1971

За несколько дней до игры

Они сделали это. Парни вышли в финал со сборной США. Радости полные штаны, как и переживаний, соответственно. — Можно? — в дверях появился Модестас. — Конечно, — киваю. Брат выглядел озадаченным. Почему-то в пиджаке, в начищенных туфлях. — Соф, — опустил голову, — я уезжаю. Эти слова звучали как смертный приговор для меня. — Тебя проводить? — И всё? Ты больше ничего не скажешь? Я настолько устала бороться с его решением, тратить свои нервы и силы, что просто уже приняла неизбежное. — А должна? — открываю упаковку с леденцами, — хочешь? — Нет, — опешил, — даже не начнешь ворчать мол, так нельзя, ты испортишь мне жизнь и прочее? Ты меня предал! — Зачем? — скривилась от лимонного вкуса, — это бессмысленно. Обидно за парней. Дождавшись финала, ты так бессовестно оставляешь их, — вздохнула, — при этом всё прекрасно зная. Ему нечего было сказать в своё оправдание. — Если для тебя так лучше и ты считаешь, что данный выбор окажется верным, то, — киваю, — желаю удачи. — А ты? — А что я? — улыбнулась, — меня, скорее всего, депортируют. Не бери в голову, мы сами уже с этим разберёмся. — Не поступай так со мной. — Как? — Не будь хладнокровной. Лучше наори на меня, ударь, обматери с ног до головы, — подошёл чуть ближе, — мне нужна твоя искренность. — Хочешь видеть мою боль? Её нет. У меня было время подготовиться к этому дню. Как видишь, я научилась реагировать на происходящее по-взрослому. — Соф… — Ты же этого хотел? Держи, — жму руку, — кажется, машина в Олимпийском парке уже заждалась. — Отцу ничего не говори. — Понимаю, в его глазах желаешь остаться хорошеньким. Ладно, я ничего не расскажу папе. Он покинул номер с таким выражением лица, словно это я предала его. Окна выходили на парк, благодаря чему мне удалось понаблюдать за братом. — Ну же, — смотрю на то, как он грызёт яблоко, — Модестас, не разбивай моё сердце вдребезги. Ты не поступишь так со мной. В глубине души надеялась на то, что в самый последний момент он передумает. Вернись ко мне, брат. Умоляю, вернись. Неужели деньги важнее? Я всегда выбирала его, ожидая того же в ответ, но никто клятв и обещаний не давал. Надежда умирает последней, верно? Когда к воротам подъехал синий мерседес, а брат увидев автомобиль подорвался с места и сел в машину, то приложив руку ко рту, я тихо зарыдала. Клянусь, в этот момент мир померк. Как так можно? Мы же семья. Постоянно ругаемся, вечно бурчим друг на друга, бывает что и дерёмся, но семья. Не знаю, смогу ли найти в себе силы и простить брата… Скорее нет, чем да. Он видел мой страх, панику, слёзы, наблюдал за унижениями, мольбой не поступать подобным образом, но всё равно сделал это. Немного успокоившись, поправила макияж и отправилась в общую комнату, где баскетболисты готовы были болтать круглыми сутками. — Всем привет, — захожу, — есть новости. Внутри всё пульсирует от осознания. — Модестас, — голос дрогнул, — минуточку… Парни лишь молча переглядывались между собой, ожидая продолжения. Серёжа всё понял, но дал возможность сказать это самой. — Уехал, — прошептала, срываясь на плач. Поднявшись, Белов крепко обнял меня. — Ребят, принесите, пожалуйста, валерьянки, — прошептал. — Сонечка, — Саша Белов, — ну и ладно. Пальто и без одной пуговки расстёгивается, верно? Мы с верхушками договоримся! — Останешься с нами в Москве! — Сколько капель надо? — Едешко. — Двадцать, — гладит по волосам. — Тут сорок, — протянул стакан. Я залпом выпила содержимое. Такая доза должна помочь. — Срочный сбор! — залетел Геннадий Михайлович, — у нас катастрофа! Увидев мои зарёванные глаза, Гаранжин тяжело вздохнул. Слова ему не нужны. — Палестинская террористическая организация «Чёрный сентябрь» взяла в заложники целый корпус, где проживают спортсмены Израиля, — Моисеев посмотрел на Петровича, — нас это тоже коснулось, так как Мишико и Зураб решили проведать друзей… Конец моей нервной системе. — Стойте, — Терещенко огляделся, — а где Паулаускас? — Уехал, — спокойно ответил Серёжа, — без него играть будем. — Что это значит?! — взревел, — Вова, это твоя вина, ты проморгал перебежчика! А может, — обратил свой взор на меня, — сестрица надоумила?! — Не смейте так разговаривать с ней, — отпустил, — вы ничего не знаете. — Белов, — прошипел, — будешь защищать — вылетишь из сборной. — С удовольствием сделаю это прямо сейчас. Модестас рассказал о своём решении Соне перед самым отъездом. Она ничего не знала. — Ты так уверен? — Да, — гортанно прорычал. — И что вы покажете нам на финале?! — продолжает орать, — ни-че-го! Все дружно обосрёмся. — Сборная никуда не делась, — Григорий Митрофанович решил вмешаться, — она есть и имеет силу, опыт. — Гриша, — щёлкает пальцами, — он решил, что сборная — его собственность. Сам идёт к низу и нас за собой тащит. Это война, а не спорт! — Может, мы вообще играть не будем? Все замерли, переводя взгляд на Гаранжина. Владимир Петрович аж дышать перестал. — Гениально, — успокоился, — скажем всем, что это провокация, а мы поддерживаем идею честного спорта. США не выиграет, но и СССР не проиграет. Так, — улыбнулся, — я звоню в Москву, а вы пока подготовьте эту… — Пресс-конференцию. — Да! Для вас двоих, — прошипел, — ничего не закончилось. Я найду на вас управу. Можете собирать вещички, — похлопал меня по плечу, — госпожа Паулаускас. — Подождите, — Саша Белов, — она здесь какую роль играет? Модя просто поставил её перед фактом, тем более, у Сони есть гражданство! — Вы дозащищаете! — Угрожать нам не надо. Началась словесная перепалка, за ходом которой я не следила, а лишь тихонько вытирала слёзы с лица. Терещенко выбежал из комнаты, а разгневанный Сергей Александрович отправился за ним, как и остальные ребята. — Только без драк! — Не обещаю. Петрович с Митрофановичем вышли на улицу переговорить. Осталась одна. Вернусь в Литву, буду жить в своей маленькой квартире, попробую найти работу. Начну с того от чего уехала. — Ты как? — Сева сел напротив. — Пойдет, — тру нос. — Выпей, — протянул бутылку. — Водка? — принюхиваюсь. — Лучшее успокоительное, Сонь, — достал из кармана завернутый в салфетку огурец. Отпив и закусив, чуть было не закашлялась. — Не отправят тебя домой, незаконно это. — Мудак, блять, — Серёжа открыл дверь, — убью. — Сейчас мы все успокоимся и поговорим с ним позже, ладно? Серёга, нам ещё играть, — Белов пытается вразумить его, — дыши. — Дышу! Они сейчас объявят о том, что играть не будут и всё, хрена нам лысого… — Вы сейчас упадёте, — зашёл Алжан, — многие задавались вопросом, почему на таможне тормознули именно нашу команду, верно? — Предположим, — выдыхает. — Моисеев сдал нас из-за того, что обосрался после заявления Гаранжина про американцев. У Севы рот открылся. — Струсил, так как подумал, что Владимир Петрович с ума сошёл и мы проиграем США. — Вот почему предложил не играть, — Белов подошёл к окну, — а меня сразу напугало его спокойствие. Задницу свою прикрыл, грубо говоря? — Почти. Я подслушал случайно, — засмущался. Под звуки выстрелов и сирен мы наблюдали за ситуацией по телевизору. Наш корпус закрыли. — Терросты заполучили автоматы Калашникова, ножи, автобус и самолёт до Кореи. — Скорее всего, там их и возьмут, — смотрю в окно. Женщине как-то удалось покинуть здание с нападавшими, но один из них выбежал за ней, а после расстрелял в спину. Заверещав, я закрыла глаза и отвернулась. — Тише, — уводит, — Сонечка, тебе нельзя смотреть на такое. — Это ужасно, — губы дрожат, — а что, если их тоже? — Не думай о плохом, — целует в висок, — с нашими грузинами всё хорошо. Сердце обливалось кровью каждый раз, когда я думала про ребят. — Да-а-а-а, — протянул Модестас, — весело у вас здесь. — Какого хрена? — хором. — Я своих не брошу, — подошёл ко мне. После Олимпиады обязательно обращусь к психологу. Хотя, лучше сразу к психиатру. — Софтинэ, — по-литовски, — любые деньги ничто, по сравнению с тобой. Ты бесценна. — Ты уехал, — одними губами, — сделал свой выбор. — Вернулся. Сергей завёл меня за свою спину. — Злишься, — усмехнулся. — Хочу дать тебе в морду, — напрягся, — я просил тебя её не подставлять, — шёпотом. — После победы хоть убей. — Моисеев с Терещенко приняли решение не играть из-за теракта. Ради этого ты вернулся? — Ради неё, — смотрит на меня, — отойди. — Нет, — ответила, — не надо, Модестас. Дай мне время, — на родном языке, — очень больно. — Знаю, — мягко улыбнулся, — я подожду. Мы же поговорим? — Позже. Услышав знакомые голоса, вновь выглянула в окно и увидела там наших беглецов. — Мишико с Зурабом! — вытираю слёзы, — они живы! Их в корпус не пускают! — Соне-е-ечка-а-а! — заметили, — мы здесь! Баскетболистам каким-то чудом удалось вернуть игроков домой. Первая и единственная хорошая новость за сегодня. — Красавица, — Коркия, — твой глаз-алмаз нам жизни спас! Счастье парней длилось ровно до того момента, пока их не ввели в курс дела. Крики, очередные звуки оружия, заставили содрогнуться каждого. Начался штурм. В ходе задержания преступников, к огромному сожалению, погибли все заложники и пять террористов из восьми возможных, остальные схвачены спецназом. Игры никто отменять не будет, но каждая из делегаций имеет право отказаться от дальнейшего участия. Валерьянка мне уже не помогала. Хочу домой. — А у меня всё начинает складываться, — Серёжа присел на подоконник, — помните, когда Шурику плохо стало, то надо было операцию делать? У Федерации на это денег нет. У Гаранжина сын больной, сами все всё видели, он ему деньги на лечение копил, но всё отдал за Белова. Саша, который этого не знал, моментально покраснел. — Модя, — посмотрел на друга, — за твоей головой ведь давно охотились, ему и сумму крупненькую предлагали, а Петрович упёрся, — сложил руки на груди, — не дал Терещенко с Моисеевым тебя с Соней кошмарить. Ты — его команда, а она — часть твоей семьи. Так бы уже давным-давно отправили в Заполярье. Никто из нас этого не знал. Он защищал меня и Модестаса, хотя тот попил ему крови. — Жан, — улыбнулся, — сколько пальцев? — Два, — хохочет. — Гаранжинские линзы? Здорово! Мишико… — Я всё понял, — кивнул, — я всё понял, дорогой. Надо было ему в Грузию лететь? — Он верил в то, что мы сможем победить. Гаранжин верил в нас, а другие лишь смеялись. — Даже мы, — Белов. — Даже мы! — подхватывает, — Владимир Петрович пёр нас, отдавал все силы, заботился, во многом и каждому помог, как родным, — переводит дыхание, — для чего? Мы можем не играть, да и Митрофанович с Геной этого хотят, ибо так будет выгоднее для всех. — Кроме него, — брат опустил голову. — Именно! Нам ничего не будет, но кто мы после этого? Гаранжин отдал нам всё, теперь, наша очередь постараться для него. — Надо найти Моисеева, — Саша выдохнул, — скажем ему, что будем играть и точка. Наша группа быстренько покинула корпус через открытый эвакуационный выход, ибо главный закрыт, и отправилась в зал пресс-конференции. Моисеев, Гаранжин, Терещенко и переводчик уже сидели на своих местах. Геннадий Михайлович начал речь. Протиснувшись сквозь журналистов, с замиранием сердца стали наблюдать за ними. Владимир Петрович заметил нас, в том числе и вернувшегося Модестаса, но лишь кратко мотнул головой. — Мы выражаем искренние соболезнования близким и родным погибших, — нахмурился, — и хотим заявить о том, что Советский союз принял важное решение… — Играть! — поднялся Григорий, — играть несмотря ни на что. Спорт чище и лучше любой войны, — улыбается, — хоть горячей, хоть холодной. Шумные аплодисменты заполнили зал. — Все игроки сборной чувствуют себя хорошо. — Спасибо, — одними губами. Надежда умирает последней. Сегодня у неё было несколько клинических смертей, но она выжила, подарив нам возможность на что-то большее… Белов молча притянул меня к себе и выдохнул в волосы. — Я вот-вот чокнусь.