуждала, она вообще была любителем послушать других из темноты. Да и к тому же, добрая половина её богатства скопилась как раз благодаря таким уютным вечерам, когда песни бардов и дно бутылки интересовали имперцев и нордов куда больше, чем чьи-то ловкие пальцы в сумке. Но сегодня Скади даже не думала начинать свой привычный промысел. Откуда бы взяться деньгам у этих селян? За ними лучше ехать в столицу, в сияющий огромный Солитьюд, а здесь… здесь она потратит на это больше сил и времени, чем заработает. — Эй, Цицерон, — окликнула Скади напарника, когда сама немного отогрелась у огня, — будешь чего-нибудь? — Только сладкий рулет, — немедленно отозвался тот, не отрывая взгляда от кусачего яркого пламени. — Или пирожное, если будет. Скади в ответ промолчала. Подумала, что не станет покупать ни то, ни другое, хоть напарник сладости и любил. Дело в том, что она понимала: норды потому и легче других сносят холод, что питаются чем-то посытнее рулетов. В идеале Скади хотела бы сварить похлебку из говядины, как мечтала, или томатный суп, но не была уверена, что та симпатичная редгардка разрешит ей воспользоваться котелком. Да и Скади не думала, что станет настаивать. Перед красивыми девушками ее всегда охватывала робость, а тут не просто девушка, а черноокая редгардка. Вздохнув, нордка мотнула головой и попыталась согнать невольный блеск интереса с глаз. При её-то жизненном укладе думать о тихой семейной жизни в каком-нибудь живописном месте не приходилось. Другие приоритеты, другие желания; не может же она все бросить и обосноваться за стенами таверны навсегда. Скади неслышно поднялась и направилась к стойке; Цицерон, казалось, даже и не заметил, что уж говорить о других постояльцах. «Хорошие сапоги», — одобрила девушка, нисколько не жалея, что специально отправлялась за комплектом древней брони теней в Ведьмино гнездо. Та вылазка хоть и была опасной, уже много раз после окупила себя. Джонна за стойкой как раз в этот момент убрала горстку монет на полку ниже. Гм-м, что же, теперь Скади знает, откуда возвращать все деньги, потраченные на еду. К тому же при близком рассмотрении оказалось, что редгардка ничего особенного из себя не представляла, так что Скади поинтересовалась только о том, что можно выпить и чем перекусить — и ни слова более. Она взяла пару фазанов и печеную картошку, и только потом все же купила для компаньона пирожное. Рулетов не было, но Скади уже пообещала себе, что в Солитьюде найдёт их целую кучу. Признаться честно, суровая нордка их тоже любила. — О, это же наш клиент, Слышащий!.. — возбужденно прошептал Цицерон, схватив обеими руками нордку за предплечье. Он даже потянул ее в сторону, расплескивая мед из ее кружки, и та сморщилась, зашипела на него и отмахнулась. — Я слышу. Как бы глупо не звучал её ответ, но Скади правда слышала. Как копошится Хранитель над ухом, как липким голосом шепчет Матерь Ночи в глубине сознания, и то, и другое она слышала постоянно. Скади часто мутило от этого. Возможно, сейчас виной тому был крепкий мед, но влажное, тянущее ощущение в груди куда больше напоминало страх, чем опьянение. Скади была готова послать жену Ситиса к нему самому, в Совнгард, зарыть под землёй или сжечь в огненной пасти самого Алдуина — что угодно, лишь бы не слышать её шепот изо дня в день. — Не-ет. Слышащий не слышит, — протянул скрипучим голосочком Цицерон. Скади глянула на него. В груди словно тисками вокруг сердца сжались привязанность, отвращение, жалость, непонятная симпатия и страх. Хранитель вызывал странные чувства, но от безумца странно было ожидать иное. — Слышу, — грубо повторила Скади, отвернулась и сплюнула в огонь. — И тебя, и Мать. В Морфале и впрямь находился их давний клиент. Никудышный бард, горланящий нескладные песни грубым басом, посмешище для посетителей и страшный сон для ценителей хорошей музыки. Скади получила на него контракт от Назира еще давно, но откладывала и тянула с выполнением, как могла. — Почему тогда в твоих руках все еще нет ножа, а в брюхе орка — дыры? — Цицерон сдавленно рассмеялся, даже хрюкая от удовольствия, и подполз к Скади еще ближе. — Я маленьких котят люблю-ю… — Во имя Ситиса, не начинай, — перебила Скади. От слов шута на лице невольно расползлась кривая улыбка. Песенку про котят северянка находила забавной, но она приелась уже до зубного скрежета. Сочинения Цицерона здорово скрашивали ей дорогу, но оригинальностью и разнообразием не блистали. — Крысиным ядом их кормлю, — невозмутимо закончил Цицерон и пересел к огню поближе, а от напарницы — подальше. Найти себе новое место ему было сложно, час был поздний, а веселье затягивалось, людей было много. И как назло, во всех «Вересках» им были интересны лишь хозяйка таверны да злополучный орк-бард, контракт на которого Скади дал Назир. Точнее не сам Назир, а заказчик, причём им могла оказаться даже сама Джонна, что уверяла, будто Лурбук ей никак не мешает и от других постояльцев не отличается. — А он мне нравится. — Кто, Слышащий? — Хранитель прошипел это так, будто его сильно удивило замечание Скади. — Потише ты, безумный. Орк, на которого у нас контракт. — У тебя в голове помутилось? — Цицерон аж передернул плечами. — Цицерону не нравится, что Слышащий так говорит. Цицерон не любит, когда не убивают, если это нужно. — Прекращай. Скади нахмурилась и отвернулась к огню. Краем глаза увидела, как кинжал в руках ассасина опасно блеснул, когда тот покрутил его на руке и воткнул между камней, которыми был выложен очаг. — Не обижайся. Я не люблю, когда ты ведёшь себя, как ребенок. — Цицерон хочет только вразумить Слышащего. — Но ты ворчишь. Не нравится, не любит. — спародировала его Скади и отвернулась подальше. Она была не в духе. — Мне тоже не нравится. Скади никогда не отличалась особым благородством — для нее было обыденным делом обчищать карманы бродяжке из Виндхельма, у которой всегда было что стащить, не гнушалась оставлять дома без единого септима, убивала тех, кто мешался ей при выполнении важного задания. Но порой даже она вспоминала о справедливости. Она не была невинна, как и не были другие, но если дело касалось жизни, вопрос справедливости всегда вставал ребром. Любое наказание нужно заслужить, смерть — в особой степени. Скади делила своих жертв на виноватых и невиновных, когда клала оперение стрелы на тетиву. Правда, со времен вступления в Братство эта пресловутая справедливость все чаще уходила на задний план, а то и вовсе растворялась, так и оставленная без внимания. Скади это не нравилось. Она не была ни пешкой Астрид, ни марионеткой Матери Ночи — в отличии от её безумного Хранителя она могла решать за себя сама. Сейчас она видела, что заказчиком, кроме болящей головы от плохой музыки и орочьего ворчания, скорее всего, ничего не двигало. Она злилась от мысли, что кто-то додумался провести таинство и заказать профессионалам убить подобное существо. Эти три дня Скади украдкой наблюдала — он никого не трогал и не обижал. Он был невиновен. Но вряд ли Хранитель Матери Ночи мог это понять. Скади уважала его, любила как брата таким, какой он есть, но это не отменяло того, что прошлое оставило в его душе место справедливости. Скади тоже прошла через многое. Через очень и очень многое, но реальность от блажи она все-таки могла отличить, чего нельзя было сказать о Цицероне. — Он никого не трогает. В этом причина, Цицерон. Уверена, это просто досадная ошибка, что этого орка кто-то решил заказать. — Но не может быть ошибки, Слышащий! Разве Скади и Цицерону не будет весело, если они убьют барда? — он сделал паузу, будто бы в замешательстве. — А если бард полезет в драку… Скади поморщилась, но терпеливо дослушала. — …его убью я, как собаку-у! — Сам послушай, что говоришь, безумец. Лурбук не лезет в драки. И убивать того, кто не сопротивляется, не весело совсем. — Слы-ышащий, — слащаво пропел Цицерон, заглядывая Скади в лицо, и вновь схватился за кинжал. — А в твоей памяти еще остался менестрельчик из Ривервуда? Тот самый, что ни на чем не играл и ничего не пел, и чьи глаза были цветом будто кровь на острие. — Он был вампиром. — Да, а орк? Откуда тебе знать, Слышащий? — В этом ты прав, Цицерон. Но мы его не тронем. Это мое последнее слово. — Кому ты должен служить, Слышащий? — прошипел Цицерон ей прямо в лицо, и Скади показалось, будто он готов вцепиться пальцами ей в шею, даже глазные яблоки его налились кровью. — Матушка будет… — Матушка говорит со мной, а не с тобой, Цицерон. И она говорит мне не тратить силы на орочье дерьмо. Цицерон не поверил. И конечно, очередной намек, что самый преданный служитель Матери так и не удостоился чести услышать её шепота глубоко внутри себя, снова задели его за живое. Скади не хвалила себя за подобное, но только эта жестокая правда порой помогала вернуть его с небес на землю. — Как прикажет мать, — кисло и зло отозвался Хранитель, отвернулся к огню в очаге и ещё долго разглядывал языки пламени. Он так ничего и не сказал до тех пор, пока Скади не приказала ему улечься спать. Обычно он начинал пререкаться, буянил и разговаривал до середины ночи, а после всё-таки забирался в кровать и успокаивался. Сегодня же он только с ворчанием улегся и отвернулся в другую от Скади сторону, немного посетовал напоследок и через некоторое время захрапел. Скади же до самого утра не смыкала глаз, наблюдая то за спящим напарником, то за дверью. Было непонятно, что вызывает у нее больше опасений: недоверие к Цицерону или очередные передряги, которые сами попадались невольному довакину на каждом шагу. Быть может, так на Скади действовали завывания далеко за стенами, еле заметные сквозь мутное от инея стекло огоньки на болоте и липкий шепоток Матери на задворках сознания. Скади сжимала руки в кулаки, когда ледяной воздух пробирался сквозь щели в полу и морозом обдавал её щиколотки. Они завтра же отсюда уедут. Морфал может и был уютным в какой-то степени, но место, где сама глава Темного Братства дала слабину, она не могла назвать хорошим. Так что лучше бы и ей, и её безумному напарнику поскорее отсюда убраться. К слову, про деньги, что прятались у Джонны под стойкой, Скади не позабыла и вернула весь мешочек себе еще до первого пения птиц за окном. В груди сжималась тревога, но Скади все внимание старалась перевести на безумно приятный для ушей звук. «Звеньк-звеньк», — говорили ей золотые септимы, а Скади нервно улыбалась. Деньги она любила, а они в ответ любили её.