Счастье несчастья

— ребёнку не так уж много нужно для счастья, капитан, если необходимого не хватает, он может всегда выдумать. — или уйти в расстройство. — да, начать рыдать и плакать. — я имел в виду психическое. Но все всегда можно довести до крайности. Покручивает тёмный ус, смотрит ласково и устало, не знаю, сколько мы сидим так. Есть ли время вообще? На корабле, в мире, в реальности и личной нереальности? Хриплый вздох выводит из потока странного, царапающего изнутри самоанализа и Венди бросает привычным, разочарованно-веселым голосом: — небыляндия это крайность? — и да, и нет. Вторит таким же голосом. Взрослеть всегда так неожиданно утомляюще? Улыбку явно у него переняла — время пролетает в голове так же быстро, как и корабль капитана, но одно неизменно. Сковывающая усталость и желание выговориться.

***

В палате холодно, но дрожит Венди больше от предвкушения, чем от недостатка тепла в палате. У него краткая острая улыбка, одновременно успокаивающая и напрягающая до ужаса. Стоит ли говорить, что Венди любит её всей душой и всем сердцем? Почти так же сильно, как и когда-то давно. Когда все было просто и игриво — по одну сторону мальчик, который больше ощущался частью себя самой, чем-то личным, знакомым и лёгким, по другую — неизвестность. Мягкая, таинственная и привлекательная неизвестность. У которой острый крюк. Острая улыбка. И слишком красивые глаза, которые вечно наполнены невысказанным. Печально невысказанным. Но с особой искрой, странной искрой, которую невозможно не узнать. Смешно, что и сейчас — когда такие же перед ней — прочитать их трудно. Вечное спокойствие с лёгкой разочарованностью. Таким ведь должен быть доктор, верно? Даже если он — две капли воды твоя личная версия того, какой мужчина необходим — кажется необходимым. Для чего? Все еще загадка, хоть и румянец не хочется признавать от одной лишь мысли. Реальность больше смешит, а личная выдуманная ощущается куда более настоящей — и в прикосновениях, и в дыхании и в разговорах. И да, она его касалась. Проводила ласково по волосам — тёмным парика и немного светлым и коротким настоящих. Знакома ладонь здоровая и обрубок исколеченной правой руки. Знает как эта улыбка на губах ощущается и как мало нужно, чтобы его вывести из себя, пусть он и так же быстро успокоиться. Рука его больше не тревожит, в ней нашлось нечто новое и необходимое — капелька античной драмы, капелька вычурности, капелька карающей длани. Как он это называет — счастье несчастья. — обретаешь больше, когда у тебя отбирают. Секунда — и смысл жизни найден. Теперь я боюсь часов и хочу заколоть твоего златокудрого мальчика, разве не весело жизнь обернулась? Счастье несчастья. Венди улыбается своей ситуации его улыбкой, его словами в голове звучащими. Венди не грустит, лишл мягко и с удовольствием проваливается в объятья Небыляндии — и особенно в объятья Джеймса.

***

Лежать в психиатричечкой клинике и читать книги о психиатрии — должно быть привилегия, но ей их приносит ее брат Джон, единственный, кто воспринимает её видения-путешествия-сумашествие всерьёз, хоть и не напоказ. Он был там, он знает. Возможно скучает. Майкл был слишком маленьким, и, наверное, побаивается её теперь после всех «возвращений» — как зовет их Венди, а точнее припадков, как зовёт врач. Конвульсии, выкрики, потеря равновесия могут маленького напугать, тем более систематические, когда «возвращения» предчувствуешь, но остановить не можешь, и потому резко запираешь дверь в комнату, хоть и в неё стучат обеспокоеные родители/испуганный Майкл/сцепивший зубы Джон. Кажется, всем получилось отпустить Небыляндию, кроме Венди. — но в этом мое счастье несчастья, — шепчешь себе под нос, шепчешь себе под нос, шепчешь себе под нос, забивая рыдания не-своим смехом. И становится легче. Больничное платье точно сшито из паруса, но это она держит при себе, думая как смех будет корежить и ее и его губы. Наконец накинет на себя его красный камзол, тёплый и тяжёлый, пока Джеймс проговорит в ухо что-то мягкое, тихое. Необходимая нежность. Каждый раз все начинается так. Голос всегда возвращающий в необходимое. Место. К ней самой, настоящей, где она необходима. Острая улыбка на губах, лёгкое головокружение и в самое ухо звучит ее имя — грустным, любимым, знакомым голосом когда-то напугавшего пирата. Бедный Питер Пэн. Бедные родители. Бедная Венди. — счастье несчастья делает нас интересней Все стирается под потоком воображения — и ее бьёт в конвульсиях, голова ударяется об дубовый пол и почему-то от этого счастливее становится.

***

Венди боится заглянуть в глаза. Боится всматриваться в лицо — не сказать, чтобы аккуратное, широкие черты да тонкие губы, проницательные глаза — но знать их, узнавать их она научилась раньше. — Для радости, и правда, не нужно много. Иногда белый потолок — лучший холст. Голос заботящийся — основа. Красивое лицо — углубление, заинтересованность, реализация. Внутренние проблемы — то, что заставляет оставаться. Не так ли, мисс Дарлинг? Вцепляюсь руками в обивку кушетки, голос вскрывает внутри так же много, как и глаза. Вызывает подмогу, но вопросы, вечные вопросы, слишком много вопросов, не дают убежать в безопасность. Потому остаётся один путь — глупая, обиженная искренность, только выпустите отсюда. — то, что я понимаю свою беду, то, что я властвую над ней, не значит, что я не страдаю. — голос трескается как и ее навечно осевшая на устах улыбка — Или наоборот, то что я страдаю. — Ты говоришь запутанно. — это вы меня путаете. Своим присутствием. Путаете, сэр. «Пугаете» следовало бы сказать, но тогда опять сменят врача. Но искренность рядом с ним почему-то высказать хочется, может всматриваясь в знакомые, смутно знакомые черты. И может дело даже не в диагнозе, усталости или нервозности. Может, она хочет принять правила игры. Короткая стрижка обрамляет совсем не молодое лицо, холод взгляда меняется от ее слов. Отстраненность сменилась заинтересованностью. Или только сейчас Венди ее заметила? Разочарование всегда сменяется улыбкой — но вот кому она предназначена всегда будет тайной. Но сейчас труднее. Когда пришёл новый врач. Ее врач. С точно таким же лицом, что и у Джеймса. И это безумно пугает, так, что пальцами вцепляешься в собственные предплечья, закрываясь — от себя, мира и резко появившейся нереальности в настоящей реальности. Пугает и заставляет обратится к себе. Холодный расчёт для периодически слишком пламенного взгляда — чувствует ли доктор, что во мне происходит целый переворот из-за внутреннего смущения? Сколько я здесь? 5 лет? Хрупкая девочка, испуганная девочка, непонимающая, что из мира грез необходимо возвращаться. В тринадцать сопротивляющаяся — смыкая губы, боясь спать, глотая таблетки лишь бы убежать от насильного падения в страну нет и не будет. Нет и не будет. Красивое название. Мучительное и красивое. Выхода? Нет и не будет. А значит нужно с этим жить. И мягкое, нежное, окутывающее волшебство, подобное звёздной пыли, заставляет взлететь, возвыситься над проблемой и смириться. Смиряться. Находить радость. Ласку. Личное аккуратное счастье. И все дальше и дальше отдаляться от самого понятия приключения: в Небыляндии знаком каждый угол, каждая русалка и каждый потерянный мальчик и по мере понимания, что все это — острова, корабли, люди, вещи, феи, игры — лишь в голове, мозг решил вытеснять ненужное — оно само начало уходить. Перестало встречаться. Пожалуй, добровольно. Убежало, поджав хвост. Оставив наедине с собой. Огромный остров, зависящий от настроения одного конкретного мальчика теперь зависит от взрослеющей девочки. И найти таким же блуждающим Крюка было захватывающим? Предсказуемым? Похоже он устал от всего этого мира куда раньше, чем она. Но они сейчас в одной лодке, а точнее каюте. Образы, образы, образы, это все образы — говорит один врач, говорит другой, сказка мягкая и лёгкая, когда-то видимо услышанная ею, по их мнению. Доказывать реальность было интересным в тринадцать. Плакать и царапаться. Начать отрицать. Начать бояться. Потом принять, что попасть в страну можно не только через окно. И не только через мальчика. А через того, кого любишь. Достаточно услышать голос. — Венди? Венди… Голос в реальности, мягкий, настоящий и прошиповывающий изнутри. И почему-то вытесняющий его голос. Слишком нежно, какая-то новая грань, что это — забота в голосе? Где реальность, а где нереальность? Забота в реальности? Красивый врач, идентичный ему врач смотрит на неё, отмечая, замечая, как никто другой — то, что ещё несколько секунд до «возвращения» осталось. Раскрытые глаза Венди. Недоумение. И мысль — это будет интересная глава в ее жизни. Может даже с коротким названием «Счастье». И нет и не будет отступает. И почему-то слезы — резкие, неожиданные потекли по щекам, заставляя подорваться с места В его объятья? Над Венди есть что-то выше неё самой, оно называется подсознание, она читала, и сейчас оно делает что-то непонятное, немыслимое, совсем разбивая на куски. Разбивая детство и ее саму, даже тепло не давая ощутить, лишь невыносимую горечь внутри, которая так долго томилась за стенками личного мира, личной улыбки и даже личного мальчика/мужчины/любви. Чем ближе становится Венди новый врач, тем сильнее реальность вламывается в жизнь. И когда тёплая ладонь проводила по плечам, прижимая ближе и ближе, его растерянность превратилась в необходимую заботу. Счастье реальности. Поднять глаза — ласковый, немного усталый взгляд касается ее лица. «Джеймс?» Срывается так же как и «Венди». Загадкой остаётся лишь личность — искать в нем капитана Крюка или настоящего человека? Похоже на выбор. Были у неё когда-либо выбор? Похоже на что-то, чем занимаются взрослые. И оставаться в мягком и удобном безумии? Или принять, что не все в мире возможно предугадать, что мир сложное и откровенно злое место, где безопасность не гарантируется? И что доктор тоже может оказаться таким же как реальным мир. Непредсказуемым, по-настоящему злым. Но ведь больница тоже в какой-то степени небыляндия, которая создаёт приятные условия для жизни? Хороший начальный этап. Тем более, когда глаза такие смотрят, которые ещё разгадывать и разгадывать. И искра, та самая, больше не находится в них. Хорошо или плохо? Счастье несчастья. Счастье изменчивости. И кажется он понял. Совершенно неправильно? Или правильно? И разве не все равно? Венди с улыбкой встречает новый мир, замечая, что доктор странно знакомо улыбается ей в ответ. Для счастья взрослому, надеюсь, так же нужно не много. И для этого Небыляндия не потребуется.