Нет нужды говорить о любви

Карла

      После того как бабушка упала в обморок, всё стало гораздо сложнее. Она потребовала, чтобы я перестала ходить с ней на сеансы химиотерапии, хотя я изо всех сил пыталась переубедить её.       Поначалу всё шло ничего. И мы каждый день находили причины для улыбок.       Но с каждым днём дела шли всё хуже.       Бабушка перестала рисовать в гараже.       Её волосы поредели.       Ей было сложно передвигаться.       Как-то ночью, после очередного сеанса химиотерапии, бабушке стало очень плохо. Я проснулась посреди ночи и уже не могла уснуть. Пока Дино помогал ей в ванной внизу, я сидела на лестнице, прислушиваясь. Она плакала и говорила, что устала.       И я не знала, физически или морально.       Возможно, и то, и другое.       Ухватившись за перила, я смотрела как Дино отвёл бабушку в спальню. Выйдя из комнаты, он остановился посреди гостиной, уставившись в тёмный экран телевизора. А затем, зажав рот ладонями, беззвучно разрыдался. Закрывая лицо, он изо всех сил пытался скрыть свою боль, чтобы не потревожить бабушку или меня.       Мой брат всегда был образцом стойкости. Он заботился о бабушке, а потом узнавал, всё ли в порядке у меня. И если я спрашивала, как его дела, он неизменно отвечал: "Отлично", хотя я и догадывалась, что это не так. У Дино душа разрывалась на части. Он не хотел в этом признаваться, но я поняла это еще до того, как увидела его плачущим.       На следующий день мы едва смогли найти причину для улыбки. А ещё через день это стало ещё труднее. С каждым разом причин для радости становилось все меньше и меньше. Мы понимали это, но пытались скрыть друг от друга, насколько сломлены. Причин для улыбок почти не осталось, но мы были чересчур упрямы и слишком устали, чтобы признать это.       — Привет, Карли, — сказал Дамиано, поднявшись по ступенькам нашего крыльца одним субботним днем. Радостно улыбаясь, он сжимал в руках холст. Его появление слегка озадачило меня. По правде говоря, с тех пор, как маме стало хуже, я не горела желанием ни с кем общаться. Я понятия не имела, почему он по-прежнему хотел со мной дружить или что-то в этом роде. После нашего первого поцелуя нам так и не удалось поговорить о том, что происходит между нами.       Он не поднимал эту тему, да и я тоже.       Когда мы встречались, я казалась спокойной, но внутри у меня все горело огнем.       Ему совершенно не нужна была печальная подруга, но Дамиано продолжал появляться.       Стоит отдельно сказать о людях, которые не бросают тех, кто раздавлен депрессией. Они никогда не получают достаточно благодарности и восхищения за то, что оказываются достаточно храбры, чтобы остаться с вами.       — Привет. Ты что здесь делаешь? — спросила я его.       — Просто зашёл познакомиться с твоей бабушкой. И узнать, может, она могла бы поделиться со мной своим умением рисовать.       — Это очень мило, но она сегодня не слишком хорошо себя чувствует.       — О. Ну, может быть...       — Я чувствую себя вполне неплохо, — вмешалась в разговор бабушка.       Обернувшись, я увидела, что она стоит в холле. У неё был очень изможденный вид, который мне совсем не нравился.       — Ты уверена? — спросила я. У неё были мешки под глазами, волосы скрывала повязка, и она совсем не была похожа на себя прежнюю.       — Конечно. Проходи, Дамиано.       Он прошёл мимо меня и последовал за мамой в гостиную. Разложив холст и краски на столе, он устроился рядом с бабушкой на диване.       — Мне очень жаль, что мы еще официально с вами не познакомились, миссис Роберти. Я — Дамиано. Мне просто захотелось зайти и узнать, не могли ли бы вы научить меня рисовать. Я не рисовал, но Карли рассказала мне, что вы самая талантливая художница, поэтому мне захотелось, чтобы вы дали мне какие-нибудь советы по технике рисунка.       И вот, впервые за несколько дней, бабуля улыбнулась.       И даже больше.       На какое-то мгновение Дамиано отвлек её от мыслей о болезни, заставив вернуться в мир, который она обожала. Она говорила об изгибах и линиях, пастели и мелках, о рисунках на бумаге и на холсте.       Она попросила его что-нибудь нарисовать, а затем принялась обсуждать его работу, однако её критика, как всегда, была мягкой. И она всегда давала советы. Бабушкины глаза сияли, когда она рассуждала об искусстве.       А затем они отправились в студию бабушки в гараже и долго не выходили оттуда. Я не стала им мешать, потому что плохо разбиралась в том, о чем они говорили. А бабушке это было необходимо, она нуждалась в искре вдохновения.       Спустя какое-то время оба вернулись в дом, перепачканные в краске. На бабушке был фартук, а за ухом у неё торчала кисточка. И теперь она немного напоминала мне прежнюю себя.       — Спасибо, Дам, — сказала я, когда он собрался уходить.       — За что?       — За то, что ты — это ты.       Я не знала, почему он появился в моей судьбе несколько недель назад. Почему решил остаться со мной. Я не заслуживала такого друга. Если честно, мне казалось, что никто не заслуживал Дамиано Давида, но я была благодарна, что он ворвался в мою жизнь.       После того как он ушёл, бабушка подошла ко мне и обняла за плечо.       — Знаешь, что мне нравится в этом парне? — спросила она.       — Что?       — Всё.