Dream a Little Dream

Сяо

      Безумие застилает глаза, оно беспощадно вырывает куски воспоминаний и чувств изнутри, заставляя кровь кипеть. Сяо не больше не может сопротивляться своему безумию – он в отчаянии. Он всю жизнь полагал, что отчаяние – это для смертных, но пропустил, когда стал питать лживую надежду на счастье и познал ужас утраты ожиданий. Сяо горит черными тенями своей кармы и бирюзовыми оттенками ветров их анемо архонта и взмывает вверх.       В ушах адепта застывает собственное имя, повторяемое на выдохе хрупким существом с ножом в животе. Тихое и спокойное, умиротворенное, полное ужаса осознания последнего момента, произнесенное слишком поздно имя. Копьё нанизывает тела смертных, по величайшей глупости напавших на торговцев, шествующих из Ли Юэ в Мондштадт. Дождь омывает тряпичные тела преступников и их жертв. Сяо недостаточно. Ему теперь никогда не будет достаточно. Свяжи Моракс хоть тысячами красных шнуров его душу, ему никогда не будет достаточно крови тех, кто отнял у него всё, что ему осталось дорого.       Когда Сяо касается земли, всё, что он видит – темные глаза, навсегда устремленные в ночное дождливое небо. Однажды он был свержен на колени, он уже познал горечь утраты, но что-то скреблось в нём, просилось наружу. Он знает, что первые минуты всегда самые сложные, поэтому протягивает руку к замерзшей от поздней осени руке, поправляет капюшон, обводит лицо, в последней надежде задевая шею в поисках пульса, застывает и посвящает свои самые искренние минуты человеку, которого любит.       Склоняясь ниже, почти к самому уху он шепчет о том, что это чертовски не честно, уходить из его жизни так скоро, ведь она обещала ему так много и так мало просила взамен, а он так и не успел исполнить даже одной просьбы. Он вкладывает всю силу адепта, чтобы затянуть одну чертову рану, но смерть неумолима. Смерть – больше, чем адепты, она больше, чем его Бог и намного старше, непреклоннее и несправедливее всех богов Селестии.       Алатус закрывает девушке веки и несет безжизненное тело прочь от грязной дороги, останавливается через несколько шагов и думает о том, что понятия не имеет, что делать дальше. Мысли – вязкие и липкие пристают к нему, голова раскалывается на осколки, но что-то заставляет его двигаться, он несет тело в ритуальное бюро Ваншен и смиренно ждёт утра, уткнувшись в чужое плечо. То, что скреблось внутри умерло вместе с ней и со слезами адепта стекло вниз.  

Чжун Ли

      Моракс предвидит этот день. Уже начиная отношения со смертной он обрекает себя на раннее прощание, ведь его жизнь намного, даже непростительно дольше, чем любое земное воплощение человека. Когда он впервые принимает пиалу его любимого чая из рук прекрасной юной красавицы, застенчиво ему улыбающейся, он уже знает, что её жизнь подобна дуновению морских ветров – лишь гладь на воде. Но он точно знает почему выбрал её – она была воплощением искусства в каждом своем проявлении. Чистым вдохновением, тем, что даже Боги Тейвата не в силах создать.       Она прекрасна, как бывают прекрасны только люди и влюблена так сильно, как умеют только люди. Она поёт на всех лучших сценах, проводит с ним ночи и дни, то ускользая, то снова появляясь в его владениях, безошибочно находя возлюбленного ею Бога.       Сезоны сменяют друг друга, года бегут и в один из шумных праздников он видит икону чистого таланта. Его путеводная звезда сияла на главной сцене Ли Юэ в окружении толпы восхищенных ею слушателей. Тогда она была ярче всех, словно распустившийся пион в его садах, будто иллюзией, чем-то эфемерным. Ему кажется, что еще вчера он встретил тощую угловатую девчонку, а сегодня она уже - самое красивое существо, что ему довелось видеть.       Человеческий век не долог, очередная зима приносит во взгляд его женщины мудрость, которая не достижима даже для него, сколько бы Моракс не смотрел на неё, он уже не мог узнать и черты той веселой юной девушки, что передавала ему чай. Перед ним была великая фигура, масштабом личности затмевавшая всех, кого ему доводилось знать. Утонченная, но не несгибаемая. Человек, дававший веру в человечество. Только одно было неизменно – её любовь к нему. Его всегда забавляло то, как застенчиво она брала его за руку и как радовалась ему не смотря на свой статус и возраст. С годами это не изменилось. Её Бог снисходил, а она с благодарностью принимала его.       Однажды Моракса настигает знакомая мелодия популярной оперы, которая неприятно режет слух. Настолько, что он поднимает глаза на сцену и видит на ней лучшую из современных той эпохе певиц Ли Юэ. Лучшую, но не его. За заботами Архонта легко забыть о смертных. Осознание приводит его к аккуратному домику на окраине Ли Юэ, распахивая дверь он видит то, от чего его взгляд замирает.       - Ооо, великий Моракс напуган? – элегантная, но сухая старушка лежит в белоснежных простынях и выглядит ещё белее, чем они.       - Я могу продлить твою жизнь, останься со мной, я смогу даровать тебе молодость, ты сможешь петь, заключим контракт, – голос Бога тихий, но твердый, разносится по помещению. Одолеть старость не просто, но он ведь Архонт, он может всё.       - Ты и сам всегда знал, что я человек, Рекс Ляпис, моя смерть близка, это мой рок и мой путь. Ты тоже должен пройти свой, но без меня, мне там места нет. Не грусти, мой мальчик. Однажды ты поймёшь, ведь однажды ты тоже вырастешь и станешь действительно мудрым Божеством, может быть тогда ты отыщешь ко мне дорогу – скрипучий голос усмехается и маленькая сухая ладошка опускается на его руку, утешительно поглаживая.       Она что-то шепчет ему о смысле любви и о том, что в жизни его ждёт ещё много интересного, неизведанного и требующего его вмешательства. Тремя месяцами позднее, великий Моракс наблюдает за траурной процессией со скал и впервые теряется в горах.       Тремя тысячелетиями позже он становится действительно мудрым Архонтом. Спустя ещё тысячу лет он слушает старую оперу, по стечению обстоятельств попавшую к Юнь Цзинь, и наслаждается музыкой. Теперь он смертен и больше не молод, как был когда-то и каждый раз, когда звучит знакомая мелодия – Моракс дома. Он нашел дорогу.

Аль-Хайтам

      Аль-Хайтам – голос разума, об этом знали все в академии. Тем удивительнее было пустующее второй месяц место секретаря и тихие перешептывания коллег.       - Чудовищная случайность, – веснушчатая девушка в форме академии раскладывает стопки книг, попутно делясь событиями с новенькой.       - Да, ужасное стечение обстоятельств, говорят, что в порту поменяли всех матр, что сам махаматра разбирался с этим делом, – тихий мужской шепот эхом разносится по библиотечным залам.       Секретарь академии отсутствует в городе, в одиночку слоняясь по пустыне по вопросам очередного грантового исследования развалин спящих архонтов в местах, забытых не только учеными мужами, но этими самыми Архонтами. Солнце палит, выжигая золотистый песок. Аль-Хайтам смотрит на переливающиеся дали миражей и будто видит тонкий силуэт, скользящий по пескам вперед. Силуэт поправляет платок, обмотавший голову, защищаясь от солнечных лучей и песка, манит белизной тонкого хлопка платья, задорно смеется и исчезает.       Логика секретаря точна и безукоризненна, в его планах не было логических ошибок. Он просто взял в спутницы для путешествия в порт свою женщину. Он вошел в стены отделения академии для выполнения поручения, оставив девушку в кафе у набережной, а когда вышел, обнаружил её в центре толпы, бездыханную, промокшую и до ужаса... мертвую.       Он проворачивает в уме все показания бригады наемников и арестованного матры, ошибшегося ориентировкой, связавшего девушке руки, по чреде обстоятельств, столкнувшего девушку в море, где её сразу же унесло течением под высокие пирсы порта. Наемники не успели вовремя, а может быть и вовсе не торопились. Девушка не смогла ни выпутаться, ни оставаться в покое до прибытия помощи.       Хайтам думает, что лучше бы ему было оказаться в подобном положении, ведь он куда более собран, он думает, что это не слишком сложно – сохранять равновесие на воде, даже со связанными руками, к тому же рядом бревна пирса.       Конечно же он прыгает в воду, выбирается, снова прыгает и снова выбирается. Он продумывает разные варианты, читает работы по ремеслу спасателей. Читает о реанимации, допрашивает матру, наемников и всех свидетелей до скрежета в зубах всех сторон. Снова прыгает в воду, лежит на воде и смотрит в небеса, снова думая о том, сколько существует способов избавится от веревки в воде.       Он прекращает затянувшийся эксперимент, только когда Сайно вытаскивает его на берег и что-то кричит о том, что Аль-Хайтам сумасшедший, совсем больной. Шторм на море приглушает крики, но голос разума подсказывает, что нужно объяснить, что всё в порядке, заверить, что все это – ради науки. Генерал махаматра от чего-то не выглядит убежденным, но помогает подняться и молчит весь путь до квартиры, где кидает секретарю вещи и ставит перед ним солодовый, крепкий и ни на что в мире не похожий по степени своей отвратности виски.       Мираж рассеивается, пустыня спокойна и приветлива, тиха и безлюдна, как бывают только пески Сумеру. Кожа высохла, а горло саднит от жажды. Вечером удаётся добраться до оазиса. Аль-Хайтам полощет вещи, стоя по пояс в холодной воде и вспоминает ощущение тяжелого, как камень, тела, лежащего на руках сгорбившегося мужчины.       Кажется, он тогда что-то кричал. Голос разума знает, что нельзя хранить, а уж тем более вспоминать подробности и ощущения, но память, как морской прибой, приносит картинку за картинкой. Аль-Хайтаму приходится несколько раз моргнуть, чтобы мираж растворился, но, к своему удивлению, он не чувствует облегчения, только поглощающее чувство тоски. Он тонет в нем и не пытается спастись из-за паралича, охватившего сознание. Он вдруг понимает, что испытал его нежный хрупкий и глупый цветок. Он сгибается и кричит, давясь впервые выступившими слезами.       Разум Аль-Хайтама спит в надежде проснуться в новом мире, в котором он сможет перешагнуть через всё, написать грантовый отчет, отчитать Кавеха, попавшего в очередную аферу, встретиться с друзьями и никогда не видеть миражей и снов о произошедшем. Душа Аль-Хайтама видит во снах мираж из легких хлопковых тканей одежд, слышит ласковый голос и надеется никогда не проснуться.