оригинальна

парео была словно кукла — изящная, миловидная, как будто хрупкая. улыбалась ярко, искрилась, смеялась, рассыпаясь колокольчиками. восклицала: «чучу-сама!» и благодарила, вплетая в свою речь сложные эпитеты и сравнения. она вся расцвела, исполнив мечту — ещё бы, её — неудачницу, еле держащуюся под гнётом ожиданий окружающих, молчаливую отличницу, чересчур серьёзную — её заметили, пригласили на прослушивание, раскрыли! искренне радостная, жизнедеятельная, запоминающаяся, открывшаяся при вступлении в группу, она была уже не ньюбара реона, но парео. у чучу так не получалось; чучу оставалась чию тамаде, девочкой-одиночкой с собственным пентхаусом и чувством неполноценности. она имела мать, давящую своим «я знаю, как лучше», непризнанный талант и несдержанный характер, раздающийся всплесками эмоций, подобным раскатам грома. но она старалась, правда старалась. рефлексировала и думала-думала-думала. пыталась раскрыться. получалось плохо. и сейчас чучу, скрытая в туалетной комнате того самого пентхауса, рыдала. рыдала, как малый ребёнок, не останавливаясь, но беззвучно — научилась ещё в детстве, по ночам плача. слышались редкие всхлипы и тихое столкновение слёз с половым покрытием. небольшие лужицы расплывались, и скоро только они и будут указывать, что здесь кто-то был, что-то делал. чучу не была такую, как парео, но она и не хотела быть чьей-то копией, кем-то похожим на кого-то. она хотела, чтоб её увидели, распробовали. выделили. и чучу была оригинальной. просто никто ещё того не заметил, как следует. она ещё покажет себя.