Дамиано
Тепловатые пожелания. Я не знал, хотела ил Карла выглядеть забавной или дерзкой, но ей не удалось ни то, ни другое. Её выходка показалась мне ребячливой и грубой. Я не сказал ей ничего, что выходило бы за рамки привычных норм отношений между работодателем и работником, а если учитывать, сколько я собирался платить ей, она вполне могла бы проявить должное уважение и не язвить. В тот вечер у меня больше не осталось работы дома, а на часах было всего одиннадцать. Возможно, именно поэтому я и решил отправить Карле это письмо. Я просто не мог сидеть без дела. А иначе начинал думать, и это не приводило ни к чему хорошему. Динь. Я взглянул на дисплей мобильного телефона. Итан: Розы красные, а фиалки синие, перестань придурком быть и позвони, чувак! Уже привычное мне ежедневное смс от Итана пришло сегодня гораздо позже. Вероятно, он был по горло занят на съёмках. После окончания школы жизнь Итана повернулась в то русло, о котором мечтает большинство людей. Во время весенних каникул он отправился в Милан, чтобы как следует потусоваться, но вместо этого попался на глаза охотнику за талантами и стал знаменитым актёром. Люди называли его вторым Брэдом Питтом, но для меня он оставался всё тем же Итаном. Меньше всего он хотел, чтобы мы говорили о том, что он подобен божеству с Олимпа. Вокруг него было полно людей, которые восторгались им, словно хорошо его знали, но у нас с ним всегда были другие отношения. Конечно, я гордился им, но никогда не относился к нему как к знаменитости. Только как к лучшему другу детства. И ему нужны были такие верные друзья. В тот вечер я не ответил ему. Но он и не ждал от меня этого. — Папочка, — донёсся до меня тонкий голосок из-за приоткрывшейся двери кабинета. На пороге, зевая, стояла Лорелай, потирая глаза. На её спине снова виднелись крылья бабочки, хотя я пару часов назад снял их, когда по очереди заходил к дочерям. — Почему ты не в постели? — спросил я, поднимаясь из-за стола. — Мне приснился страшный сон, — захныкала она и снова потёрла глаза. Я подошёл к ней и взял на руки. — Пойдём обратно в постель. Тебе рано утром в школу. —Можно я посплю с тобой и мамой? — спросила она, и от её слов у меня сжалось сердце. Я несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь справиться с болью, которая обожгла мою душу. — Не сегодня, Лорелай. — Но папа, — заплакала она. — Не сегодня, — повторил я и понёс её в комнату. Я уложил её в постель, а она всё ещё плакала, и крохотные слёзы выкатывались из закрытых глаз. — Ты полежишь со мной, папочка? — спросила она, шмыгая носом. Я лёг рядом с ней, и она обхватила меня ручонками. Лорелай редко бывала грустной, это случалось лишь тогда, когда ей снились дурные сны. И я подумал, похожи ли оно хоть чем-то на мои собственные кошмары. Я бы и худшему врагу такого не пожелал. Я крепко прижимал её к себе, и она постепенно начала успокаиваться, проваливаясь в крепкий сон. А я лежал, не смыкая глаз, вглядываясь в темноту, не в силах забыть её слова. Можно я посплю с тобой и мамой? Какая-то часть меня надеялась, что она произнесла это слова в полусне, ещё не оправившись от увиденного. Однако у меня были опасения, что всё не так просто, потому что я как-то видел, как она разговаривает с воображаемой Джорджией. Я видел, как она ведёт самые настоящие беседы с матерью, которой рядом нет. Как ставит для неё стул за столом по Макаронным Понедельникам. Лорелай знала, что Джо умерла, но она по-прежнему цеплялась за неё, внушив себе, что мама рядом, просто её никто не видит. И я беспокоился, что это может пагубно сказаться на её рассудке. Но одновременно завидовал её способности сохранять связь с Джо, способности верить, что существует нечто большее, чем то, что мы видим перед собой в реальности. Если бы я верил в ангелов, то каждый день мог бы тоже разговаривать со своей женой. Лорелай уснула, но я по-прежнему лежал рядом, прижимая её к себе. В ту ночь я был очень ей нужен, возможно, так же сильно, как она мне.***
Я проснулся в постели Лорелай и сначала не мог понять, почему я там оказался. Я выпрямился, чувствуя, как всё тело ноет после ночи, проведённой в скрюченном положении на маленькой кроватке. Который час? Сколько я проспал? Я не знал ответов на эти вопросы, но это был лучший сон за последние десять месяцев, несмотря на то, что теперь я не мог разогнуться. Отправившись на кухню, я столкнулся с Карлой, которая как раз наливала себе чашку кофе. Обернувшись, она слегка вздрогнула, заметив меня. — О, Дамиано... гм... мистер Давид. Доброе утро. Я прищурился. Утро? — Который час? — проворчал я. — Семь. Я как раз собиралась будить девочек, чтобы они приняли душ, — объяснила она. — Но когда увидела, что вы спите с Лорелай, решила не мешать вам. — Семь?! Вот чёрт! — Я застонал, проведя ладонями по спутанным волосам. Просто невероятно, что я проспал так долго. Со мной вообще такого не бывало. И теперь я опаздывал, и у меня не оставалось времени на утреннюю пробежку. — Вам следовало разбудить меня, — огрызнулся я, хотя это не входило в её обязанности. И всё же. Чёрт! — Простите, но я подумала, что вы уже оделись на работу и просто прилегли ненадолго рядом с дочерью. — С чего вы взяли, что я уже собрался на работу? — гаркнул я, злясь на неё, хотя сам не мог понять, почему. Иногда мои эмоции внезапно выходили из-под контроля. — Ну, понимаете... — Она указала на меня ладонью, и я внимательно оглядел себя. На мне был изрядно помятый костюм за пять тысяч евро, в котором я проспал эту ночь. Я уснул в костюме за внушительную сумму, как самый беспечный человек на свете. — О, простите, — пробормотал я, чувствуя себя полным идиотом. Отвернувшись, я собрался уходить, но она меня остановила. — Мистер Давид, ещё минутку, — произнесла она тихим и немного застенчивым голосом. — В чём дело? — Я просто хотела извиниться за своё письмо вчера вечером. Это было очень непрофессионально. Я прищурился, немного обескураженный её извинением. Этого я никак не ожидал. — О, да. Это было непрофессионально, но ничего страшного. — И всё же. Я не поверила сразу, что вы хотите, чтобы я называла вас мистером Давидом, но потом получила ответ. Поэтому мой смешной ответ выглядел абсолютно некстати. Я пересекла грань дозволенного и потому прошу прощения. Это работа очень многое значит для меня, и я благодарна вам за предоставленный шанс. Поэтому извините, если я повела себя грубо и резко. Я серьёзно отношусь к своей работе и надеюсь, вы это понимаете. Я молча кивнул, потому что мне больше нечего было сказать. — И ещё, мистер Давид, — сказала она, проведя ладонью по волосам. — Да? — Знаете, я очень сожалею. — Да, Карла. Вы это уже говорили. — Нет, сожалею... о вашей утрате. Я ещё не говорила вам об этом, но хочу, чтобы вы знали. Всё, что я слышала о Джорджии, говорит о том, что она было прекрасной женщиной и замечательной матерью, и мне невероятно горько от вашей потери. Я знаю, что это ничего не изменит, но просто знайте, что мне очень жаль. В это мгновение я, наконец, внимательно посмотрел на неё. Я не делал этого с момента нашей встречи на собеседовании. У неё были волнистые волосы светло-каштановые волосы. Они показались мне гораздо светлее, чем в юности. И дело не в том, что это имело какое-то значение, просто я вдруг обратил на это внимание. А её глаза... Её глаза по-прежнему казались тёмными и загадочными тоннелями, как когда-то в детстве.. И по-прежнему напоминали глаза оленёнка. И были так же красивы. И теперь она смотрела на меня так, словно перед ней самый несчастный человек на свете. И от этого сочувственного взгляда я чувствовал себя ужасно неловко. В глубине этих глаз я заметил тепло и сострадание, которых совершенно не заслуживал. Я вёл себя грубо и безразлично по отношению к ней, сам не понимая почему, и всё же она смотрела на меня так, будто простила за резкость, хотя сам я не нашёл смелости попросить у неё прощения. Спустя столько времени Карла по-прежнему испытывала ко мне тёплые чувства, и её извинение было самым искренним признанием, которое я когда-либо слышал. — Спасибо, Карла. — Не за что. Я уже собрался уходить, но вдруг замедлил шаг, чувствуя, как тоска снова начинает заполнять меня изнутри. Она жила по своим законам, появляясь совершенно внезапно. А затем целиком заполняла мою душу, лишая сил. Всё в этой жизни стало невыносимым без Джо. Каждый вдох давался с трудом. И я не знал, как объяснить это Карле. Не знал, есть ли ей до этого дело. Я потёр затылок и откашлялся. — Мы были очень молоды, — сказал я, и её карие глаза снова взглянули на меня. — Когда у нас родилась Стефания, я не сразу смог свыкнуться с ролью отца, но Джорджия... — Я умолк, ощутив на губах её имя. Даже спустя столько времени я чувствовал, как небо обрушивалось на меня, стоило мне произнести её имя. Я глубоко вздохнул. — У неё всё так легко получалось. Словно она была создана для материнства. Поэтому всё, что тебе рассказывали, правда. Она была прекрасной женщиной и самой замечательной матерью. На глаза Карлы навернулись слёзы, и она кивнула, понимая, как нелегко дались мне эти слова. Я вдруг подумал: а что, если она смогла разглядеть осколки моей души? — Если тебе когда-нибудь захочется с кем-нибудь поговорить... — начала она, но я покачал головой. Это чересчур. — Не надо. Да, я пересёк черту, рассказав ей о Джо, но в тот момент ничего не мог с этим поделать. Я отчего-то захотел, чтобы она знала. Весь мир должен был знать, какой исключительной женщиной была моя супруга, и весь мир должен был понимать, как много мы потеряли с её смертью.