Отторжение

Возвращаться на родину своих предков, думаю, для любого человека было бы волнительным, если он жил за её пределами долгое время или вообще никогда не был там. Он бы чувствовал восторг вперемешку с любопытством, ведь по этой земле испокон веков ходили его прапрапрапрародители. Ему бы обязательно захотелось окунуться в историю, культуру и традиции здешнего народа, сохранившего своё наследие пусть и не целиком, но какую-то его часть уж точно. Ведь это и его народ, а человеку свойственна стадность. Этот человек настроил бы себя на позитивную волну, потому что уже подсознательно любил всё, связанное с этим местом. Вот такой иррациональный патриотизм по умолчанию. — Блять, глаза разуй! — рявкнула я обогнавшему меня велосипедисту, который слишком резко вывернул на полосу передо мной и пересёк дорогу. Пришлось резко жать на тормоз, чтобы не протаранить заднее колесо этого камикадзе. Мама тут же приструнила меня за ругательства и приказала снизить скорость, потому что здесь люди не привыкли смотреть по сторонам — прерогатива жителей маленьких городков. Они уверены, что у водителей глаз, как у паука, и все вертятся, как у хамелеона. Форкс — не исключение, а Ла-Пуш тем более. Просто идиотизм какой-то! Да, вся эта романтическая чушь про предков и трепет сердца от запаха родной земли не про меня. Возвращаться в Ла-Пуш, вернее переезжать в Ла-Пуш было не моей идей. Я не чувствовала азарта от этой затеи. Скорее наборот — с приближением западного побережья меня всё больше одолевала нервозность и чувство непонятной злобы. Пальцы всё крепче сжимали руль, спина выпрямилась, шея затекла. Ещё немного и я просто взорвусь и поругаюсь с мамой на пустом месте. Это было решением матери после смерти отца переехать на историческую родину. Я не смогла найти веских аргументов против, потому что была слишком подавлена и вымотана последними событиями, да и по правде сказать мне было всё равно. Мне оставалось полтора года до окончания старшей школы. Закончить её я могла где угодно, а потом так и так уехала бы в колледж. И к слову сказать, я ещё не решила, что хотела изучать, но однозначно хотела учиться дальше. Маме же этот переезд был жизненно необходим. Его посоветовал её лечащий врач, аргументировав это позитивным терапевтическим эффектом. И это было важнее всего остального. Даже важнее друзей, дома и любимых местечек, к которым мы с ней прикипели сердцем, живя в небольшом, красочном туристическом городке в Пенсильвании. Маме нужно было успокоить сердце и простить себя и отца, что можно было сделать, вернувшись к корням. Мы долго к этому готовились, почти год ушёл на то, чтобы смириться с мыслью, что придётся переехать на другой конец континента. Я была против, но помалкивала. После похорон, мама сильно сдала и, по её же словам, родная земля звала её вернуться домой. Врач поддержал её решение, и я осталась в меньшинстве. Всю серьёзность и необратимость её решения я поняла, когда она подала документы на увольнение за полгода до нашего отъезда. Мама была учительницей в младших классах начальной школы, и просто бросить работу в разгар учебного процесса она, естественно, не могла. Но даже этого времени оказалось для меня недостаточно, чтобы привести мысли и чувства в полный порядок и подготовиться к переменам. Недавняя смерть отца выбила нас обеих из колеи, но нам удалось справиться общими усилиями со всеми трудностями и необъяснимостью произошедшего. Благо, деньги у нас были. Пусть немного, но продажа имущества позволит нам продержаться, как минимум, год после переезда. По словам матери, у нас была недвижимость в Ла Пуш, а поэтому большие траты нам не грозят. — Недвижимость, — я скосила глаза на маму, подъезжая к приземистому домику, вид которого не внушал доверия. — Ма-ам, недвижимость — это то, что не движется, а этот дом от одного дуновения рассыпится в труху. — Он только на вид хлипкий, — постаралась уверить меня она. Мама явно нервничала. Как только мы пересекли границу штата, она постоянно дёргалась, и мне пришлось сесть за руль вместо неё, потому что мы два раза чуть не попали в аварию. — Ну, посмотрим, — я заглушила мотор и вышла из машины. По коже забегали мурашки, а волоски встали дыбом почти сразу, как мои ноги коснулись незаасфальтированной земли. Вообще, нормальная дорога закончилась ещё полчаса назад, и мы тряслись, словно погремушка, по кочкам и ямам, заполненным тинообразной массой. Мои кроссовки утонули в ковре из сосновых иголок и шишек и сразу же промокли. Здесь было сыро почти всегда, как сказала мама. И пасмурно. И холодно. Просто прелесть! Холодный ветер тут же забрался мне под толстовку, защекотал кожу от макушки до копчика. Я передёрнула плечами и двинулась к дому, позвякивая ключами. Мама выглядела немного ошалевшей, готовой простоять перед домом со своими воспоминаниями вечность, а то и больше. Я же на такой подвиг готова не была. — Только не говори, что нам придётся топить печь! — воскликнула я, войдя в дом и оглядываясь. Электричество было проведено, но вот газовых труб точно не было видно, как и батарей. — Здесь нет центрального отопления? — я пришла в ужас. В гостиной в углу находилась чугунная печь из прошлого века. Ещё две небольших печки были на втором этаже в каждой из находившихся там спален со скошенными потолками. Их трубы выходили по разные стороны покатой крыши. — Прости, что не предупредила, — мама всё ещё стояла на пороге, поглаживая пальцами какие-то зарубки на косяке. — Мы протопим дом, и станет тепло. — Его не топить надо, а сжечь! — я слетела с лестницы по собственным же следам, оставленным на толстом слое пыли. — Здесь невозможно жить! Всё покрыто плесенью! — Хлорка и кипяток нам в помощь, — ответила мама, хотя глаза её блуждали по чему-то невидимому. Наверное, нагрянули воспоминания из детства. Это был дом её родителей, моих бабушки и дедушки, умерших друг за другом, когда мне было двенадцать и четырнадцать лет. Мы ни в первый, ни во второй раз не поехали на похороны, просто устроили дома ритуальные проводы с дымом и перьями. Мне тогда это всё очень понравилось, словно это была какая-то мистическая игра. Хоть и было немного грустно, что я так и не познакомилась с дедушкой и бабушкой. В детстве мне хотелось поехать на родину родителей, но постоянно находились какие-то причины, оставаться на месте. В конце концов, я оставила попытки уговорить маму с отцом. А теперь мне даже и не хотелось сюда. — Матрасы сгнили и воняют, словно трупы! — не сдавалась я, проверяя прочность мебели. Пусть дом и был в запустении не более трёх лет, но в таком климате и за год всё отсыреет, сгниёт и испортится. — Заменим новыми, — обрадовала меня мама и наконец-то вошла. Деревянные половицы жалобно скрипнули. — О нет! Только не говори, что мы будем пользоваться газовыми баллонами! — я сидела под раковиной и рассматривала старый, ржавый баллон, от которого тянулся толстый резиновый шланг к плите. Вся эта конструкция не внушала доверия и требовала срочно вызвать пожарных просто, чтобы дежурили рядом с домом на всякий случай. — Купим электрическую, — мама словно была здесь и не здесь. Она даже не смотрела на меня, когда отвечала. В её глазах была тоска и счастье, а ещё боль. — Ну хоть горячая вода здесь есть? — я снова поднялась на второй этаж вслед за мамой, чтобы проверить ванную комнату, от которой тоже не ждала ничего хорошего. — Надо будет проверить бойлер, — кивнула мама, проходя в спальню, где была односпальняя, узкая кровать. Скорее всего, это была её комната когда-то. — Мы же не останемся здесь на ночь, — я открыла кран в раковине и отпрыгнула, чертыхаясь, потому что ржавая вода с силой брызнула на мою толстовку и джинсы. — Чёрт! Твою ж… — Чил! Не выражайся! — приструнила меня мама. — Конечно, мы пару дней переночуем в Форксе, пока не приведём это место в порядок. — Пару дней? Да тут с целой клининговой бригадой за месяц не управиться! — заныла я, чувствуя, как закипаю от негодования и отчаяния. Это место было паршивым. Во время поездки я успела разглядеть несколько точно таких же потрёпанных домиков, разбросанные во дворах части машин, залитые водой ямы и тьму бескрайнего векового леса, в который даже заходить не хотелось, а не то, чтобы жить в нём. А судя по тому, что нас окружало, мы поселимся в долбанном лесу, как дикари какие-то или хиппи, что ещё хуже. — Не говори глупостей, мы справимся за два дня, если… хотя вряд ли, — вздохнула мама, войдя в ванную и закрутив шипящий и отплёвывающийся грязью кран. — Что вряд ли? — спросила я, пытаясь стереть руками грязные разводы с джинс, но делала только хуже. — Нет, ничего, — улыбнулась мама. — Всё будет хорошо. Мы превратим этот домик в уютное местечко. Всё отмоем, повесим новые занавески, заменим проводку, почистим территорию. Тебе здесь понравится. Вот увидишь. Обещаю. — Угу, — вздохнула я и направилась к лестнице, с силой сжимая челюсти, чтобы не начать ругаться.Завтра мы вернёмся сюда, вооруженные щетками, тряпками и средствами для уборки. Мне уже хотелось рыдать над своей судьбой, и только гордость и больное сердце мамы не позволяли начать настоящую истерику. Спустившись вниз, я услышала звук мотора и вышла на крыльцо. За мной следом вышла мама. По лесной дороге прямо к нашему новому-старому дому ехал пикап. В нём сидели двое мужчин, которые уставились на нас с мамой так, словно увидели призраков. Хотя так, наверное, и было. Бледные и потрепанные с дороги, мы вполне сгодились бы на эту роль. — Держись рядом, — приказала мама и, быстро подойдя к нашей машине, выудила из-под водительского сидения что-то чёрное. Я сперва даже не поняла, что это, а когда поняла, моя челюсть поехала вниз сама собой. — Мам? — только и смогла произнести я, чувствуя, как вдруг затряслись коленки. Что за фигня? У неё было оружие? С каких пор? Зачем? Мама не ответила, встав впереди меня и немного загораживая меня своим телом. Что происходит? — Лита? — как только машина затормозила, мужчины вышли из неё. Они казались ровесниками мамы, может чуть старше. У одного уже была седина на висках, а второй имел небольшой пивной животик. — Привет, Бен. Привет, Квил, — ответила мама, выдохнув и опустив оружие, держа его дулом вниз и прижимая теперь к своему бедру. — Мы слышали о смерти Итана. Нам жаль, — сказал мужчина с проседью. — Спасибо, Квил, — голос мамы дрогнул. — Тебе не нужно оружие, Лита, — сказал второй мужчина, тот, что Бен. — Мартина больше нет. Моя мама вздрогнула от этих слов. А я ничего не поняла. Кто такой Мартин? — Уже три года как, — как бы в подтверждение сказал Квил. — Ты надолго в Ла-Пуш? — Я вернулась домой… мы вернулись домой, — мама едва заметно вздёрнула подбородок. Эти слова означали, что мы приехали навсегда. Моё сердце упало на дно желудка огромной холодной глыбой. Хотя я уеду в колледж через полтора года, ну может, позже. Но если мама останется здесь, то мне придётся приезжать в это захолустье на каждые каникулы и проводить все праздники в этой глуши. И это было уже не так здорово. — Хорошо, — кивнул Бен. — Мы могли бы помочь с домом. — Мы с дочерью сами справимся, — отрезала мама. — Здесь много работы, — встрял Квил. — Дом был заброшен со смерти Джошуа и Полы. Нэнси сначала приходила, прибиралась, но потом это стало невозможным из-за проблем со спиной. Ей тяжело выполнять даже работу по дому. — Передай своей жене мою благодарность, — ответила мама. — Когда мы освободимся, обязательно навестим её. Она всегда была добра ко мне и понимала меня. Последние слова она произнесла с особой интонацией. Мужчины опустили головы, не желая встречаться с моей матерью взглядами. — Что ж, тогда добро пожаловать домой, — потёр ладонь о джинсы Квил и, сделав два шага, протянул моей маме. — Я привезу завтра своего сына и парней, чтобы помогли разобрать сарай и освободить место. Там всё прогнило и заржавело. Они смогут вывезти ненужное барахло на свалку. — Хорошо, — мама, замешкавшись на секунду, протянула руку и пожала ладонь мужчины. — Я Квил Атеара, — мужчина, отпустив руку моей матери, вдруг протянул её мне. — В детстве мы с твоей мамой дружили. — И с отцом? — не сдержалась я, но тут же поймала хмурый взгляд матери и прикусила щёку. Зря я. Не надо было об отце. — И с Итаном, — после небольшой паузы согласился Квил Атеара. — Надеюсь, ты подружишься с моим сыном и другими ребятами. Кстати, его тоже зовут Квил. Это наша семейная традиция. Как в семье твоей матери принято называть девочек традиционными именами. Или тебе дали христианское имя? Я глянула на маму. Я знала об этой традиции, но было странно слышать о ней от чужого человека. Было ощущение, что он залез в наш шкаф и покопался там. Было неприятно. — Чилали, — отозвалась мама. — Её зовут Чилали. Я не изменила традициям, как видишь. — Итан мог быть против. Поэтому я спросил, — в голосе Бена послышался укор, хотя смотрел он почему-то на меня. — Он же нарушил традицию... — Вас это не касается! Думаю, вам пора, — перебила его мама, нервно открывая дверь машины и забрасывая под сидение пистолет. — Мы тоже должны ехать. Ещё увидимся. Чил, садись быстро в машину. Я поспешила сесть на своё место. Мою кожу продолжало покалывать, а в груди нарастало беспокойство. Я хотела знать больше. Почему мама достала оружие? Может ли быть так, что нам не следовало сюда приезжать? Нас никто не обидит? Что хотел сказать мужчина? Кто такой Мартин? Что происходит?! У меня было столько вопросов, что виски начали болезненно пульсировать, а на нижней губе выступил пот. — Всё в порядке, — сказала мама, выехав на дорогу, ведущую в Форкс. — Всё будет хорошо. — У тебя пистолет! — это первая мысль, которую мне удалось сформировать в предложение, вернее в визг. — Оружие! Ты умеешь стрелять? О Боже! Тебе приходилось стрелять? Он заряжен? У тебя есть разрешение? Эти мужчины опасны? Или ты убила кого-то? Вы с отцом поэтому уехали из Ла-Пуш? Что происходит, мама? — Тише, милая, — мама похлопала меня по ноге, но это нисколечко не помогло. Я уже была вся липкая от холодного пота. Мне было страшно, а ещё я была в ярости. Нам не надо было приезжать! Если здесь что-то криминальное, то нам следовало уехать как можно дальше от резервации, а не возвращаться сюда! — Я не хочу там жить… — вырвалось из меня со всхлипом. — Эти мужчины… они пугают меня. — Бен Кэмерон и Квил Атеара, да и другие ничего нам не сделают, — мама быстро посмотрела на меня и снова отвернулась, следя за дорогой. — Они друзья. — Ты поэтому схватила пистолет, как только увидела их? — я скрестила руки на груди. Негодование просто выплёскивалось из меня. — Разве так встречают друзей? Пулей в лоб? — Ты ничего не знаешь, милая. К тому же я не сразу узнала их. Столько лет прошло, — мама поджала губы, а костяшки на её пальцах побелели. — Оружие было не для них. И уже не понадобиться… Но я всё тебе расскажу. Обещаю. — Я вся во внимании, — упрямо заявила я, желая получить объяснения немедленно. — И кто такой Мартин? — Дай мне время, Чил, — вздохнула она, поморщившись. — Прошу тебя. Не дави на меня. У нас и так был сложный день. — Достать лекарства? — я схватилась за рюкзак, валявшийся у меня в ногах, потому что мама вдруг сильно побледнела. — Тебе плохо? Давай я сяду за руль. — Нет, всё нормально. Просто отложим серьёзные разговоры на потом, — попросила она, и я прикусила губу, коря себя за то, что чуть не довела маму до очередного сердцечного приступа. Но обида засела в груди, острыми шипами царапая рёбра. Почему я ничего не знала? Почему мама не предупредила? Чтобы избежать скандала и без лишних вопросов привезти меня сюда? Мама знала, что я не стану устраивать истерик на месте. Поэтому ничего не сказала. Но разве так можно? После смерти отца у мамы случился сердечный приступ. Врач запретил ей нервничать. И я старалась всеми силами не давать ей повода лишний раз волноваться. Наш переезд в тихую резервацию и родные места должен был благотворно повлиять на её здоровье. А теперь это! А ещё какие-то тайны! Оружие! Зачем она достала оружие?! Но узнать всё сразу не удастся. Когда мама будет готова, она расскажет мне и про оружие, и про всё остальное. Единственное, что я знала — это, если бы мне грозила хоть малейшая опасность, мама не привезла бы меня в Ла-Пуш. Ведь так?